Страница 38 из 53
В настоящий рассадник порока превратился театр и другие пластические искусства. Балет, в сущности, был не чем иным, как вотчиной состоятельных меценатов. Для того чтобы попасть в труппу, совсем не нужно было уметь танцевать. Гораздо выше ценились внешние данные и отсутствие «предрассудков». В середине XVIII в. занятия балетом приравнивались к профессиональному проституированию. Д. Казанова сообщает о штутгартском придворном театре: «Все танцовщицы были хорошенькие, и все они гордились, что хоть раз осчастливили герцога». Итальянская опера славилась пением оскопленных с детства юношей. Поговорка гласила: «Голос кастратов подобен голосу херувимов»29. Но несчастным приходилось приносить жертвы не только Аполлону, но и Венере: мальчиков нередко брали на содержание богатые распутники.
Зрители охотно посещали театры ради новых чувственных впечатлений. Содержание многих драматических произведений представляло мимический парафраз флирта, со всеми его приключениями, разочарованиями и радостями: успех пьесы мог зависеть от количества пикантных эпизодов. Основанный в 1732 г. Королевский оперный театр Ковент Гарден в середине XVIII в. собирал самую разношерстную публику, среди которой не было недостатка в дамах полусвета. Партер полнился развязными молодыми людьми и испытанными «виверами» (прожигателями жизни), которые перекидывались шуточками с расфранченными особами подозрительной репутации. На галерке мясники аплодировали падающим штанам Арлекина не иначе, как оглушительно хлопая своих подружек по мощному заду. Бархатные портьеры наглухо отгораживали меблированные ложи, в которых ни на минуту не прекращалась скрытая от посторонних взглядов суета. Когда в одном из парижских театров случился пожар, то из лож в панике выскакивали голые дамы, «если только приличие не требует назвать даму одетой, раз она в чулках и в башмаках».
По Европе кочевало множество аристократов, богатых буржуа, авантюристов, мошенников, разорившихся ремесленников и готовых на все люмпенов. Каждый находил себе развлечения по карману, недостатка в ярмарках и народных гуляньях не было. Один из очевидцев пишет: «Раньше было немало таких местечек, как деревушка Хернальдс недалеко от Вены. Под предлогом посещения святых мест туда и пешком и на лошадях стекались толпы народа. Так как католикам возбраняется есть мясо в постные дни, то все удовольствия сводились к лицезрению женских прелестей. Нравы царили самые свободные. Муж, прогуливаясь с любовницей, мог встретить жену под руку с двумя офицерами: они проходили мимо, раскланивались и смеялись».
В Англии до конца XVIII в. просуществовала традиция, когда первого мая горожане отправлялись на лоно природы наряжать майское дерево. Праздник отмечался под открытым небом, танцы и пение не прекращались всю ночь, а гуляки подкрепляли свои силы выпивкой и хорошей закуской. Не менее шумно отмечался день святого Михаила. Позднее И. Тэн (1828—1893) описал его так: «Толпа молодых парней, преимущественно крестьяне, собирается в этот день утром и отправляется за своим предводителем в поле. Путь их лежит через болота и топи, изгороди, рвы и заборы. Всякий, кто им встретится, невзирая на возраст, пол и положение, подвергается немилосердному качанию.
Поэтому девушки и женщины стараются не попадать им на глаза. Только легкомысленные девицы спешат навстречу приключениям и остаются с веселой бандой до поздней ночи. Если погода благоприятствует, компания устраивается в укромном местечке и затевает шумную пирушку».
Русские баре в провинциальной глуши утешались в патриархальном духе и без излишней помпы. Сельский священник в «Русской старине» припоминает: «Пойдет, бывало, Н. И-ч поздно вечером по селу любоваться благоденствием своих крестьян, остановится против какой-нибудь избы, посмотрит в окно и легонько постучит пальцем. Стук этот хорошо был известен всем; постучит, и сию минуту красивейшая из семьи выходит к нему». Другой помещик всякий раз, как приезжал в свое имение, тотчас же спрашивал у управляющего список крестьянских девушек-невест. «Барин брал себе каждую девушку дня на три-четыре в услужение. И как только список кончался, уезжал в другую деревню. И это из года в год».
