Страница 27 из 57
Взгляд у поэта умный, проницательный и немножко на¬
смешливый. «Костюм опьянения» на нем вызывающий:
джалябия ядовито-желтого цвета и ярко-красная ша¬
почка.
— Мы приветствуем тебя! — восклицает аль-Амин,
тщеславие которого удовлетворено, и наблюдает за тем,
как евнух подвигает подушку поближе к певице. — Без
стихоплетов не может обойтись ни один порядочный
меджлис веселья. А знаменитые мастера рифмы — наше
украшение.
Абу Нувас отвечает на приветствие и усаживается
возле певицы.
Пока продолжается эта церемония, Ибн аль-Хади спра¬
шивает соседа, скоро ли прибудут рабыни, купленные у
Фанхаса. Фадль, которого ни на минуту не покидают мыс¬
ли о тайне, раскрытой Абуль Атахией, пожимает ему руку,
как бы говоря: «Терпи, как все мы терпим! Если аллах
пожелает, рабыни прибудут сию же минуту!». Затем спо¬
хватывается: задумчивость на меджлисе веселья — при¬
знак дурного тона, и с улыбкой обращается к Абу Нувасу:
— О друг, говорящий стихами, не порадуешь ли ты
нас чем-нибудь новеньким? Певица споет твои стихи под
музыку, и наш высокочтимый первый престолонаследник
получит истинное удовольствие!
— Постой, — удерживает поэта аль-Амин, которому
випо уже ударило в голову. — Тебе нужно сначала выпить!
Евнух подносит большой кубок. Абу Нувас залпом осу¬
шает его и возвращает виночерпию с жестом, значение ко¬
торого не трудно понять: «А ну-ка, налей еще!».
Глава XXVII
ЛЮБОВЬ К САТИРЕ
Даже привычный аль-Амин поражен пристрастием
поэта к вину. Он надкусывает яблоко и, еще не прожевав
его, говорит:
— Теперь порадуй нас, ахвазец!
— Чем прикажешь: лестью или сатирой? — спраши¬
вает Абу Нувас, и по красивому лицу его пробегает язви¬
тельная улыбка.
— Что за вопрос ты задаешь, стихоплет? — возму¬
щается Фадль.— Как ты смеешь? Разве сатира может об¬
радовать нашего повелителя? Я говорил тебе: прочти что-
нибудь легкое, приятное, чтобы тотчас можно было поло¬
жить на музыку.
Иронически поглядывая на фаворита престолонаслед¬
ника, Абу Нувас с легкостью парирует его выпад:
— Откуда тебе заранее известно, уважаемый, что мо¬
жет обрадовать нашего повелителя? Уж не стал ли ты
предсказателем? Самый-самый высокочтимый первый наш
престолонаследник обратился ко мне, я ему ответил, и он
меня понял. А ты тут, ну, совсем ни при чем.
— Правильно сказано! — подхватил аль-Амин.— Я сам
все понял. Я хочу слушать сатиру. В сатире больше поль¬
зы, чем в лести. Ты скоро убедишься в этом, Фадль. А ну,
стихотворец, наговори певице стихи поострей, пусть
исполнит!
Абу Нуваса не нужно просить дважды. Он склоняется
над рабыней, что-то шепчет ей па ухо. Все в ожидании
молчат, даже аль-Амин.
Певица касается струн лютни, и под сводами террасы
льются стихи:
Не возьму я, право, в толк,
Что творит Харун-владыка, —
На людей он смотрит дико,
А тебе мирволит, волк.
Джаафар с годами стал
Жадным, скаредным п лютым,
Ходит богачом надутым,
Всю казну разворовал.
Но из всех его грехов
Самый легкий — это скупость.
Скажем без обиняков:
Визиря сгубила глупость.
Во время пения рабыня делает многозначительные
паузы. Первый престолонаследник давится от смеха. По
лицу Фадля, который понял, что высмеивается его злей¬
ший враг, плывет широкая улыбка. Больше всех поноше¬
нию визиря радуется Ибн аль-Хади. Едва смолкает послед¬
ний аккорд, как он кривит поэту:
— Отличная касыда! Да благословит аллах уста, ко¬
торые ее сложили! Да продлит он твою жизнь!
