Ветер богов

— Напоминают, что скоро нам придется убираться и отсюда, — проворчал только что вошедший вице-адмирал Хейе, наблюдая за разворотом второго звена. Джентльменские визиты англо-американцев, повторяющиеся, как оказалось, чуть ли не ежедневно, уже давно не раздражали его. — И что-то я не вижу силы, способной отвадить их.

— Как считаете, почему они не бомбят? — спросил Скорцени, уже добрых двадцать минут стоявший у окна. Созерцая прибрежный пейзаж, он вспоминал Корсику, и его тянуло туда, на берег пролива Бонифачо, в ресторанчик «Солнечная Корсика», в котором, несмотря на всю нервотрепку, сопровождавшую операцию по похищению Муссолини, он провел несколько прекрасных часов почти курортного безделья — за бутылкой корсиканского вина, а случалось, и в обществе черноглазых корсиканок.

— Вначале я думал: разведывают, изучают, чтобы однажды разгромить нас, — ответил адмирал, отходя к столу. — Но теперь склоняюсь к мысли, что Бадольо сумел уговорить своих новых союзников не сокрушать итальянские военные базы. К чему? Ведь все равно достанутся им.

— Пораженческие настроения, господин адмирал. Но доля истины в них есть. Союзникам нужна вся Италия и в как можно более целом виде.

Скорцени хотел добавить еще что-то, но, увидев на ведущей к зданию крутой каменистой тропе фигуру военного моряка, воздержался:

— Это и есть один из ваших камикадзе, адмирал?

Хейе оставил в покое телефон, вновь остановился рядом со штандартенфюрером и некоторое время наблюдал за тем, как парень не спеша приближается к командному пункту.

— Да, это один из камикадзе. Как вы и просили. Если не возражаете, оставлю наедине с ним.

— Надеюсь, мундир штурмбаннфюрера будет смущать его меньше, чем мундир адмирала.

Хейе вышел из кабинета. Проводив его взглядом, Скорцени посмотрел на часы. Через двадцать минут должна прибыть машина князя Боргезе, которая доставит его на виллу итальянского аристократа, расположенную где-то между Империей и Савоной. Там, у виллы, на берегу небольшого озера, обучается элитная группа подводников-диверсантов, задуманная как некая тайная диверсионная гвардия, с помощью которой еще один романтик войны, князь Боргезе, со временем намерен создать новую Римскую империю.

Скорцени пока очень плохо представлял себе реальность создания этой новой Римской империи, однако успокаивало его то, что и сам князь Боргезе тоже представлял ее себе не отчетливее.

— Господин штурмбаннфюрер, рядовой особой «Марине-коммандос-5» Йоханнес Райс…

— Ясно, Йоханнес Райс, — прервал его доклад Скорцени. — Давно в «Марине-коммандос»?

— Третью неделю, господин штурмбаннфюрер.

Скорцени почти по-отцовски осмотрел щупловатую, тщедушную фигуру Райса, заостренные плечи которого были похожи на сложенные ангельские крылья. Смертник сразу же показался «первому диверсанту рейха» хилым, жалким и от рождения обреченным.

«А какой такой особый физический отбор требуется для отряда смертников, вся задача которых сводится к тому, чтобы точно направить управляемую “человеко-торпеду” на вражеский корабль? — остепенил себя Скорцени. — В конце концов их отбирали не для твоей фридентальской рати»*.

— Сколько лет вы прослужили во флоте, прежде чем были переведены сюда?

— Ни дня.

Скорцени озадаченно потер подбородок.

— Вообще ни дня?

— Даже моря не видел.

Скорцени прошелся по комнате, остановился напротив Райса и вновь внимательно осмотрел его. Как ни пытался «марине-коммандос» тянуться перед ним, стойки смирно все равно не получалось. Этот парень явно не был создан для армии. Впрочем, сама армия тоже задумывалась не в расчете на подобную хилость.

— Тогда как же вы попали на эту базу?

— Из зенитной артиллерии. Узнав об этой школе, я понял, что здесь собрались настоящие германцы. И дал согласие.

Ответ показался Скорцени заученным и неискренним. За ним скрывалось что-то сугубо личное, чего этому смертнику не хотелось разглашать даже накануне гибели. По его пониманию, в эту школу уходили, как в монастырь, только после отречения — духовного отречения! — от бренного мира.

— То есть вы представления не имели ни о катерах, ни обо всем остальном, что связано с морем?

