Страница 6 из 6
Мы можем быть сущими ангелами, но это не имеет значения. Все равно будут поливать грязью. У нас слишком много врагов. Мы слишком многим перешли дорогу. Такое впечатление, что все хотят, чтобы мы отдали концы. А я буду жить, только чтобы насолить этим сволочам. Они пустились на самую большую низость – обрушились на мою семью. Я сейчас только пар выпускаю, но в один прекрасный день могу просто не выдержать. Особенно, когда дочь подрастет и начнет что-то понимать. Ей будет двенадцать лет, она начнет читать всякую ерунду и задавать вопросы вроде: «а ты был наркоманом, папа?». Ее будет трудно переубедить, это точно. Не представляю себе, как я буду бороться со слухами через десять лет. Мне-то для счастья нужна только музыка под тем или иным именем. Слухи и пересуды меня лишь раздражают.
Самое лучшее время для группы – перед прорывом. Хотел бы я создавать всё новые группы ради этого.
- В смысле, доходить до нужной точки?
Ага. Это было бы здорово. Лучшие моменты существования. Для группы это период перед выходом альбома «Nevermind». Как-то незаметно музыка превратилась из хобби в работу. Мое любимое дело и всегда таковым останется. Но, должен признаться честно, теперь я получаю от процесса куда меньше удовольствия, чем в самом начале. Это не похоже на первые годы существования группы. Мы выступали перед горсткой людей, возили всю аппаратуру на машине. Играли ради процесса. Это чувство не вернешь, я понимаю. Точно не десять лет спустя.
Я засыпаю, когда мне что-то надоедает, или же мне скучно, когда у меня нет сил общаться, а ситуация вынуждает. Например, беседа с журналистами, или, скажем, турне. Я сплю целыми днями. Я предпочитаю, чтобы меня будили на время выступления, а потом снова ухожу в себя.
- Допустим, аппаратура работает отлично, ребята играют безупречно, публика хорошая. Каковы ощущения? Ты счастлив?
Это непередаваемая смесь чувств. Там и злость, и счастье, и легкость. В беззаботном детстве я обожал бросать камни в полицейских. Вот что-то в таком духе. Во всякой песне свое чувство. Во многих случаях энергия, которую я получаю от публики, иногда, бывает, я поначалу не в духе, а потом гляжу на довольную публику и прихожу в хорошее настроение.
- Думаешь, группа доживет до следующего десятилетия?
Продержаться столько? Не хотелось бы, но, может быть, и да. Если будем писать стоящие вещи. На удивление в последнее время мы работаем как слаженная команда. Мы написали песню вместе, причем очень не плохую. А раньше все на мне держалось. Просто я не знаю, сколько мы с Дэйвом и Крисом, этой гитарой и этим голосом сумеем сделать. Мне бы хотелось играть с другими музыкантами, но очень трудно найти покладистых товарищей, которые бы разделяли мое творческое видение. Вот с Кортни всё проще. Импровизируя, мы часто пишем отличные песни. Даже удивительно. Она берет инициативу в свои руки. Не боится быть лидером. А два лидера сразу – отличное сочетание. И все же, хотелось бы создать нечто новое с другими людьми. Я предпочел бы это Нирване.
Мне грустно думать о том, что станет с роком через десяток лет. Мне кажется, что когда рок умрет – миру придет конец. Теперешний рок и так сплошной плагиат. Так что его смерть не за горами. Противно. Молодежь музыка не так занимает, как предыдущие поколения. Это скорее вопрос моды. Молодые люди так знакомятся с девушками и находят себе друзей. При таком раскладе трудно ожидать трепетного отношения к музыке. Для них она просто набор звуков. Она не пробуждает никаких особых чувств. Они ходят на всякие там вечеринки, где все происходит через машины. Люди туда ходят, чтобы общаться и только. Ну, еще чтобы пить и трахаться, наверное. Думаю, технология тоже может стать наркотиком, появляются какие-то техно-наркоманы. Это точно. Людей будут находить мертвыми прямо в наушниках.
Думал ли я о смерти вообще и от передозировки в частности? Да, думал, конечно. Как всякий нормальный человек. Я много раз хотел покончить с собой из-за постоянных болей. Мне уже было все равно, продолжать жить или умереть. Раз я хотел застрелиться, то могу рискнуть и с передозировкой.
- Твоя история печальна?
Нет, не совсем. В ней нет ничего необычного. И ничего нового. Это точно. Нет-нет, я типичный продукт развращенной Америки, скажем так. Подумайте, какой ужасной могла быть моя жизнь, родись я в другой стране. Бедность. Многое в жизни куда хуже, чем развод. Я ныл и жаловался по поводу того, что мне не видать твердой и стабильной семейной жизни и без того слишком много. Я рад, что могу поделиться своими чувствами с другими. В конечном итоге очень грустно, что люди, которые решили пожениться, завести детей – эти люди не могут поладить. Меня поражает, как при всех уверениях во взаимной любви люди не способны хотя бы ради детей сделать вид, что они друг друга уважают. Когда они общаются в присутствии тех…
- Курт!
Да?
- Когда поднимешься, приготовь симилак, ладно?
Да.
- Не забудь, хорошо?
Да.
Все это печально, но это не моя история. По крайней мере не в большей мере, чем чья-то ещё.
- Ты с Марса?
Хотелось бы так думать.
- Вот, похоже на те штуки.
Это точно.
- Ну что ж. Всяческих успехов. И большое спасибо. Было здорово. Будем на связи.
Хорошо.
- До встречи.
До свидания, Майкл.
- Пока, Курт.
Интервью были взяты в декабре 1992 – марте 1993 г. большей частью в ночные часы в доме Курта Кобэйна в Сиэтле, Вашингтон. Через год после последнего интервью Курт Кобэйн покончил с собой.