Африка

Хотя у путешественника был фирман, подписанный хедивом, дело не обходилось без задержек, чинимых местными властями. Известно, что, несмотря на повеления из Каира, все суданские губернаторы словно сговорились мешать путешественникам. Причина была очень проста: если их никуда не пускать, они никому никогда не расскажут о рабовладении.

Зато в лице Джафар-паши, генерал-губернатора Судана, Швейнфурт нашел просвещенного, благожелательного человека, друга науки, оказавшего ему самую щедрую и действенную поддержку. Именно сам губернатор договорился об условиях, на которых богатый копт по имени Гатта, один из крупнейших хартумских торговцев слоновой костью, взялся сопровождать доктора и охранять его от любых неприятностей. Спорить Гатте не приходилось. Он был предупрежден: если каким-либо случаем Гатта оставит путешественника у чернокожих, выдаст людоедам и вообще каким бы то ни было образом бросит в беде — государство немедленно отберет у него имущество. Весьма действенное средство заставить плутов-торговцев преданно оказывать путешественнику поддержку, без которой он не может обойтись!

Швейнфурт сел в «неггер» Гатты — судно, специально приспособленное для плавания по Белому Нилу. Прочность этих судов рассчитана на то, чтобы выдержать страшные удары гиппопотамов и столкновения с ракушечными отмелями. Они заслуживают краткого описания: пожалуй, в мире больше таких судов не найти. Для их постройки употребляется исключительно сунт (нильская акация) — дерево, гораздо более тяжелое и твердое, чем дуб, но из всех местных деревьев, кажется, единственное более или менее поддающееся пиле. Оно настолько свилевато[252] и сучковато, что доски из него получаются не длиннее десяти футов, да и то редко. А так как сосну привозят исключительно в Хартум и цена на нее баснословна, то идет она лишь на мачты и реи. Все стыки скрепляются кольцами из бычьей кожи, что в случае бури не всегда надежно.

Нильская акация не только низкоросла и крива, но и столь тверда, что высохшую древесину распилить невозможно. К тому же нубийцы редко берут в руки пилу и плохо с ней управляются. Поэтому доски получаются без малейшей претензии на точность размеров. Но все эти недостатки в значительной мере компенсируются необыкновенной прочностью древесины сунта.

Длина судна превышает двадцать метров, борта достигают толщины одного фута. Они строятся из многих слоев досок различной длины, скрепляемых друг с другом внахлест, наподобие черепицы. На стыках доски сколачивают гвоздями, прошивая насквозь по меньшей мере два слоя. Так, тщательно примеряя доски, судну придают нужную форму.

Мачта, футов двадцати в высоту, несет единственный парус на огромном рее — ее длина в полтора раза длиннее самого корабля.

Первой стоянкой была пристань Фашода[253], где экипаж судна подвергся страшному нападению пчел. Тысячи разъяренных насекомых налетели на полуголые тела путников и жестоко их искусали. От укусов у всех началась сильная лихорадка, а для двух матросов-нубийцев они оказались смертельными.

Всем судам, прибывающим в Фашоду, приходится пробыть там несколько дней — для пополнения запасов зерна и для подписания налоговыми чиновниками бортовых бумаг. Швейнфурт никак не мог привыкнуть к постоянным шуткам корабельщиков, толпившихся на пристани. Эти люди жить не могут без смеха, шуток, подначек. Никакое дело не обходилось без каламбура; ни на минуту, даже ночью, не прерывались их забавы. Внушительных размеров глиняные бутылки с пивом немало способствовали вечному веселью, но и без того страсть к юмору их поистине обуревала. Шуткам предавалась не только молодежь, но и люди зрелого возраста, словно дети, были захвачены веселыми, простодушными, заразительными дурачествами.