— Да вы не беспокойтесь, господин штурмбаннфюрер, — встревожился Райс, — вождение катера я уже усвоил. К тому же я немного разбираюсь в моторах. Ничего сложного во всем этом нет.

— А меня беспокоит не ваша техническая подготовка, — тон Скорцени стал более твердым. — Я хочу знать, достаточно ли вы проинформированы о том, что это за «Марине-коммандос-5», каковы ее истинные задачи.

Райс передернул плечиками-крыльцами, как ученик, пытающийся вспомнить то, чего никогда не знал. Тем более, что Скорцени действительно нависал над ним, словно грозный учитель над нерадивым подростком.

— Нам дали прочитать брошюру японских камикадзе, — поднял Райс на штурмбаннфюрера серые, уже почти ничего не выражающие глаза. Они вдруг показались Скорцени глазами самоубийцы, для которого таких понятий, как борьба за жизнь, страх, инстинкт самосохранения, с некоторых пор попросту не существует. — Там все описано довольно ясно. И если такие команды могут создавать японцы, жертвующие собой ради императора, и даже итальянцы, эти несчастные макаронники, то почему не в состоянии создавать их мы? Во имя Германии и фюрера.

— Следовательно, вам, рядовой Райс, известно, что катер или торпеда, в которую вас посадят, рассчитаны на использование с самоуничтожением[4].

— Как? — не уловил смысла его термина смертник.

— Использование с самоуничтожением, — процедил Скорцени. Его всегда раздражала необходимость повторять что-либо, об этом знали все подчиненные. — То есть вы гибнете во время атаки судна.

— Вступая в «Коммандос-5», мы даем клятву пожертвовать своими жизнями за идеалы национал-социализма. На цель мы выходим, не рассчитывая вернуться живыми, — четко, заученно отрубил камикадзе.

«Что ж, тогда все верно. Эти парни знают, на что идут», — с облегчением подумал штурмбаннфюрер, считая, что разговор окончен. Ему важно было убедиться, что набраны именно добровольцы и что среди новоявленных камикадзе не начнется дезертирство и не появятся отказы от выхода на задание.

— Значит, вы, Райс, утверждаете, что все коммандос вашего отряда пришли в него так же, как вы — жертвуя собой во имя фюрера и Германии?

— Так точно.

Скорцени одобрительно кивнул и вновь задумчиво прошелся по кабинету.

— Вы в этом уверены?

— Так точно.

— Благодарю, свободны.

— Хайль Гитлер!

Смертник уже взялся за ручку двери, когда Скорцени, неожиданно даже для самого себя, окликнул его.

— Послушайте, Райс, а вам известно, кто перед вами?

— Так точно: штурмбаннфюрер Скорцени. Мы читали о вас, — все так же ровно, безучастно, отрапортовал «человек-торпеда». — Многие стремятся подражать вам как «первому диверсанту рейха».

— Ну, это вовсе не обязательно. Я, собственно, о другом. У меня есть возможность включить вас в свою диверсионную группу и таким образом… — он хотел добавить: «спасти вас», однако раздумал. Впрочем, Райс прекрасно понял, что имелось в виду. Только сейчас, подступив к нему поближе, штурмбаннфюрер заметил, что глаза смертника оживились, в них появилась вполне осязаемая тоска обреченного.

— Простите, господин штурмбаннфюрер, но теперь это уже невозможно, — пролепетал он одеревеневшими губами. — Мы поклялись. Среди нас нет трусов. И потом, каждый вытянул свой жребий.

— Какой жребий?

— Чтобы все по справедливости. Мы сами решаем, кто идет первым, вторым. У каждого свой порядковый номер. Никто не должен чувствовать себя изгоем, которого стая бросила на съедение.

— И какой же номер достался вам?

— Первый, — вскинул подбородок Райс. И Скорцени уловил, что смертный жребий является предметом гордости этого человека.

— По-нят-но… У вас была какая-то мечта, Райс? — Скорцени не смутило, что о мечте он спросил в прошедшем времени. Уж онто знал, что атаку первых «камикадзе-торпед» намечено провести через трое суток.

4

«Использование с самоуничтожением» — авторство этого выражения, ставшего военным термином, принадлежит, как утверждают, самому Отто Скорцени. Особенно широко оно использовалось германскими летчиками, в среде которых дух камикадзе витал еще усерднее, чем в среде моряков.