Страница 20 из 99
Оторвавшись от бумаг, врач взглянул на Вадима и коротко констатировал:
- Смерть наступила примерно в девятнадцать часов от большой дозы сильнодействующего снотворного.
Кирилл машинально взглянул на часы: еще два с половиной часа назад эта красивая девушка была жива... Только сейчас из соседней комнаты донеслись до него приглушенные рыдания. Стоя на коленях на полу и уткнувшись лицом в сиденье кресла, плакала, судя по фигуре, еще довольно молодая женщина. Пепельные волосы в беспорядке рассыпались по плечам, креслу. Больше из родственников никого в квартире не было.
Поймав вопросительный взгляд Кирилла, Вадим подозвал его к столу и глазами показал на чистую раскрытую тетрадь. Крупно и размашисто на листе в клетку было написано: "Том..." И двумя чертами зачеркнуто. Ниже: "В смерти моей прошу никого не винить". И все, больше ни строки, не было даже подписи.
Кирилл знал, что ни до чего нельзя дотрагиваться, отпечатки пальцев и все такое, но желание взять в руки эту толстую тетрадь в коричневой клеенчатой обложке было очень сильным. Казалось, что там внутри что-то существенно важное скрывается, сама тайна...
- Ну что ты скажешь? - негромко спросил Вадим, рассматривая труп девушки.
- Том... это, вероятно, имя подруги? Тамары? - взглянул на него Кирилл.
-Все может быть, - неопределенно ответил Вадим и, нагнувшись, поднял с пола двухкопеечную монету, Кирилл подумал, что он тоже приобщит ее к вещественным уликам, но тот небрежно положил монету на край стола.
- Пока ясно одно, товарищ майор, - вмешался тот самый незнакомый офицер, который сидел в машине рядом с Кириллом. - Самоубийство.
К ним подошел старший лейтенант Тихонов. Кирилл не прислушивался к их разговору, он все смотрел на юную девушку, которая больше никогда не увидит солнца, и думал, что привело ее к самоубийству. Какая жизненная катастрофа обрушилась на эти худенькие девичьи плечи?.. Не сразу она решилась на это. "Том...", по-видимому, хотела что-то написать подруге, но и этого не сделала. Почему? Она и сейчас еще красива, а была настоящей красавицей. На вид ей лет девятнадцать. Наверное, надо, как Кирилл, разменять четвертый десяток, чтобы научиться ценить жизнь, любить ее. Глупая, прошел бы месяц, два, год, и все ее неприятности, приведшие к столь необдуманному поступку, потом показались бы ей не стоящими внимания. А еще через некоторое время и вообще бы забылись. Время лечит все, а она, очевидно, была нетерпелива. Не захотела ждать, поторопила время...
Рыдания в соседней комнате стали громче. Женщина приподняла от кресла багровое измятое лицо, скользнула по Кириллу невидящим взглядом и, с хрипом всхлипнув, снова упала грудью на кресло. Даже обезображенное горем лицо ее было миловидным.
Кирилл подошел к Вадиму и, сославшись на духоту, вышел из квартиры. Он не мог больше здесь оставаться, почему-то у него возникло чувство вины. Казалось, мертвая девушка со строгим белым лицом в чем-то его укоряла. Он уже пожалел, что приехал сюда.
На лестничной площадке толпились соседи. Двери многих квартир были приотворены. Спускаясь по лестнице, Кирилл слышал их возбужденные голоса.
На улице народу было меньше. Не видно и оперативной машины. Кирилл отступил с тротуара, пропуская "скорую помощь". Бежевая "Волга" с красными крестами осторожно пробиралась по засыпанной листьями дороге к подъезду. "Надо было сказать Вадиму, что я ушел, - подумал Кирилл. - Ладно, попозже позвоню..."
Он дошел до станции метро, спустился по эскалатору вниз и сел в поезд. И только когда двери сомкнулись, сообразил, что едет не в ту сторону...
