Страница 5 из 19
ние восьмичасового рабочего дня, увеличе-
ние расценок. Товарищи, терять нам нечего,
а добиться мы можем многого, если будем
держаться стойко, все как один!..
Забастовка была назначена на двенадцать
часов следующего дня.
Зловеще прогудел гудок. Густая черная
лавина хлынула со двора мастерских.
— Казаки, казаки!
Загремели выстрелы. Стоны, проклятия.
— Палачи, убийцы!
Хлынули назад. С шумом захлопнулись
тяжелые ворота мастерских. И у ворот —
двенадцать трупов.
По город}' ходили патрули. А по ночам
по железнодорожному поселку метались гру-
зовики. Останавливались у маленьких закоп-
ченых домишек, выводили оттуда людей в
черных засаленных блузах или кожаных
куртках и увозили в город.
На рассвете, в час, когда утомленные
грузовики отдыхали в широких гаражах, к
домику молотобойца из депо Ивана Кузне-
цова подошел высокий человек с густой
черной бородой.
Тихо стукнул в окно.
Изнутри к стеклу прилип широкий бри-
тый подбородок. В испуге метнулся назад.
Хлопнула калитка.
— Алексей? Ты? Ты? Жив?
Старые товарищи крепко обнялись, расце-
ловались. Кузнецов не верил своим глазам. В ра-
достном изумлении хлопал себя по коленам,
ходил по комнате, садился, опять ходил.
— Ах, братец мой, да как же это ты, а?
Смотри, и борода!
Петрухин улыбался радости товарища.
— Ну, как у вас, рассказывай.
Кузнецов нахмурился.
— Скверно, брат Алексей, совсем скверно.
Все разгромили. Про забастовку слыхал? Нет?
Ну, вот... Двенадцать на месте убито. Трупы
похоронить не дали, ночью где-то закопали.
Потом полдела еще замели, восьмерых у
новых мастерских расстреляли, у ям. Знаешь?
Петрухин молча кивнул.
— После два -три завода забастовали
было, бросили. Поддержки нет, спайки нет по
заводам. Профсоюзы бессильны, задавлены,
разрушены. Пропало все.
— Кто-нибудь остался еще?
— Остались еще. У нас в депо —Буторин>
Коростелев, Семенов Николай, Котлов, Щеп-
кин. В мастерских еще есть.
— Что думают?
— Что думают? Которые раньше против
большевиков шли, все большевиками стали.
Поняли, где правда. На своей шкуре испы-
тали. Плачут теперь, да не воротишь. Мень-
шевики все на своего министра труда ссы-
лались, после расстрелов и они замолчали.
Все большевики, все.
— Тебя не трогают?
— Пока нет.
— Слежки нет?
— Не замечал.
Надо с товарищами повидаться. Как
устроить?
— Устроим.
От железнодорожного поселка к Иртышу
узкая тропинка. Вечером по тропинке по
одному, по два и по три шли рабочие.
На плечах удилища, в руках жестяные чай-
ники.
· Из маленьких закопченых домишек вы-
совывались люди.
— На рыбалку, што ль?
— Бабы ухи захотели.
— А-а. В добрый час!
Расселись по берегу одинокими фигурами,
закинули удочки...
Ночью с того берега приплыла лодка.
Высокий человек выскочил на берег. Ра-
достно сгрудились вокруг Петрухина, жали
руки, расспрашивали. Говорили всю ночь.
А когда на востоке засветлелось небо и
легкой рябью затрепетали по реке отблески
занимавшейся зари, Петрухин вскочил в лодку
и поплыл на тот берег.
Арсенал на обрыве. Внизу мутно пле-
щется река. Налево — город, направо — стан-
ция, сзади — поле. По крутому обрыву ходит
часовой. Устал. Остановился, слушает шо-
рохи ночи. Зашелестела трава над обрывом.
Комья земли посыпались с берега, будто
ступил неосторожный кто. Вскинул винтов-
ку, щелкнул затвором.
— Кто идет?
Тихо. Плещутся волны внизу. Тяжело
перевел дух. Рукой сердце унимает.
— Ох, спужался как!
Не успел додумать. Взметнулась из травы
большая черная птица. Охнул часовой, вы-
ронил винтовку, упал ничком на землю.
