Рыцарь

Как-то так само собой получилось, что, когда Гийом попытался достать меня палицей, я, вместо того чтобы снова отступить, рубанул его по левой руке. Гийом завопил и допустил вторую и последнюю в своей жизни ошибку – посмотрел вниз, на раненую руку.

Я совсем не хотел убивать его. Но с того самого мгновения, когда я очнулся и увидел, что надо мною стоит неизвестный человек, собирающийся меня прикончить, я действовал, а не думал.

Когда Гийом посмотрел вниз, мои руки, живя будто своей собственной жизнью, продолжили начатое движение. Мой меч взметнулся вверх и, описав в воздухе полукруг, вошел точнехонько в пространство между кольчужным капюшоном и густой темно-рыжей бородой сьера Гийома де Боша.

Правда, то, что он сьер и де Бош, я узнал уже потом.

Гийом грузно осел в траву. Он был мертв.

Я же совершенно механически стянул латные рукавицы, вытер меч и подумал: «А из-за чего мы подрались-то?..»

И вот тут я понял, что ничего не помню. Вообще. Не помню даже, как меня зовут.

От тихой паники по этому поводу меня уберегли две вещи. Во-первых, во мне отчего-то жила твердая уверенность, что пройдет минута-другая и все встанет на свои места. Я вспомню, кто я такой, вспомню, что я здесь делаю, и тогда станет ясно, что теперь делать с трупом этого большого бородатого парня...

Во-вторых, зрители наконец соизволили покинуть свои зрительские места и, громко переругиваясь, подошли поближе.

– Это бесчестно!!! – вопил человек со шрамом.

– Все честно!!! – орал толстяк. – Оружие было у него в руках!

– Он должен был предложить ему сдаться!

– А разве твой Гийом, когда вызывал на бой моего господина, не сказал ему: «Мы будем биться до смерти»?! Разве он позволил ему поднять свой меч?!

Так я узнал, что, оказывается, являюсь чьим-то господином.

– Но Гийом-то предложил ему сдаться! – не успокаивался поджарый.

Я подумал, что пора бы и мне вставить словечко.

– Уймись, – сказал я человеку со шрамом.

Он заткнулся. Причем сразу же. Глянул на меня со злобой, но тут же вперил взгляд в землю и отправился к мертвецу.

– Что с телом-то делать будем? – спросил я толстяка, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно естественнее. Почему-то казалось мне, что за это убийство меня схватят и посадят в тюрьму. С другой стороны, я защищался...

Но толстяк смотрел на происходящее под другим углом.

– Тело? А на что оно нам? Эй! – Он повысил голос. – А который тут гийомовский конь?

Когда поджарый, услыхав это заявление, повернулся и вперил в толстяка ненавидящий взгляд, толстяк все так же буднично добавил:

– И доспехи с него снимайте и тащите сюда.

Я почувствовал, что что-то во мне противится этой идее.

– Не надо, – вмешался я. – Не надо нам его доспехов.

Поджарый мрачно уставился на меня, а толстяк удивился.

Но возражать не стал.

– Так уж и быть, – буркнул он. – Доспехи можете оставить себе. Но коня мы забираем! Так который конь-то, вороной, что ли?

– Угу.

Толстяк вопросительно поглядел на меня, но поскольку я не сдвинулся с места и ничего не сказал, сам подошел к вороному, ухватил за узду. Тот злобно фыркнул и попытался укусить.

– Зовут как? – спросил толстяк.

– Зверюга.

Следующие десять минут толстяк пытался подружиться с этим злобным животным. Я предположил было, что кончится это тем, что конь лягнет толстяка в брюхо, но ошибся. Через десять минут толстяк отвязал жеребца и гордо прошествовал с ним на «наш» край поляны.

– Справный конь, – сообщил он мне, привязывая жеребца на некотором удалении от двух других лошадей, очевидно наших, поскольку когда я подошел к ним поближе, они отнеслись к этому спокойно, а гнедой жеребец даже дружелюбно фыркнул и ткнулся носом мне в плечо. Я похлопал его по шее. Кажется, мы были с ним хорошо знакомы.

Между тем проклятая память и не думала возвращаться. Казалось, еще чуть-чуть, еще одно случайное слово или какое-нибудь незначительное событие – и воспоминания всплывут наконец на поверхность сознания, и я вспомню и как зовут толстяка, и какую кличку имеет гнедой, и как, черт возьми, зовут меня самого! Но ничего не происходило, и уверенность, что пройдет еще немного времени и все встанет на свои места, таяла, как ледышка на солнцепеке.

Я подошел к толстяку.

– Слушай, – сказал я, решившись наконец на правду, – как тебя зовут?

Сначала он не понял, к кому я обращаюсь. Потом до него дошло, что я обращаюсь к нему, поскольку больше вроде бы не к кому.

– Шутите, что ли, ваша милость?

– Нет, – сказал я. – Не шучу.

Толстяк ахнул и прикрыл рот ладонью.

– Святая Мария... – пробормотал он. – Значит, огрел он вас все-таки своей дубиной... А я-то думал, вы нарочно притворились...

– Кто огрел?

– Да он! Гийом этот проклятущий!.. Ох ты... вы что, и Гийома не помните?!.

– Я даже не помню, как зовут меня самого, – честно признался я толстяку. – А вот Гийома помню. Ровно с той самой минуты, когда я валялся на земле, а он предлагал мне сдаться. А вот до этой минуты – ничего. Кто он вообще такой был, этот Гийом?

Некоторое время толстяк глядел на меня широко раскрытыми глазами. Потом он издал странный звук – что-то среднее между «Ааааа...» и «Эээ-ээ...» – и снова закрыл рот.

– Ну так что? – поторопил я толстяка. – Из-за чего вся разборка-то произошла? Что мы не поделили?

– Да как же так... – жалобно протянул толстяк. – Вы ж ведь сами... Неужели и вправду не помните?

– Как Бог свят, – сказал я, припомнив гийомовскую присказку.

Похоже, этот аргумент толстяка убедил.

– Де Бош, значит, нагнал нас на дороге...

– Подожди. Кто такой де Бош?

– Да он же! – Толстяк чуть не плакал. – Гийом этот! Сьер Гийом де Бош. Догнал, значит, на дороге и говорит, что, дескать, уже второй месяц вас разыскивает. А вы ему так с ехидцей – приятно, мол, когда хоть кто-то о тебе помнит. А Гийом, значит: «Так ты, мерзавец, еще и смеешься!..» Простите, ваша милость, это не я, это он сказал, что вы мерзавец!.. То есть вы не мерзавец... Тьфу ты, прости Господи!.. Ну так вот. Вызвал, значит, вас Гийом на поединок. Поехали мы в лесок, нашли полянку подальше от дороги... вот эту самую полянку... Тут вы с ним биться стали. А потом раз махнул Гийом палицей, вы вроде бы увернулись, но потом вдруг меч из руки выпустили, за голову схватились и наземь рухнули. Наверное, все-таки задел он вас своей кочерыжкой... Позвольте, господин, я вашу голову осмотрю.