Кирилл правил статью научного сотрудника музея деревянного зодчества Кижи, когда пришел Землянский. Под мышкой у него сиреневая папка с аккуратно завязанными белыми шнурками. Он был невысокий, округлый, с намечающимся брюшком. Михаил Львович Землянский работал в этом же институте и занимался фольклором народов Севера. Однако в командировки ездить не любил и даже летом сидел в городе. Якобы в шутку он утверждал, что теоретику незачем в глухих таежных деревнях кормить комаров, теоретик должен обрабатывать собранные коллегами материалы в тиши кабинета. Но иногда Галактика буквально прогонял его в командировку. Вооружившись магнитофоном, кассетами, фотоаппаратом, Землянский со вздохом и сетованиями на начальство отправлялся в поход...
Каждый год Землянский публиковал в ежегоднике какую-нибудь статью, в этом смысле он был всеядный и мог написать на любую тему: о Хохломе, о прикладном искусстве, о древней соборной архитектуре, о деревянном зодчестве. Кирилл скрепя сердце сдавал эти статьи в набор, все они грешили схематизмом и компилятивностью. И вместе с тем пером он владел. Возвращаясь из командировки, он приносил статьи, совсем по-другому написанные - живо, интересно, иногда даже встречались оригинальные мысли и суждения.
- Кириллу Михайловичу мое нижайшее почтение, - с порога заулыбался Землянский. - Не слышали частушку: хороши вечера на Оби?.. - и, заранее посмеиваясь, с чувством продекламировал пошлый текст. Михаил Львович собирал такого сорта частушки и с удовольствием исполнял их перед сотрудниками института.
Кирилл покосился на папку:
- Хотите предложить мне эти шедевры в альманах?
Землянский негромко хохотнул, оценив юмор собеседника, и, бережно положив папку на краешек стола, солидно заметил:
- Илья Ларионович рекомендовал... Желательно, чтобы статья попала в ежегодник, который выходит в будущем году.
- Он уже полностью собран, - ответил Кирилл. - Нет места.
- Надо что-либо выбросить, а это... - он ткнул пальцем в папку, - поставить.
- У меня есть идея, - улыбнулся про себя Кирилл. - Снять вашу нудную статью о ломоносовском фарфоре и вместо нее поставить этот материал.
Михаил Львович снова негромко посмеялся, отдавая должное шутке, однако лицо его стало озадаченным, как бы и впрямь такое не произошло... Но и не выполнить поручение своего начальника он не мог. Землянский благоговел перед руководством института, а Илья Ларионович Залогин был заведующим отделом.
- О чем хоть статья-то? - спросил Кирилл.
- Я не читал... - сказал Землянский и стал развязывать шнурки. - Илья Ларионович попросил, я и принес.
- Вы что, по совместительству курьер? - грубовато спросил Кирилл.
Землянский, нагнув голову, возился со шнурками, но было видно, что он расстроился. Развязав папку и мельком взглянув на первый титульный лист, он молча протянул ее Кириллу.
- "Раскопки в древнем Новгороде", - вслух прочел тот. - Мы уже писали об этом. Два года назад... - Кирилл перевел взгляд на книжный шкаф, где на верхней полке в ряд стояли внушительные тома ежегодника.
- Илья Ларионович сказал...
- Пусть Илья Ларионович говорит что угодно, - сердито перебил Кирилл, - но статья о новгородских раскопках в этом номере не пойдет.
- Так и передать ему? - Землянский хотел было взять со стола папку, но Кирилл положил на нее ладонь.
- Я прочту и сам передам, - сказал он.
Михаил Львович пожал плечами, мол, дело хозяйское, и направился к двери.
- Скажите, Землянский, почему вы так боитесь начальства? - глядя на его округлую, обтянутую мятым кожаным пиджаком спину, насмешливо спросил Кирилл.
Тот, будто на месте споткнувшись, остановился, медленно повернулся и, взглянув Кириллу в глаза, спокойно проговорил:
- В отличие от вас, дорогой коллега, я своей работой дорожу... - и, сделав внушительную паузу, присовокупил: - А также своим спокойствием... Можете считать это мещанством.
- Это не мещанство, - заметил Кирилл. - Это обыкновенная трусость плюс неуверенность в самом себе.
- Думайте, как вам будет угодно, - сказал Землянский и вышел из кабинета, осторожно притворив за собой дверь. Если бы он хлопнул, Кирилл бы удивился. "Прямо-таки гоголевский тип, - подумал он. - Акакий Акакиевич..."