Страница 23 из 68
— Я еще солдата с фронта встретил. Купил у него полный комплект. Не угодно ли?
Протянул Ломову деньги. Иван Александрович взял и с интересом стал рассматривать.
— Спасибо.
Улыбнулся своей мягкой улыбкой.
— Однако, товарищ Мурыгин, какая у вас счастливая случайность, вам все солдаты с большевистскими деньгами попадаются.
Улыбнулся и Мурыгин.
— На ловца и зверь бежит.
— Да, конечно, — как-то неопределенно сказал Ломов.
Еще через несколько дней Мурыгин, вернувшись к себе вечером, вынул из кармана газету.
— Вот, товарищ Ломов, советская газета.
— Тоже у солдата с фронта купили?
Мурыгин усмехнулся и, не отвечая, вышел в свою комнату. Ломов с любопытством погрузился в газету…
Через некоторое время Иван Александрович вошел к Мурыгину и, возвращая газету, сказал:
— Но ведь, товарищ Мурыгин, если в газете хоть четвертая доля правды, значит, в наших газетах сплошная ложь?
— Не знаю, — пожал плечами Мурыгин.
Иван Александрович серьезно посмотрел на Мурыгина.
— А вы бы, товарищ Мурыгин, спросили того солдата, у которого купили газету, может быть, он знает.
— Хорошо, в другой раз встречу, спрошу.
На следующий день Иван Александрович вернулся со службы сильно расстроенный. Прямо прошел в комнату Мурыгина.
— Получили телеграмму из районного союза, — расстреляли члена правления. Остались жена и трое детей.
— Кто? За что?
— Начальник штаба. Подозрение в большевизме.
— Как же ваш союз отзовется на это?
Иван Александрович пожал плечами.
— Да ведь как? Пошлем Совмину протест. Ясно, что из этого ничего не выйдет, протест примут к сведению, союз возьмут под подозрение. Вот и все!
— Ну, а семья?
— Семье союз что-нибудь выдаст, если только хватит мужества, — есть трусливые члены в правлении, побоятся осложнений с администрацией. Служащие между собой в пользу семьи объявили подписку.
Мурыгин вынул из бумажника пачку серо-зеленых сибирок.
— Можно вас, Иван Александрович, попросить передать это семье убитого.
— Разумеется. Но ведь в этой пачке столько, сколько и правление вряд ли отпустит.
— Ничего, для такого дела не жалко.
Ломов взял деньги, молча посмотрел на Мурыгина, покачал головой и сказал задумчиво:
— Странный вы, однако, учитель.
Мурыгин промолчал.
— Только, Иван Александрович, я не хотел бы, чтобы знали, от кого деньги.
— Хорошо.
До сих пор Мурыгин настойчиво гнал от себя всякие мысли о жене и сыне. Было довольно сознания, что они живут с ним в одном городе и что рано или поздно их увидит. Хотелось сначала сделать первые шаги по установлению хоть каких-нибудь связей, чтобы потихоньку, исподволь начинать работу. Иван Александрович казался человеком, через которого вполне можно было завязать нужные знакомства. Мурыгин был убежден, что Ломов знает кого-нибудь из уцелевших в городе большевиков, но медлил спрашивать об этом прямо, считая, что еще не окончательно определил политические настроения Ивана Александровича. Теперь, когда первые шаги были сделаны и когда казалось, что взгляды и симпатии Ломова определялись более или менее ясно, Мурыгин находил, что может потратить некоторое время на розыски жены и сына. Но как это сделать? С чего начать? В руках у Мурыгина не было почти никаких концов, если не считать указаний в письме Миши, что они с мамой живут у дяди Семена и у тети Ивановны, и что у них сдох Шарик. Мурыгин каждый день читал и перечитывал письма Наташи и Миши и всегда улыбался, когда доходил до этого места в письме Миши. Да, этого слишком мало. Что это за дядя Семен? Ну, тетя Ивановна, надо полагать, его жена, но сам-то Семен кто таков? Как его искать? Правда, в письме Наташа пишет, что живет у товарища, адрес которого дал Петрухин. Но где найти самого Петрухина, — он даже и не в этом городе…
Несколько дней Мурыгин ходил по всем улицам города, рассчитывая на случайную встречу с Наташей. По утрам бегал на городской рынок, подолгу слонялся между возами крестьян, приезжавших с продуктами из окрестных деревень. Должна же была Наташа чем-нибудь питаться и, значит, ходить на рынок за продуктами, думал Мурыгин. Один раз показалось, что увидал жену, до того фигура женщины, с корзиной в руках, проходившей между возами, была похожа на Наташину. Лица женщины Мурыгин не успел рассмотреть. Взволнованный, пошел за женщиной, стараясь держаться несколько вдали. Когда вышел с рынка, ускорил шаг, быстро догнал женщину. Разочарованно вздохнул, — нет, походка не та. Все-таки перегнал женщину, заглянул ей в лицо…
Конечно, проще всего справиться в адресном столе, но это было бы не совсем осторожно, может быть, за Наташей следят. А может быть, она, после всего, что ей пришлось вынести от контрразведки, даже под чужим именем и живет. Да, ухватиться было не за что.
