Африка

Так он и ехал, каждый день стреляя зверей, чтобы прокормить себя и слуг, наполнить свою бродячую лавку слоновьими бивнями, носорожьими рогами, бегемотовыми зубами… Между тем у него всегда находилось время подкинуть какую-нибудь антилопу или буйвола в подаяние встречным голодным беднякам.

По десять раз на дню Болдуин с невообразимой беззаботностью рискует жизнью — впрочем, ему это кажется совершенно естественным.

«Однажды, — пишет он, — я возвращался домой. День был удачный; канна[227], буйвол, три антилопы каама. Я вел под уздцы прекрасную серую кобылу, груженную антилопьими шкурами. Вдруг прямо передо мной явился огромный зверь, который так извалялся в грязи, что сначала я принял его за носорога. Я отпустил повод, спрятался за лошадью, и мы побежали. Зверь, оказавшийся большим буйволом, узнал о моем существовании, только получив пулю между ребер.

Как полетели камни из-под его копыт, с каким страшным грохотом он побежал под гору! Перезарядив ружье, я вернулся к своей кобыле. Она стояла на месте: южноафриканские охотничьи лошади могут хоть целый день, не сходя с места, дожидаться хозяина. Мы побежали вслед за буйволом, но я не очень надеялся отыскать его: уже темнело.

Вдруг из тени мимоз прямо на меня вылетела бесформенная масса. Я поглядел, нельзя ли вскочить на какое-нибудь дерево, попытался сесть на кобылу, но это было невозможно: на ней лежали шкуры. Рука моя запуталась в поводьях, а буйвол все ближе… Я вскинул ружье на плечо. Испуганная кобыла отпрянула назад, пуля попала буйволу в грудь, но ни на секунду его не задержала.

Кобыла совсем обезумела, встала на дыбы, упала на спину и повалила меня с собой. Буйвол промчался рядом со мной, растоптав копытами мою бедную лошадь. Через двести шагов я догнал его и выстрелом прямо в сердце убил наповал».

Болдуин отправился в поход в мае, перешел Драконовые горы, пересек Оранжевую Республику и прибыл в Трансвааль[228]. Там он остановился у одного бура, чтобы починить фургон. В этих местах Болдуин впервые охотился на жирафа; его рассказ, по обыкновению, занимателен.

Вот что он пишет:

«Я ехал верхом на коне по имени Брайен — рослом, поджаром, на редкость медлительном, голубой масти, с овечьей шеей, неровным шагом; он сам очень напоминал то животное, на которое мы охотились. Конь был тяжел в поводу, потому что губы были очень жесткие, но за широкую грудь, спину ему можно было простить некрасивую внешность».

Показалось стадо из семи — восьми жирафов, которые бросились бежать со всех ног и крутили хвостами, как штопором. Лошадь Болдуина сначала испугалась и попятилась, увидав огромных, неуклюжих, дурно пахнущих животных, а через миг погналась за ними вскачь. Охотник преследовал громадного самца; после бешеной скачки ему удалось нагнать жирафа, хотя один прыжок животного равен трем лошадиным. На всем скаку Болдуин выстрелил и попал жирафу в шею, но тот не остановился. Охотник на ходу перезарядил ружье и хотел спешиться, чтобы второй раз прицелиться вернее.

«Куда там! Я потянул за повод, но чертова лошадь мчалась, как корабль на всех парусах, и так закидывала передние ноги, что чуть не задевала меня по плечам. Спешившись, я мог бы выстрелить уже тысячу раз, но никак не удавалось остановить Брайена: его губы не чувствовали узды, и он скакал с прежним пылом, без всяких признаков усталости. Когда мы догнали жирафа, я, держа ружье одной рукой, выстрелил в добычу метров с двух, не более, и попал прямо в лопатку. От отдачи ружье перелетело за мою голову и чуть не сломало палец. Лопатку жирафа раздробило в порошок и со страшным грохотом он повалился мертвым. В спешке я, видимо, переложил в заряд пороха. Брайен сразу встал как вкопанный…»

Двадцать первого сентября Болдуин приехал в Колобенг и увидел развалины жилища Ливингстона, которое буры разграбили в 1852 году. Затем он вознамерился пройти через владения царька Секелете. Царек сперва велел англичанину поворачивать назад, но при помощи подарочков, которые часто рождают, а после помогают сохранить дружбу, дело уладилось. По дороге в Мосиликаци Болдуину пришлось перенести жестокие лишения: жажда была ужасна — у быков в упряжке так пересыхало горло и распухал язык, что они уже и мычать не могли. Ничто не умаляло энергии охотника, не выводило из равновесия! Он упал с лошади и сломал лучшее ружье. Ствол расщепился — он его обрезал. «Ружье после починки получилось смех какое короткое, — вспоминает он, — зато, сидя верхом, с ним стало легче управляться, а меткость, мне кажется, хуже не стала».