Прянули с земли темные фигуры.
Скорей! Скорей! Заработали ключи, от-
мычки, подпилки. Бесшумно открылись ши-
рокие двери арсенала. Ружья, пулеметы, ленты.
Две подводы из темноты вынырнули. Ско-
рей, скорей!..
Темной августовской ночью к тюрьме
подошел отряд вооруженных людей. Без
выстрела сняли часовых. В караульное по-
мещение вбежало десяток людей, штыки
вперед. Кое-кто вскочил.
— Ни с места!
Рассыпались по тюремным коридорам.
— Отпирай камеры!
Забегали перепуганные надзиратели. За-
гремели засовы у дверей.
— Товарищи, выходи!
Петрухин бросился к камере, где сидел
с Верой, Соломоном, Андреичем, где было
сорок.
— Товарищи, сколько вас?
— Пятеро!
А было сорок. Мелькнули лица товари-
щей. Молодой деревенский парень Сергей.
Коротким вздохом подавил воспоминания.
Не время думать, не время. Потом, потом.
— Товарищи, живей, живей!
Выходившие вооружались винтовками и
револьверами, взятыми у караульных и над-
зирателей. В молчании строились во дворе.
— Товарищи, кто с нами? Кто остается
в городе, оружие не брать. Живо, живо!
К Петрухину подошел один из пятерых.
Протянул сверток. Мягкий комок золотистых
кос Веры.
— Как святыню берегли, друг другу пе-
редавали. Вы сумеете передать матери, я не
останусь в городе.
Дрогнул суровый Петрухин. Молча сунул
сверток за пазуху. Короткая заглушённая
команда:
— Шагом марш!
Утром приказ: добровольно возвратив-
шимся в тюрьму наказания не будет.
А ночью," как огромные одноглазые чу-
довища, носились по городу грузовики. На
концах — по пулемету,по бортам — штыки.
С фырканьем, отдуваясь от беготни, подкаты-
вали к тюрьме. Опять по гулким тюремным
коридорам стучали тяжелые шаги, опять
гремели засовы у дверей и опять наполня-
лись камеры.
Торопливым шагом по безлюдным ули-
цам проходили патрули. Гулким топотом
отдавали мостовые, провожая конные разъ-
езды.
Испуганно в насторожившейся тишине
"взметывались голоса часовых.
— Стой! Кто идет?
Маленькая старушка, вся в черном, по
ночам не спит. Сидит у окна, смотрит в пу-
стоту безмолвной ночи. Все ждет.
— Вера... дочь моя!
Шаги под окном. Тихий стук в окно.
Заметалась, — бросилась к окну, распах-
нула.
С улицы шопот осторожный.
— Не пугайтесь, я товарищ Веры!
— Сейчас я, сейчас.
Кинулась в коридор. Путаются ноги в
подоле юбки. Дрожащие руки не найдут
задвижки у дверей.
— Я сидел вместе с Верой в одной ка-
мере. В тот вечер она просила передать
вам... Вот.
Протянул сверток. Блеснуло золото волос.
— Вера, голубка моя...
Погрузила тонкие пальцы в шелк волос,
прижалась лицом. Дрожат плечи от рыданий.
— Дочка, голубка!
Доверчиво взяла за руки высокого чер-
ного человека.
— Вы были с ней... Расскажите мне.
Долго рассказывал. А когда поднялся,
взяла его голову дрожащими руками, на-
гнула, поцеловала в лоб.
— Вы еще придете, да? Вы мне близкий,
родной. Вы были товарищем Веры.
— Приду, приду.
Вышел на улииу. Сжал голову руками.
— Эх!
Только зубами скрипнул. Поднял огром-
ный кулак, погрозил спящему городу и
исчез в темном переулке.
ГЛАВА V.
НАТАША КИСЕЛЕВА.
К ней пришли ночью. Грубыми руками пере-
ворачивали вещи, рылись в белье. Гром-
ко стучали тяжелыми сапогами, харкали на
пол. Подняли с постели шестилетнего Мишу.
Увидали на стене портрет Дмитрия.
— А-а, герой!
С злым смехом сняли со стены. Приоб-
щили к делу.
— Послушайте, оставьте портрет. На
что вам?
Офицер в наглой оскорбительной усмеш-