Страница 16 из 43
Васли. Тот снимал лыжи возле крыльца.
—Вот здорово, что ты здесь! —воскликнул
Эчук.—Вызови Колю на улицу.
—Пойдем лучше в избу.
—Нет, мне нельзя,—покачал головой Эчук.— Его отец говорит, что он от меня плохому учится.
—Ну ладно.
Васли зашел в избу и вскоре вернулся с Колей
Устюговым.
—Я придумал, как попу досадить,—сказал
Эчук.— Как?
—Слушайте. На крещенье отец Иван поведет
прихожан на ручей, воду святить.
—Тоже новость! Конечно, поведет. Каждый год
водит,—не понимая, к чему клонит Эчук, сказал
Коля.— Ты слушай дальше. Что будет, если он придет
к ручью, а ручья нет? Пропал ручей.
—Такого не может быть. Чудес не бывает,— усмехнулся Васли.
—И родник, из которого он вытекает, говорят,
святой,—добавил Коля Устюгов.
—Никакой он не святой! —засмеялся Эчук.— Самый обыкновенный родник. Летом я в нем
не один раз ноги мыл. Была бы вода святая,
я давно бы святым стал.
—Ну, а дальше что? —спросил Васли.
—Дальше вот что. Приведет отец Иван народ
к роднику, скажет: ≪Освящаем воду...≫ А воды нет.
—Куда ж ты родник денешь? Спрячешь, что
ли? Его спрятать нельзя.
—Зато можно заморозить.
—Он в самый трескучий мороз не замерзает.
—Я все продумал. Пошли к роднику.
Родник находился недалеко от дома Устюговых,
в крутом берегу Турека. В том месте, где вытекает
вода, поставлен деревянный желоб, по нему зимой
и летом течет светлая вода.
—Вот,—стал объяснять Эчук,—отодвинем желоб,
воде некуда будет течь.
—Родник пробьет себе другую дорогу и все
равно потечет,—возразил Васли.
—За один день не пробьет,—уже менее уверенно
сказал Эчук.
—Нет, ребята, это бред сивой кобылы,— махнул рукой Коля Устюгов.
—И в деревне, если узнают, что мы родник
испортили, по головке не погладят,—добавил Васли.
—Да, ваша правда,—сказал Эчук,—но попу
я уж все равно чем-нибудь насолю.
Эчук называет отца Ивана Дергина не иначе
как Черный клещ, на улице, заметив, что поп идет
навстречу, перебегает на другую сторону улицы,
чтобы не здороваться, про его уроки говорит:
≪Опять слепень загудел≫.
—Неужели ты не боишься божьего наказа76
ния? —спросил Коля Устюгов.—Ведь отец Иван — божий служитель.
—Нет, не боюсь. Если бы было наказание,
я давно уже был бы в аду,—беззаботно ответил
Эчук.
—За что? —испуганно взглянул на друга Коля.
—Когда отец Иван оставил нас замаливать
грехи в церкви, мы не молились, по церкви бегали.
Всю церковь облазили: и на клиросе были, и
в алтаре... Просвирки ели, наевшись, на пол бросили.— Грех большой,—согласился Коля.
—Что же должен был за это сделать со мною
бог?
—Покарать.
—А он не покарал. Так что я теперь греха
не боюсь.
Вернувшись домой, Эчук потянул носом: в избе
вкусно пахло пирогами.
—Отец, пироги с мясом? —спросил он.
—С мясом, сынок.
—Дай один.
—Нельзя, сынок. Сейчас еще пост. Нельзя есть
мясного, грех.
—Дай. Грех-то мой будет, а не твой. Тебе чего
бояться?
—Глупости говоришь! Иди отсюда, ничего
не дам до времени! —прикрикнул Прокой на сына.— И не говори такого нигде, не позорь отца.
Еще потемну ударил колокол на Казанско-
Богородской церкви, сзывая богомольцев к заутрене.
Сначала колокол бил, словно набирая разгон,
медленно —бум-бум-бум,—потом вступил в перекличку
второй колокол, поменьше, и звон пошел
другой: пылде-пон, пылде-пон, пылде-пон...
Васли проснулся от звона колоколов. В избе было
тихо. Перед иконами горели лампады, от них разливался
тихий ласковый праздничный свет.
