Белая горница (сборник)

Только на пятый день установилась погода. Вечером Вылко увидал, как собаки, вытянув морды, нюхали ветер, который катился с горы. Значит, собаки почуяли олений дух. Рано утром Илья пошел на охоту и вскоре отыскал оленей. Подкрадной доски с собой не было, и он пополз, используя каждый бугорок, чтобы остаться незамеченным. Но тут животные пугливо потянули мордами, и Вылко стал стрелять. Стрелял так, чтобы пули перелетали оленей и ложились в снег шумно, тем самым искусно приманивая животных. А затем стал стрелять в оленей и убил сначала одного, потом другого, потом всех.

Для Вылко наступил праздник. Мясо, много мяса… Он нарежет его на куски и подвесит на шесты, чтобы не съели песцы. А потом отвезет в становище, и в чумах будет веселый огонь и много вкусной еды. Охотник вынул из костяных ножен острый нож и, надрезав шкуру, быстро снял ее, помогая, где надо, рукой. Через мгновение раздетая туша пронзительно краснела на снегу. Тогда Илья вскрыл брюшину так ловко, что оттуда не вытекло ни капли крови. Ненцы умеют ценить кровь — этот бесценный земной дар, продолжающий жизнь и наливающий бодростью все тело. А потом он сидел возле туши, отрезал кусочки и макал в горячую кровь. Закружилась голова, и стало очень тепло и весело, и захотелось петь. И Вылко запел очень длинную песню про богатырей и добрых людей.

Ночью пришел снег и накрыл острова: и великого страдальца Баренца, нашедшего вечный приют на этой земле, и могилу Цивольки у Мелкой губы, и развалившиеся избы времен Саввы Лошкина, где погибли от цинги десятки промышленников, и зимовье Георгия Седова, и пушку Евстафия Тяпкина, очень доброго русского, из которой стреляют, встречая первый пароход. Среди этого бесконечного покоя у Незнаемого залива исчезла под снегом палатка Ильи Вылко. Упрятав тело в совик, спал безмятежно знаток Новой Земли, а на его засаленном пиджаке, среди вылезшей белесой оленьей шерсти, красовалась золотая медаль, пожалованная императором за особо важные научные открытия. Правда, недолго эта медаль будет отличать Илью Вылко от товарищей. Через пять лет, во времена «больших островных голоданий», Вылко променяет эту медаль за два килограмма сливочного масла капитану норвежского бота Брекману.

И еще дальше, в детство уносят воспоминания Илью Вылко… Ничто не отличало Илью от сверстников: восьмилетний Тыко получил от отца собаку Нохо и охотничий лук с жильной тетивой. Это не были подарки для забавы. Тыко был уже мужчиной: он мог незаметно подползти к гусю и подстрелить его, он умел ставить капкан на песца и подстеречь любопытную нерпу. Отец уводил его на промыслы, и где не мог пройти взрослый, по карнизикам угрюмых базальтовых скал ходил Илья. Он очень боялся гневного океана, а детская ступня едва нашаривала опору, и кайры и крачки шумели крыльями в лицо, намереваясь скинуть смельчака в волны. Но малыш, упорно цепляясь за выступы, собирал яйца в суму, что висела на поясе, и старался не смотреть вниз. Там стоял отец. Старший Вылко что-то сердито кричал. И хотя слов нельзя было разобрать в птичьем хаосе, Илья примерно представлял, что кричал ему отец: «Смотри, упадешь — так изобью по спине палкой, до смерти изобью». Два страха борются в маленькой душе, и страх перед отцом перебарывает. Лишь много позднее Илья Вылко вспомнит эти мгновенья: «Только став взрослым, я понял, что если бы упал, то ничего от меня не осталось бы. Тогда впервые с Пуховых островов увидел я Карское море. И было мне сладостно».

Но хоть и был Вылко старшим добытчиком в семье, но до шестнадцати лет не нашивал он иной одежды, кроме малицы, которую накидывал на голое тело. А к тому времени уже несколько медвежьих клыков висела у него на поясе — знак доблести, и редкий гусь улетал живым от его стрелы.

Когда же Илья Вылко впервые увидел природу душой, именно душой, а не глазами?.. И эти молочные сумерки, когда истончается малиновый закат, по капле истекая в слегка подсиненную, очень прозрачную воду, И эти розовые ледники, сползающие с круч, и бесшабашно и грозно ухающие айсбергами, уплывающими в океан. И дальние горы, очень мягкие и бесплотные, совсем нестрашные издалека.

