Телохранитель

Он опустил перегородку, не оборачиваясь, протянул ей банку. Перед тем, как открыть, Мэрион прокатала ее по лбу, по щекам — холодную, запотевшую. Потом открыла и сделала большой глоток, он холодком прокатился внутри. И… и все…

Следующим воспоминанием была уже боль в плечах. Она лежала на боку, на лице какая-то тряпка… что случилось, машина перевернулась?!

Мэрион попыталась смахнуть с лица то, что мешало видеть, но оказалось, рукой не шевельнуть, лишь плечам стало еще больнее. В следующий миг она осознала, что ее руки накрепко связаны за спиной. И ноги… ноги тоже были связаны!

Всхлипнув от испуга, она задергалась, пытаясь перевернуться. И вдруг, внезапно — удар по спине и крик:

— Taci![9] — Женский голос — незнакомый, грубый.

От ужаса, от непонимания она забилась и задергалась еще сильнее. В ответ удары посыпались градом.

— Taci! Chiudi il becco! Basta! Taci![10] — с каждым пинком злобно орала женщина.

Мэрион еще продолжала биться и извиваться, а сознание уже пронзила страшная мысль: «Ее все-таки похитили! Похитили! Значит, не зря беспокоились папа и Рэй…»

Наконец удары и крики прекратились, и она тоже перестала дергаться, замерла, сжавшись в комок и прислушиваясь. Кроме женщины с грубым голосом, в комнате были еще люди, они ходили взад-вперед и о чем-то шептались. Потом ей развязали ноги, силой заставили встать и, поддерживая за плечи, повели вниз, вниз, вниз — будто в самую преисподнюю.

Рэй-ки, Рэй-ки… кажется, что кровь, стуча в висках, тоже повторяет его имя. Рэй-ки… Ну услышь, пожалуйста, услышь меня!

Не может быть, чтобы он не пришел — он придет, он поможет, он всегда помогал!

Рэйки… пожалуйста, пожалуйста, Рэй, пожалуйста, я прошу тебя, приди, Рэйки, приди, помоги, спаси меня, пожалуйста…

Мэрион было семь лет, когда тетя Джильда вышла замуж. И хотя к тому времени тетя давно жила в Бостоне, но свадьбу решено было устроить в Нью-Гемпшире, в «родовом гнезде» Рамсфордов.

Нарядные гости, фейерверк, тетя Джильда в белом кружевном платье — и громадный, в пять ярусов, свадебный торт, кусками которого она, согласно традиции, самолично оделяла всех желающих.

Какая-то пожилая женщина, вроде бы родственница дяди Фрэнка — с тех пор Мэрион ее никогда больше не видела — обратилась к ней:

— Ну а ты, куколка? Ты тоже, когда подрастешь, наверное, замуж выйдешь?

— Да, — ответила Мэрион, в первый и последний раз сказав вслух то, о чем твердо знала уже тогда: — Я выйду замуж за Рэя.

— Но, миленькая! — засюсюкала женщина, противно засмеялась «Хю-хю-хю» и взглянула на нее, как взрослые обычно глядят на детей, когда считают, что те сказали заведомую глупость. — Рэй же твой братик! Разве можно выходить замуж за братика? Нет, это должен быть какой-то другой мальчик!

— А я все равно выйду замуж за Рэя! — топнув ногой, сказала Мэрион — так громко, что кое-кто из гостей засмеялся, а папа взглянул на нее, сдвинув брови.

Тут и сам Рэй подоспел. Насупился, сказал сердито:

— Хватит чепуху молоть! — взял ее за руку и увел.

Когда они оказались на другом конце лужайки, где никто не мог увидеть, хлопнул по затылку.

— Чего глупости несешь всякие?!

Она обиделась, но спорить не стала. Он всегда так — сначала сердился, но потом, рано или поздно, соглашался и делал по ее.

Лишь вечером, перед сном, пожаловалась папе:

— А почему она сказала, что мне нельзя выйти замуж за Рэя?

Он слегка замялся:

— Н-ну… ты понимаешь — закон такой есть, что нельзя за брата замуж выходить.

Что такое закон, Мэрион хорошо понимала — это когда нельзя ехать на красный свет или есть больше одной порции мороженого в день. Так полагается, и все, и даже спорить бесполезно.