Однажды Болдуин упал так, что чуть не лишился жизни, — и рассказывает об этом как о самом обыкновенном деле: «Я гнался за зеброй, когда лошадь на всем скаку попала ногой в яму и несколько раз перекувырнулась через голову. На мне живого места не осталось, но хуже всего было то, что под тяжестью глупой скотины нож и пули врезались мне в бок. Ничего страшного не случилось — через несколько дней я надеюсь уже снова сесть верхом, — но в первый миг мне показалось, что все кончено».

Он справляет Рождество куском мяса носорога — такого жирного, что самый крепкий желудок ее не выдерживает, — и парой ложек полусырой лапши вместо хлеба. Да, насколько это было непохоже на английский рождественский ужин! «Что ж, — философически замечает Болдуин, — у охотничьей жизни есть, конечно, свои неудобства — но есть и радости, вознаграждающие за все лишения».

На следующий год он очутился у озера Нгами и решил дойти до Чобе, правого притока Замбези.

Товарищ оставил Болдуина, с которым теперь остались только три кафра, два готтентота, кучер, семь собак, восемнадцать упряжных быков, корова с телкой и пять верховых лошадей. У охотника в распоряжении имелись боеприпасы, бисер, медная проволока, пряности, мука, ящик водки и бочонок доброй капской мадеры. Кроме того, у него есть немало почти готового вяленого мяса: он уже подстрелил множество канн и жирафов. Это, конечно, жестокость, но для нее есть оправдание: надо кормить полторы сотни кафров; ни куска не пропало. Когда же два великолепных жирафа паслись в четырехстах шагах от фургона Болдуина, но провизии для людей и корма для собак было довольно — он их не тронул.

Каким же старым был фургон! Его пробовали обтянуть сыромятной кожей носорога — высохнув, она становится твердой, как жесть, — но до новой повозки все равно далеко. «Помимо же этого, — пишет Болдуин, — у меня было, кажется, все, что нужно для путешествий по этим краям: здоровье, силы, привычка к климату, неистощимый запас бодрости и некоторое умение обращаться с туземцами. Кафры и готтентоты всегда охотно исполняли мои просьбы — очевидно, потому, что я делил с ними все тяготы и об их пропитании заботился больше, чем о своем. Меня не удерживали никакие семейные и дружеские связи; я не знал ни слез разлуки, ни долгих прощаний, ни беспокойства, которое гонит домой… Мне всегда везет, я на все согласен, мне все интересно. У меня есть винтовка «ваттон» с двумя нарезами[229] — лучшее оружие из всех бывших у меня. Она безупречно точно бьет при любом заряде, а если к конической пуле положить шесть драхм (двадцать два грамма) пороха, получается убойная сила, равной которой я еще не видывал. Вот только опасался, как бы меня не сбросило с седла».

Двадцать два грамма пороха! Те, кто хорошо знаком с огнестрельным оружием, сразу представят себе эту отдачу — такая и впрямь может сбросить с лошади.

В середине июня Болдуин пришел к Лечулатебе, вождю племени, населявшего берега озера Нгами, человеку не злому, но страшному вымогателю. Тот — не бескорыстно, конечно, — рассказал Болдуину все, что нужно, и дела у охотника устроились совершенно. Винтовка «ваттон» без дела не лежала — задний отсек фургона, служивший складом, постепенно наполнялся бегемотовыми зубами, страусиными перьями и слоновьими бивнями.

Так оно и шло из месяца в месяц. Иногда в жизни охотника — и без того полную неожиданностей — происходили какие-нибудь разнообразные приключения, иногда злоключения, а подчас — страшные драмы. Но герой, как в волшебной сказке, пройдя через все испытания, преодолевал преграды; энергия и упорный труд приносили ему успех. Каждый новый день приносил надежду, унося тяготы и разочарования предыдущего.

227

Канна

228

Оранжевая Республика

Трансвааль

229

Имеется в виду два нареза в канале ствола.