Страница 3 из 25
БЬЮЛА. Она взяла деньги из кассы!
Боязливо, точно ребенок перед клеткою со львом, Ева проходит мимо Кэрол.
КЭРОЛ. Здравствуйте, Сестрица.
ЕВА. Я Ева.
КЭРОЛ. Здравствуйте, Ева.
ЕВА. Здравствуйте… (Громким шепотом, Бьюле и Долли.) Она взяла из кассы деньги.
ДОЛЛИ. Она может делать все, что ей вздумается, — она ведь из рода Катрир!
БЬЮЛА. Потише!..
ЕВА. А почему она босиком?
БЬЮЛА. Говорят, когда ее последний раз задержали на шоссе, у нее пальто было надето прямо на голое тело.
КЭРОЛ(телефонистке). Да, да, я жду. (Женщинам.) У меня каблук застрял между досками тротуара — они у вас тут сгнили совсем, — ну и сломался. (Показывает туфли, которые держит в руке.) Говорят, если утром сломаешь каблук, — суждено встретить свою настоящую любовь еще до темноты. Но когда я сломала каблук, было уже темно. Может быть, встречу свою настоящую любовь еще до рассвета? (У нее удивительно чистый, как у ребенка, голос.)
На площадке лестницы появляется Сестрица Темпл со старой вафельницей в руках.
СЕСТРИЦА. Приехали?
ЕВА. Нет, это Кэрол Катрир.
КЭРОЛ(в трубку). Дайте, пожалуйста, еще несколько звонков, он, верно, пьян…
Сестрица проходит мимо нее так же боязливо, как Ева.
…Никак не проберется между мебелью.
СЕСТРИЦА. Ну и видик!
ЕВА. Ужас!
КЭРОЛ. Берти? Это я, Кэрол. Здравствуй, милый. Ты что, споткнулся? Я слышала грохот какой-то. Я сию минуту выезжаю… Да, уже на шоссе… Все улажено, денежки свои я получила в обмен на обещание никогда не появляться снова в Двуречном графстве. Пришлось пойти на небольшой шантаж. Я заявилась к ним на обед вся размалеванная, с подведенными глазами и в своем жакетике с черными блестками — знаешь? Бетси Бу, жена моего братца, спрашивает: «Собираетесь на костюмированный бал, Кэрол?» — «Нет, — говорю, — хочу сегодня ночью маленько прошвырнуться взад-вперед по шоссе, между вашим городком и Мемфисом, как, бывало, в старые времена, когда я жила здесь». Она выскочила из комнаты как ошпаренная и вернулась с чеком, на котором еще не высохли чернила! И точно такой я буду получать ежемесячно, если избавлю Двуречное графство от своего присутствия… (Весело смеется.) Как Джеки?.. Милый малютка, поцелуй его за меня, крепко-крепко!.. Берти, дорогой, я еду прямо к тебе, нигде не буду останавливаться, подсаживать даже никого не буду по дороге — разве только тебе привезти кого, а? Встретимся в погребке «Под звездами» или, уж если явно буду запаздывать, поспею выпить с тобой чашку кофе в «Утренней встрече» еще до того, как ночные заведения закроются на день… Я… Берти?.. Берти?.. (Неуверенно смеется и вешает трубку.) Так, а теперь… (Вынимает из кармана пальто револьвер и идет за прилавок взять патроны.)
ЕВА. Что она ищет?
СЕСТРИЦА Спроси у нее.
ЕВА(подойдя ближе). Что вы ищете, Кэрол?
КЭРОЛ. Патроны для револьвера.
ДОЛЛИ. У нее ведь нет разрешения на револьвер!
БЬЮЛА. А у нее и шоферских прав нет.
КЭРОЛ. Пусть только кто пристанет…
ДОЛЛИ. Шериф Толбет должен узнать об этом, как вернется со станции.
КЭРОЛ. Сообщите ему, леди, сообщите. Я его уже однажды предупредила, что если он еще раз остановит меня на шоссе, я разряжу в него эту штучку…
БЬЮЛА. Если некоторые не в ладах с законом…
Ее прерывает панический визг Евы. Сразу же вслед за Евой вскрикивает Сестрица, обе бросаются к лестнице и взбегают на площадку, Долли тоже издает пронзительный крик и, отвернувшись, закрывает лицо руками. В лавку вошел колдун-негр. Лохмотья его украшены множеством талисманов и амулетов: кости, перья, скорлупки.