Поэтому спорить она не стала, но сама твердо знала, что все равно рано или поздно выйдет за Рэя замуж. Даже выпросила у мисс Фаро, чтобы та купила ей на Рождество белое кружевное платье и тиару из серебряных снежинок. Отец увидел и понимающе кивнул: «А, ты хочешь на праздник нарядиться Снежной королевой?»

Снежной королевой!.. Будет она ему что-то объяснять!

Было темно — совсем темно и тихо.

Наверное, смерть тоже такая — темно и тихо…

Только если сильно зажмурить глаза, перед ними появлялся свет, и Мэрион то и дело жмурилась, сама не зная зачем — может, чтобы не забыть, как он выглядит.

Сзади стена, спереди дверь, даже маленький шажок не сделать. По бокам тоже стенки — ни сесть, ни повернуться. Перед тем, как втолкнуть ее сюда, похитители развязали ей руки, так что она сумела стянуть онемевшими пальцами обматывавшую голову тряпку, но все равно было невыносимо душно, пахло плесенью и затхлостью.

Неужели ей предстоит умереть здесь?! Здесь, вот так, никогда больше не увидев света, не поговорив с Рэем, не достучавшись до него, чтобы он наконец понял: он — ее; самый главный, самый нужный человек в ее жизни!

Они должны быть вместе, обязательно должны, и это так же несомненно, как то, что утром встает солнце.

Солнце…

Неужели она больше никогда его не увидит?!

Лет с двенадцати она зачитывалась любовными романами. Мисс Фаро пыталась отбирать их у нее, ворча, что «про такое» девочке читать еще не по возрасту, но Мэрион все равно читала, тайком; читала — и мысленно придавала героям черты Рэя. И казалось, все монологи, все страстные признания, которые адресовали мужественные герои прекрасным героиням, все эти слова говорит он — ей.

Ведь будет же это когда-нибудь! Он посмотрит на нее и увидит вдруг, какая она стала взрослая и красивая, и скажет: «Ри, ты — все для меня!» или еще что-нибудь в этом роде…

Когда она узнала, что он женился, показалось — жизнь закончилась, мир рухнул. Она отказывалась в это до конца поверить, пока не увидела их вместе — его и Луизу, не увидела, как он подает ей руку, чтобы помочь выйти из машины, улыбается… (Как он смеет кому-то так улыбаться?!)

Захотелось забиться в какую-нибудь нору, спрятаться, сделаться маленькой-маленькой… вообще исчезнуть.

Но потом он пришел ночью на пристань, и обнимал ее, и утешал, и руки были прежними — большими и теплыми, и запах был прежним, и голос. И весь он был прежним — ее Рэй…

Он звонил часто, почти каждую неделю. Мэрион никогда не показывала, как ждет этих звонков. И они никогда не говорили о его жене и о его семейной жизни, ей не хотелось об этом слышать.

Не хотелось слышать, не хотелось думать, невыносимо было представлять себе, как Рэй, ее Рэй, обнимает эту блондинку с волосами, будто сделанными из пакли, как у дешевой куклы, и с манерным тоненьким голоском, как целует ее… как делает все то, что имеет право делать лишь с ней, с Мэрион, и только с ней.

Ну почему ее похитили именно сейчас?! Это нечестно, несправедливо — именно сейчас, когда вот-вот сбудется все то, о чем она мечтала!

Потому что Рэй теперь свободен — и любит ее; хоть и отказывается в этом признаться, но все равно любит. И никакие братские чувства тут не при чем, пусть он себе самому врет, но уж ей-то врать не надо!

Ни звука, ни шороха… свежий воздух откуда-то понемногу поступает, иначе бы она давно уже задохнулась, но дышать все тяжелее. Во рту совсем пересохло…

Неужели ей предстоит навсегда остаться здесь, в этом бетонном гробу?!..

«Рэй… Рэй…» — снова и снова она повторяла это имя, сама не зная, вслух произносит его или в уме. Только оно удерживало ее от того, чтобы забыть себя, погрузиться в захлестывавший все ее существо ужас…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

На восьмичасовое совещание Рэя не позвали. Он отсиживался у себя в комнате, надеясь, что если появились какие-то новые сведения, Рамсфорд ему об этом сообщит.