Левый берег Белого Нила населяют шиллуки, в то время только что перешедшие под власть хедива. Земля их простирается до устья Бахр-эль-Газаля на двести миль в длину и на десять в ширину. Нигде в Африке, не исключая Египта, нет такой плотности населения — приблизительный подсчет, произведенный по распоряжению генерал-губернатора, дал в общей сложности три тысячи деревень от сорока пяти до двухсот хижин каждая. Население хижины составляет семья из четырех-пяти человек — итак, общее число жителей этой области должно доходить до миллиона двухсот тысяч человек. Это дает шестьсот жителей на квадратную милю — столько же, сколько в самых густонаселенных странах Европы. К тому же в мире, пожалуй, не сыскать столь благодатной для жизни страны. Земледелие, скотоводство, охота, рыбная ловля — все приумножает ее богатства. Изобилие видно во всем с первого взгляда. Деревни стоят узкой полосой на расстоянии от трехсот до тысячи шагов друг от друга: если все их окинуть взором, они словно сливаются между собой. Деревни похожи на пасеки, а хижины, с удивительным тщанием выстроенные, — ни дать ни взять ульи.

Шиллуки обожают быть на людях и помешаны на косметике. Все время, которое не посвящено работе, они проводят, разлегшись на деревенской площади, покуривая в приятной компании табак из огромных глиняных трубок. Что касается косметики, то без нее не могут обойтись ни богатые, ни бедные — только средства, используемые для украшения, не одинаковы. Обилие насекомых вынуждает всех обмазываться толстым слоем защитной мази, о достатке же человека вы можете судить по ее цвету. Мазь делается из золы. Если зола древесная, мазь получается серой, и человек с серым лицом наверняка бедняк. Красивый рыжеватый оттенок говорит о том, что на золе жгли коровьи лепешки; про человека с таким цветом лица всякий скажет, что он богач. Вообще незаменимыми ингредиентами местной косметики служат зола, навоз и коровья моча. Последним из названных средств моют непременно молочную посуду — очевидно, чтобы возместить недостаток соли.

Как и большинство африканцев, шиллуки большое внимание за недостатком одежды уделяют прическе. Мужчины упорно мажут шевелюру глиной, камедью и коровьим навозом; от этого волосы склеиваются и становятся так жестки, что принимают любую форму — гребня, каски, веера… Женщины причесок не делают; их шевелюра состоит просто из мелких завитков и напоминает каракуль. В отличие от братьев и мужей, они ходят не совсем голыми, а носят кожаный передник до колен.

Проведя в Фашоде девять дней, Швейнфурт 1 февраля 1869 года отправился в путь. По берегам кипела жизнь животного и растительного царства. Заросли акации тут настолько богаты камедью, что купцам грех не попробовать извлечь из этого выгоду. Очень любопытный, неизвестный прежде вид растения представляет из себя соффар, который путешественник отмечает из-за следующей характерной черты. Когда у этого растения формируются иглы, их поражают насекомые. Из каждой иглы образуется шарообразный нарост около дюйма диаметром. Затем насекомые покидают гнездо, и иголка с дырочкой словно становится музыкальным инструментом: ветер извлекает из них звуки, подобные свирели… Отсюда и название этого рода акации — соффар, что по-арабски значит «флейта», туземцы называют его «свистящим деревом».

Вскоре судно вошло в густые заросли папируса — настоящую чащобу, заполонявшую ложе реки. Под 9°30′ северной широты приветствовал Швейнфурт этого «отца бессмертия мысли», который прежде изобиловал в Египте, как сейчас — на пороге неизведанных стран.

Вскоре Швейнфурт прибыл к динка, обитающим близ того места, где слиянием рек Диуар и Бахр-эль-Араб образуется Бахр-эль-Газаль. Главную квартиру Швейнфурт устроил в деревне Мешери-эр-Рек. Оттуда он рассчитывал пройти в страну пигмеев аттаков, живущих близ экватора, а потом вернуться в Дарфур, столь давно и столь мало известный. Давно — потому что еще в 1460 году фра Мауро написал на своей знаменитой карте мира слово «Дарфур». Мало — потому что лишь в 1874 году он был исследован немецким путешественником Нахтигалем.

Первой заботой Швейнфурта было изучение динка — интереснейшей народности, область расселения которой простирается на четыреста миль.

252

Свилеватость

253

Фашода