Его иссиня-черная кожа покрыта какими-то таинственными знаками, нарисованными белой краской.
ДОЛЛИ. Прогоните его, прогоните, он сглазит моего ребеночка!
БЬЮЛА. Да помолчите же, Долли!..
Долли тем временем взбежала вслед за сестрами Темпл на лестничную площадку. Колдун подходит ближе, издавая невнятные звуки. Его беззубое шамканье — как шелест ветра в сухой траве. Он держит что-то в протянутой вперед трясущейся руке.
Что вы, не знаете этого сумасшедшего колдуна из Блу-Маунтин? Не сглазит он вашего ребеночка!
Когда негр входит в освещенный участок сцены, слышится примитивная мелодия или ритмическое постукивание ударных. Бьюла вслед за Долли поднимается на лестничную площадку.
КЭРОЛ(очень чистым, звонким голосом). Подойди сюда, дядюшка, дай-ка взглянуть, что там у тебя. А, вижу: кость. Нет, нет, не надо, я не хочу ее трогать: на ней еще клочья мяса.
Женщины на площадке издают возгласы отвращения.
Это птичья кость, знаю. Но на ней еще следы гнили. Пусть полежит на голой скале долго-долго, пусть обмоет ее дождь, пусть высушит солнце, пока не сойдет с нее вся гниль, вся скверна. Тогда это будет добрый амулет — для белой магии, а сейчас он только для черной магии годен, дядюшка. Унеси его и сделай что я сказала…
Почтительно качнув головой, негр плетется к двери.
Постой, дядюшка Плезент. Прокричи-ка нам клич Чоктоу.
Негр останавливается в кондитерской.
Он в родстве с этим индейским племенем. Знает их боевой клич.
СЕСТРИЦА. Пусть воет где угодно, только не здесь!
КЭРОЛ. Начинай, дядюшка Плезент. Клич Чоктоу! Ты ведь знаешь его! (Сняв пальто, садится на подоконник справа и пробует сама издать этот клич.)
Негр закидывает назад голову и подхватывает клич: отрывистые, гортанные звуки, все более и более высокие по тону, завершаются пронзительно-диким, напряженно-страстным воплем. Женщины на лестничной площадке в испуге отшатываются и взбираются еще выше.
И, словно вызванный этим кличем, появляется Вэл. Ему лет тридцать. В красоте его есть что-то дикое, словно бы сродни этому кличу. Ни модных джинсов, ни роскошной тенниски — на нем лоснящиеся от износа и не слишком туго облегающие ногу брюки из темной саржи и — что в первую очередь и бросается в глаза — куртка из змеиной кожи, отливающая белым, черным и серым. В руках — гитара, испещренная надписями.
(Глядя на Вэла.) Спасибо, дядюшка…
БЬЮЛА. Эй, старик!.. Эй ты, Чоктоу! Колдун! Проваливай отсюда, скотина черномазая, — нам надо сойти вниз!
Кэрол дает негру доллар. Тот выходит, бормоча себе под нос.
Вэл придерживает дверь, пропуская Ви Толбет.
Это грузная, рыхлая женщина, лет сорока с небольшим. Она увлекается живописью в примитивном стиле, в руках у нее одна из ее работ.
ВИ. Юбка зацепилась за дверцу шевроле… Порвалась, кажется…
Женщины спускаются вниз. Короткие приветствия, общее внимание сосредоточено на Вэле.
Не пойму, то ли здесь вправду темно, то ли я начинаю слепнуть? Весь день сегодня писала, десять часов просидела за мольбертом, не вставая, — только изредка отрывалась выпить кофе. Торопилась успеть — по вечерам я почти ничего не вижу. Удачно, кажется, получилось на этот раз. Но устала страшно. Ничто так не выматывает, как живопись. И не физическая даже усталость, а словно бы внутри вся опустошена. Понимаете? Внутри. Словно все выгорело. И все-таки, когда завершишь что-нибудь, чувствуешь себя как-то приподнято. Как поживаете, Долли?