Как-то к Ивану Александровичу зашли гости, два бывших кооператора, теперь прапорщики. Прапорщики ехали с фронта.
— Ну, как у вас там на фронте, рассказывайте!
— Да что, Иван Александрович, рассказывать, надоело уж.
— Вот мы у вас здесь картинки интересные видели, — сказал другой.
— Где, в кино?
— Нет, не в кино. Возле одной из фотографий, на главной улице, выставлены снимки с изуродованных трупов. Над снимками крупными буквами надпись — большевистские зверства.
— Да, это возле штаба, там всегда перед снимками толпа.
— Ну, так вот. И показалось нам, что в Перми мы точно такие же снимки взяли у большевиков. Там они назывались по-другому — белогвардейские зверства.
Иван Александрович вопросительно посмотрел на приятеля.
— Что вы этим хотите сказать?
Тот пожал плечами.
— Только то, что снимки поразительно похожи одни на другие.
Молча слушавший до сих пор Мурыгин вмешался в разговор.
— То есть, вы хотите сказать, что здесь свои собственные зверства выдают за большевистские.
— Больно в этом признаться, — ответил кооператор, — но кажется мне, что это так и есть.
— Ну и хорошо, что вам это только кажется, — засмеялся другой кооператор, — советую вам не очень вглядываться в фотографии, ведь вас от этого не убудет.
Иван Александрович нервно лохматит волосы.
— Но ведь это, значит, ложь!
— Чудак вы, Иван Александрович, все на правде хотите выехать. Ведь бывает и ложь во спасение.
Ломов заметался по комнате.
— Позвольте, есть же какие-нибудь устои… должна же быть хоть малюсенькая честность.
— Э, бросьте, — раздраженно сказал один из гостей, — какая тут честность, хотя бы и малюсенькая, когда нам на фронте приказывают добивать раненых красноармейцев.
— Так это правда?
Прапорщик молча кивнул.
По уходе гостей Мурыгин спросил:
— Скажите, Иван Александрович, вы были здесь при перевороте?
— Да, был. Я только что приехал тогда, до этого я жил в другом городе.
Ломов назвал город, где до переворота жил Димитрий. Мурыгин припоминающе взглянул на Ломова, — уж не встречал ли он Ивана Александровича раньше.
Нет, как будто такого лица не припоминает.
— Ну что, как здесь прошло?
— Очевидно, так же, как и везде. Сам я, правда, не наблюдал, я не охотник наблюдать такие сцены, но знаю, что расправлялись жестоко… Были массовые расстрелы… Толпа несколько дней громила квартиры комиссаров, убивала не успевших скрыться… Между погибшими я даже знал некоторых.
— Знали?
— Да, знал.
Мурыгин больше не стал спрашивать, довольно было и того, что он от Ивана Александровича узнал.
— А скажите, Иван Александрович, где эта фотография, про которую рассказывали ваши друзья.
— Что, хотите полюбопытствовать?
— Да, я весь город почти исходил, а таких снимков не видал.
Ломов рассказал. В этот же день Мурыгин пошел разыскивать фотографию.
Перед снимками толпился народ. Мурыгин протискался ближе и внимательно стал рассматривать изображенные на снимках изуродованные трупы. Не было никакого сомнения, — это были точь-в-точь такие же снимки, что и в Перми, — пермские снимки Димитрий знал хорошо.