Не один путешественник был ослеплен встречей с Новой Землей: «Хвалят фиорды Норвегии, да они же бесцветны и мрачны перед этим праздником». Видимо, такой миг не миновал и Вылко. «Однажды, это было в августе, сидел я у берега Карского моря, — вспомнит Вылко позднее. — По небу тучи, облака ходят. Был закат солнца. Горы на воде отражаются. Куски льда плывут по течению. Я подумал: если бы я умел рисовать, срисовал бы эти горы. Пошел в чум, взял бумагу, карандаш и начал рисовать. Три дня работал, кое-что написал».

«…Наш Илья Вылко при более близком знакомстве оказывается далеко недюжинным самоедом. Он мне показывал сегодня свои работы. По-моему, это прямо талант. И если бы его научить, один бог знает, что бы из него вышло. Интересно, откуда он выучился рисовать? Положим, ясно видно влияние Борисова, долго жившего в Маточкином Шаре, хотя Илья говорит, что его Борисов рисовать не учил и будто бы он рисует самоучкой».

(Из дневника фотографа Быкова).

Илья три раза встречался с Борисовым. Впервые, когда тот зашел в чум и попросил хозяина, Константина Вылко, проводить его на Карскую сторону.

Вторая встреча произошла при более драматических обстоятельствах. В тысяча девятисотом году Борисов в бухте Поморской выстроил большой дом, даже завез сюда коров: думал здесь обосноваться. Летом этого же года через пролив Маточкин Шар на яхте «Мечта» он ушел в Карское море. Но тот год был трудным, яхту затерло льдами, все лето суденышко простояло неподвижно. Семеро — экипаж яхты — оказались на краю смерти. Борисов принял решение бросить яхту и на шлюпке идти к берегу. Шлюпка была небольшая, и люди едва разместились в ней. Гребли на веслах, но еще вдали от берега шлюпку внезапно повернуло и понесло в южную сторону Карского моря. К тому же в шлюпке появилась течь. Люди отрывали куски малиц и затыкали пробоину. Был октябрь, дули сильные ветры, продовольствие кончилось.

В этом году у реки Савиной стояли три ненецких чума, один из них занимала семья Константина Вылко.

Однажды в морозное утро, когда взрослые готовили собак для охоты, со стороны моря вдруг послышались крики о помощи. Всмотревшись вдаль, ненцы увидели людей, которые двигались по льду пешком. Быстро запрягли собак и бросились на помощь. Художник Борисов с товарищами были спасены.

Зиму Борисов прожил в своем доме, а с началом навигации уехал в Архангельск.

В третий и в последний раз Илья Вылко и Борисов случайно встретились на Соловецких островах, где и состоялся их первый разговор.

Начало нашего века было временем покорения Арктики. Это было время Амундсена и Нансена, Брусилова и Альбанова, Седова и Русанова. Тогда множество экспедиций началом своего пути, трамплином для прыжка в Арктику избирали Новую Землю, ворота в вечную ночь. Одна из таких экспедиций и подарила Илье Вылко карту Новой Земли, пачку карандашей, компас, градусник и бумагу. Тогда Вылко задумал начертить карту островов.

«Я начал по компасу чертить, на карте не такое совсем. Тогда я подумал, что эта карта неправильна. Я задумал поехать на Север — какие заливы есть на Карской стороне, острова, ледники, доехать до Пахтусова острова. У меня собак было шесть штук. Привязал крепко на сани бумагу и компас. Доехал до Незнаемого залива, убил одного медведя на пути. Собак накормил. День был ясный. Мне одному скучно было. Морозы пятьдесят градусов. У меня градусник лопнул от мороза…» — писал Тыко Вылко в сборнике Общества по изучению Русского Севера.

Четвертого июля 1909 года на Новую Землю прибыла архангельская экспедиция и среди членов ее — Владимир Русанов, белолицый и рыжебородый, в шляпе и коротком ватнике, подпоясанном патронташем. Сошел с парохода пока не известный никому политический ссыльный, в жилах которого текла кровь странника и землепроходца. Сошел на остров человек, который через четыре года станет известным России и миру, как бесстрашный путешественник и даровитый ученый, нашедший себе могилу во льдах Арктики, и смерть которого будет одной из трагических загадок истории Севера.