Пальцы третьего претендента па престол перебирают
жемчужное ожерелье. Ему хочется сделать Абу Нувасу
богатый подарок, по он помнит, что находится в гостях,
и не может вознаграждать, прежде чем это сделает
хозяин.
Подметив нетерпение сотрапезника, аль-Амин мило¬
стиво разрешает ему благодарить первым. Ибн аль-Хади
бросает ожерелье, и оно летит прямо на колени поэту.
Абу Нувас подхватывает жемчуг, в недоумении смотрит
на него, всем своим видом показывая: «Зачем мне укра¬
шение? Я ведь не буду его носить...».
Аль-Амин тотчас догадывается, куда клонит поэт.
— Я смотрю, ты не знаешь, куда пристроить сокро¬
вище! — восклицает он, смеясь. — Я научу тебя! Жем¬
чуг подойдет к белому бархату, — и он показывает на ра¬
быню, которая плавно колышет опахалом. — Пусть эта
женщина будет твоей. Только после сегодняшнего медж¬
лиса.
Абу Нувас искренне благодарит первого престолона¬
следника, но тот прерывает его:
— Лучше обрадуй нас еще чем-нибудь. Мы щедро
тебя вознаградим.
Эмир виночерпия поспешно разливает финиковый и
яблочный сидр. Молоденький евнух с гладко причесан¬
ными, вьющимися от природы волосами подает поэту бо¬
кал черного полированного стекла. Изрядно охмелевший
Абу Нувас пристально разглядывает статную фигуру
юноши.
— Сложи о нем стихи,— предлагает аль-Амин,— и я
подарю его тебе.
Поэт выпивает сидр и говорит слегка нараспев:
Нежен, покладист и кроток на вид,
Розою рдеет багрянец ланит,
Каждого мапит и радует он.
Каждый его красотою пленен.
Локоны вьются, упав на висок,
Сладок шафранный на лбу завиток,
Ясные очи темпы и смелы,
Жалят глаза мне больнее стрелы,
Но мне ресницы отраду сулят,
Боль исцеляет лукавящий взгляд,
Пью из него молодое вино,
Только мне им опьяниться дано.
Ну, а с друзьями до самого дна
Выпью я чашу другого вина.
— Вот это да! — кричит аль-Амин.— Бери его себе иа
здоровье! Он твой!
Заметив, что первый престолонаследник все более пья¬
неет, Фадль задает вопрос, который давно вертится у него
на языке:
— О, щедрейший из самых щедрых, ты не забыл о бе¬
лых рабынях Фанхаса?
— Как забыл? Я ничего не забываю! Где они?
— О, мой повелитель и властелин! — восклицает эмир
веселья, на которого упал взор аль-Амина.— Рабыни уже
час как во дворце.
— Приведи их немедленно.
Эмир веселья бегом отправляется выполнять поручение
и вдруг шарахается в сторону. Из дверей, куда он направ¬
ляется, выскакивает обезьяна. На конусообразной, надви¬
нутой на уши шапке подвешены колокольчики. Они зве¬
нят что есть мочи. Животное угрожающе рычит, выпрям¬
ляется, и тут все замечают, что это вовсе ие обезьяна, а
тщедушный человечек, одетый в обезьянью шкуру. Челове¬
чек кривляется, гримасничает, высовывает несуразно
длинный язык, подпрыгивает и делает все это так смешно,
что терраса содрогается от смеха. Громче всех хохочет
первый престолонаследник.
— Ты не Абу Хусейн, сумасшедший? — спрашивает
он, захлебываясь от смеха.
— Он самый, прокляни меня аллах! — отвечает че¬
ловечек и кувыркается через голову.— Из-за него, олуха,
я потерял разум.
Дверь снова распахивается, и на террасу выходят бе¬
лые рабыни, купленные у Фанхаса. Впереди шествует
Карнафлэ. Ее плечи утопают в шелковисто-черных волнах
распущенных волос. Подруги идут следом. Девушки
играют на лютнях мелодию, которую еще никто ие слы¬
шал. По знаку аль-Амина они садятся, и Карнафлэ поет: