Страница 27 из 99
- Среди импрессионистов много талантливых художников, - возразил Кирилл. - Тулуз-Лотрек, Ван-Гог, Дега, Моне... Кто же еще? Да, Сислей, Ренуар!
- Мне больше нравятся такие картины, - кивнула на стену Ева.
- Мне тоже, - признался Кирилл.
Заметив на ковре, прибитом над диваном, блестящую с кнопками трубу, Ева удивленно спросила:
- Ты играешь на трубе?
- Подарок, - коротко ответил он.
Никто из знакомых не знал, что Кирилл играет на трубе. Играл он только для себя. Уходил на кухню, там были капитальные стены, и иногда подолгу играл... Любовь к трубе сохранилась у него с детских лет: в пионерлагере он горном поднимал всех поутру на зарядку. Трубил сбор, построение, отбой. Мать, бывало, уходила из дома, когда он брался за трубу. Только она знала об этом увлечении сына. На полке отдельно стояли магнитофонные кассеты с записями концертов знаменитых трубачей, так сказать, золотые трубы мира! За этими записями он охотился давно и не жалел денег на кассеты и пластинки.
Игра на трубе доставляла ему удовольствие, играл он без нот, на слух, потому что нотной, грамоты не знал. Чистые, разной тональности звуки трубы не терпели фальши, и ему приходилось подолгу отшлифовывать каждую незатейливую мелодию.
С собой он никогда трубу не брал, поэтому даже всезнающий Вадим не подозревал, что у Кирилла есть такое увлечение, или, как теперь говорят, хобби.
- Я тоже ни на чем не умею играть, - сказала Ева. - А сестра научилась бренчать на пианино. Ее муж научил.
- Моя бабушка в молодости призы отхватывала за игру на фортепиано, - вдруг вспомнил Кирилл.
- Это было при царе? - полюбопытствовала Ева.
- Нет, еще при удельном князе Василии Темном, - без улыбки ответил Кирилл. - Во время татаро-монгольского ига.
- Мне нравится у тебя, - улыбнулась Ева, не обратив внимания на его язвительный тон.
Кирилл чуть было не брякнул, мол, в таком случае оставайся... Но это прозвучало бы нарочито, хотя, когда он наблюдал за нею, склонившейся над газовой плитой, у него мелькнула мысль, что видеть у себя дома эту высокую красивую девушку ему очень приятно. Как-то сразу стало теплее и уютнее в квартире. Инга, появляясь здесь, наоборот, вносила какое-то беспокойство, нервозность, а ее вечные жалобы на изверга мужа просто выводили его из себя, но он сдерживался, давая женщине возможность излиться. А сдерживаться с каждым разом становилось все труднее. Правда, с тех пор как он стал встречаться с Евой, Инга не звонила, а он и подавно. В последнюю их встречу, возбужденная и решительная, она заявила, что подала на развод и скоро будет суд. Только она боится, что Стариков не придет на заседание и не даст ей развода. Она уже была у юриста и выяснила, какие у нее права на жилплощадь, имущество, машину и дачу... Слушая ее, он видел хищный блеск в глазах, в голосе звучала тревога, что хитрый и жадный муж предпримет все меры, чтобы оставить ее с сыном на бобах, он об этом не раз говорил...
- Я тоже хотела бы вот так одна жить, - говорила Ева, потягивая светлое вино. - Чтобы не видеть каждый день мать, отца... Не выслушивать их нравоучений... Они никак не могут понять, что я давно уже взрослая. Иногда сама себе кажусь старухой, которой уже пора умирать... Если бы ты знал, как мне тошно с ними! Только из-за того чтобы уйти из дома, я готова за кого угодно выскочить замуж...
- Даже за меня? - улыбнулся Кирилл, не придав никакого значения ее словам.
- Почему даже? - сказала она. - Ты не такой уж плохой жених... За тебя бы как раз я не пошла замуж.
- За что же такая немилость? - криво усмехнулся он. Слова ее царапнули его по самолюбию.
- Мне не хотелось бы сделать тебя несчастным, - с подкупающей непосредственностью объяснила Ева. - Я была бы отвратительной женой. Я ничего не умею делать, кроме яичницы и кофе. И главное - не хочу. Любая домашняя работа меня раздражает... В общем, мне на роду написано несчастье ближним приносить.