Как и прежде, общество не могло обойтись без жестоких зрелищ. В частном письме, отправленном в середине XVIII столетия из Англии во Францию, сообщается: «Вы хотите знать, как совершаются наши народные торжества? Наши приходские праздники происходят, сударь, в день казни перед тюрьмой Ньюгетт или другой темницей одного из наших графств. Тут стоит такая толкотня и давка от зари до того момента, когда палач совершит свой ужасный долг, в сравнении с которыми суета ваших ярмарок бледнеет. Окна окрестных домов сдаются за большие деньги, строятся помосты, вблизи появляются лавочки с съестными припасами и напитками; пиво и крепкие настойки идут нарасхват; люди приезжают в колясках или верхом издалека, чтобы насладиться зрелищем, позорящим человечество, а в передних рядах стоят женщины и вовсе не только из низших классов. Это позорно, но это так». Накануне казни палача водили по кабакам, угощали на славу, и он рассказывал собутыльникам о подробностях своего ремесла. Предварительно жертву пытали, подвергали колесованию, отрубали руки и ноги, что для значительной части аудитории, особенно женщин, представляло болезненный интерес. Случалось, что наиболее сенсационные казни сопровождались настоящим разгулом страстей. Когда на плаху вели знаменитую отравительницу маркизу Бранвиллье, вокруг процессии теснилось столько народа, что она с трудом продвигалась вперед. Комнаты с видом на место казни сдавались приезжим парочкам на целые сутки. Французский хронист пишет: «Никогда наши дамы не бывают уступчивее; вид страданий колесованной жертвы возбуждает их так, что они хотят тут же на месте вкусить наслаждение в объятиях спутника». В дни казней, ярмарок и народных праздников население местных городков увеличивалось за счет наплыва проституток, праздных зевак и любителей острых ощущений.
Беспорядочность половых связей и низкая санитарная культура пагубно отражались на здоровье. В XVIII в. Европу захлестнула новая мощная волна сифилиса. Немецкий естествоиспытатель И. Мюллер (1801—1858) утверждал, что тогда «низшие классы были совершенно заражены, две трети больны венерическими заболеваниями». Только в Кобленце выявили более семисот больных. Еще больше страдали такие центры мировой торговли, как Лондон и Париж, куда стекалось множество иностранцев. Сифилисом и другими венерическими заболеваниями были заражены почти все Бурбоны: Людовик XIV, его брат Филипп Орлеанский, Людовик XV и др. Болезнь мгновенно распространялась в среде проституированной богемы. Придворные танцовщицы Камарго и Гимар оставили всем своим любовникам, среди которых были принцы и герцоги, отравленную память. Герцогиня Елизавета-Шарлотта, которая сама была заражена мужем, отмечала: «Балерина Дешан поднесла принцу Фридриху-Карлу Вюртембургскому подарок, от которого он умер».
Осознание опасности происходило медленно, но постепенно стало давать результаты. Придворный врач английского короля Карла II Кондом ввел в обиход предохранитель, известный теперь как презерватив30. Эрцгерцогиня Мария-Терезия в Австрии занялась устройством приютов для кающихся Магдалин, куда добровольно и насильственно помещали заболевших, состарившихся проституток. Она же учредила комиссии целомудренности — так назывались тогда общественные комитеты по охране нравственности. Впрочем, деятельности комиссий недоставало элементарного сочувствия своим подопечным: основными мерами перевоспитания являлось отрезание длинных волос и осуждение проституток на подметание улиц. Реформистская церковь вместо реальной помощи тоже больше уповала на проклятия. «Если бы я был судьей, — говорил М. Лютер, — то колесовал бы этих каналий, жилы бы стал вытягивать из них». Падших девушек с барабанным боем обводили вокруг городской площади, наказывали публично розгами и с позором изгоняли. Но разорвать порочный круг репрессивными методами оказалось невозможно...