Васли взглянул на стоявший рядом с кроватью
стул и тотчас вскочил, скинув одеяло. На стуле
лежали рождественские подарки. Мать приготовила
ему новую рубаху с вышитым воротом и белый пояс
с кистями. Отец сплел плотные крепкие лапти, но
главный подарок —на стуле лежала великолепная
баранья шапка, черная, мягкая. Васли надел ее
и не смог сдержать радостного восклицания:
—Ой, какая теплая! Какая пушистая!
Дома никого, кроме Васли, не было, отец с
матерью ушли в церковь.
Васли встал, надел новую рубаху, подпоясался
новым пояском, надел новую шапку, посмотрел на
себя в зеркало: хорош! Правда, когда накинул на
плечи старую латаную шубейку, подумал, что она
никак уж не подходит к его обновкам, но успокоил
себя тем, что он не сын какого-нибудь богатея,
поэтому не может сразу заиметь все новое.
Когда Васли прибежал в церковь, служба шла
уже давно. Рыжий дьякон, поблескивая в свете
свечей намазанными маслом волосами, читал по
книге монотонным гнусавым голосом, так что нельзя
было разобрать ни одного слова.
Васли, пробравшийся было к самому амвону,
потихоньку стал отходить назад, в трапезную, поближе
к двери, и потом* вышел на двор.
В церковном дворе в это время поднялся
переполох.
—Слезай, слезай оттуда! —кричал церковный
сторож Ондроп, задрав голову вверх и глядя на колокольню.
—Не слезу! —неслось с колокольни.—Вот сейчас
как ударю в колокол!
Васли узнал голос Эчука. Вокруг Ондропа уже
собралась кучка ребят: тут и Веденей, и Коля
Устюгов, и другие.
—Дядя Ондроп, зачем он туда залез? — спросил Васли.
—Черт, видно, его смутил,—сердито ответил
церковный сторож.
Эчук услышал его слова.
—Нехорошо в праздник черта поминать, дядя
Ондроп, да еще возле церкви. Становись на колени,
проси прощенья, а то сейчас ударю в колокол, чтобы
бог услышал твое богохульство.
Церковный сторож побледнел. Он подумал: ≪Если
мальчишка ударит в колокол, нарушит богослужение,
ведь мне несдобровать, попадет от отца
Ивана≫.
Ондроп выбежал на середину двора, чтобы увидеть
Эчука на колокольне, погрозил ему кулаком:
—Не тронь 'колокол, тебе говорю! Слезай,
поганец!
—Как ты смеешь грозить божьей церкви кулаком?— кричит сверху Эчук.—Становись на колени!
Молись! Проси прощения у бога!
—Я не церкви, я тебе грожу,—смутился Ондроп.— Ну ладно. ≪Господи боже, еже согреши
во дни сам словом, делом или помышлением, яко
благ и человеколюбец, прости мя...≫
—Читай громче, а то плохо слышно! —кричит
Эчук.—Мне и то не слыхать, а уж богу на небе
и подавно.
Ондроп вздохнул, поднял голову вверх и продолжал
громче:
—≪Ангела твоего хранителя пошли, покрываю-
ща и соблюдающа мя от всякого зла. Яко ты
хранитель душам и телесам нашим, отцу и сыну,
и святому духу, ныне и присно и во веки веков.
Аминь≫.
—Вот теперь хорошо,—сказал Эчук.—Отпускаю
твои грехи, дядя Ондроп. Сейчас слезу.
Церковный сторож с облегчением засмеялся: беда
миновала. Он подумал, что вот сейчас Эчук
слезет, он тут же его поймает и надерет уши. Но
Эчук тоже не лыком шит: слез с колокольни — да бегом, чтобы Ондроп его не схватил.
—Не попу, так хоть церковному сторожу досадил!
—говорил Эчук друзьям.
...На четвертый день рождества на двор к старой
Герасимихе пришли семеро ребят. Закипела веселая
работа. Прошло совсем немного времени, а поленница
напиленных и наколотых дров уже выросла
и в длину и в высоту.
Ребята пилят в две пилы. Попилят —отдохнут.
Во время отдыха Эчук рассказывает разные истории,
услышанные от помольцев. На мельнице всегда
много народа; пока ожидают очереди, чего-чего
не наговорят.
—Вот нижнетурекские марийцы рассказывали
одну историю,—начал очередной рассказ Эчук.— Однажды в рождественскую ночь Тропимова Ок-