- Ты сама не веришь тому, что говоришь, - возразил Кирилл. - Я никогда женат не был, но уверен, что, вступив в брак, человек меняется, становится другим... Мне трудно объяснить, но это так. Дом, муж, материнство - все это в крови любой нормальной женщины.
- Значит, я ненормальная, - невесело улыбнулась Ева. - Мне и мать об этом говорит, а она все-таки врач.
- Откуда ты знаешь, какая из тебя получится жена?
- Никакая, - сказала Ева. - Мои материнские инстинкты, по-видимому, дремлют... Я не знаю, что такое любовь, как ты совершенно справедливо заметил, я не жажду стать матерью.
- А у меня все наоборот, - сказал Кирилл. - Я хочу любить женщину, хочу, чтобы она была хозяйкой в моем доме и народила кучу детей...
- За чем же дело стало? - насмешливо посмотрела на него девушка. - Только свистни, желающие найдутся... Холостяк, кандидат наук, отдельная квартира, да и, наверное, зарплата приличная... Хочешь, я тебя с какой-нибудь подругой познакомлю? Любая с закрытыми глазами за тебя пойдет, такие женихи на дороге не валяются.
- Так это же сделка! - рассмеялся Кирилл. - А где же любовь, о которой поэты слагают стихи, а влюбленные во имя ее совершают подвиги? Та самая любовь, которая делает человека или безмерно счастливым, или бесконечно несчастным? Может быть, ее нет? Ее поэты и романтики выдумали?
- Мне нравится твой энтузиазм, - заметила Ева. - Завтра на лекции по эстетике я задам профессору вопрос: "Что такое любовь? И где она в наше время прячется?"
- В нас, - сказал Кирилл. - Только мы стыдимся ее, что ли? И прячем на самом дне нашей души.
- Сейчас ты напоминаешь мне однокурсника Альберта Блудова, - рассмеялась Ева. - Он тоже любит разглагольствовать о чистой любви, человеческом достоинстве, комсомольской чести, порядочности... И шпарит цитатами из книг великих философов... Например, такими: "Умы необыкновенные придают большое значение вещам заурядным и обыденным. Умы заурядные любят и разыскивают вещи необыкновенные..."
- Пожалуй, из всех твоих знакомых этот Блудов самый толковый, - заметил Кирилл.
- А вот специально для меня: "Горе нам, если мы не имеем ничего, кроме того, что сможем показать или сказать".
- У тебя отличная память, - сказал Кирилл.
- Он мне выписывает эти афоризмы в мои конспекты.
- Честное слово, мне нравится твой Блудов.
Ева встала из-за стола, подошла к сове и дернула за шнурок, сова раскрыла крылья и опустила.
- Мы с тобой разговариваем, как на студенческом диспуте. А на самом деле все так просто... - Ева смотрела на него. Большой рот ее с чувственными губами улыбался. И улыбка была презрительной.
От этого разговора у Кирилла внутри будто образовалась щемящая пустота. Он не хотел потерять эту девушку. Несмотря на весь свой напускной цинизм, она была беззащитной... Таких, как Ева, у него еще никогда не было. И возможно, не будет. Она и сама не знала, сколько в ней женственности и обаяния... Наоборот, она все делала, чтобы эти качества в себе приглушить... Она напропалую курила, мало заботилась о том, как выгоднее ей произвести на мужчину впечатление. Могла промолчать почти весь вечер или отпускать резкие циничные реплики, вызывающие удивление у присутствующих. Она была до неправдоподобия естественна, и это, как ни парадоксально, казалось в ней неестественным...
- По-моему, тебе пора одеваться, - проглотив комок в горле, как можно непринужденнее сказал Кирилл. - Отец уже, наверное, беспокоится.
- Ты меня прогоняешь? - удивилась она.
- Я тебя провожу, - сказал он и вышел в другую комнату.
Прислонившись к стене, минуту стоял неподвижно. Широко раскрытые глаза его смотрели на картину, изображавшую белоствольную березовую рощу на ветру. В воздухе, будто желтые пятаки, кружились листья. Березовая роща осенью... Сердце стучало так, что отдавало в плечо. Перевел взгляд на другую картину и сразу наткнулся на маленького стрелка из лука. Купидон, натягивая тетиву, целился в него, Кирилла, и лукаво улыбался, будто говорил: "Ну что, Кирилл, попался? Вот ты сейчас отвернешься, и я в тебя выстрелю из лука..."