Большая нефть

— Она пыталась не решиться, — засмеялась Ольга, — но вмешалась сила судьбы… Ничего, ничего, он с нее пылинки сдувает. Если Маша попросит, да еще сошлется на Макара Степановича, проблем не возникнет.

— Хорошо мне, — вздохнула Галина, — муж зачастую и не знает, чем я без него целыми днями занимаюсь… А мне бы хотелось, чтобы он хоть немного интересовался.

— Он интересуется, — заверила Ольга. — Просто ему некогда.

Бурову было некогда. У него начинались неприятности. Очередные. Он выступал против того, чтобы «расковырять» месторождение и бросить, перейти на новое. Нехозяйственный подход к земле. Неправильно это. Сибирь большая, но при подобном отношении нефть скоро закончится. Нет, нужно аккуратно, с наименьшими потерями для земли, выбрать месторождение. Работать тщательно, бережно. Сейчас в Междуреченске осваивали горизонтальное бурение. При этом Буров категорически — и на самом высоком уровне — отказывался брать на себя повышенные соцобязательства по нефтедобыче. Утверждал, что нельзя, практически преступно одновременно давать проценты к выполнению плана и осваивать новый метод. Сначала одно, потом другое. Когда метод будет освоен полностью — можно будет наверстать упущенное. Но не раньше.

— Я не могу заставлять людей надрываться, — говорил Буров в министерстве. — Вы хотите, чтобы у меня работали Казанцы? Не помните Казанца? А вот я помню. Был такой… мастер-«передовик». Угробил человека. Почему? Попросту загнал бригаду. Парень заснул у него на вахте… После суток работы заснешь… А Елисеев, который сам себя довел до нервного истощения? Вы смеетесь: какое «нервное истощение» может быть у буровика?! Ну конечно, мы ведь железные, у нас и сердца нет, и нервы как стальные тросы… Нет, человек изнашивается. Медленнее, чем техника, но все-таки изнашивается. Так что, товарищи, повышенные соцобязательства будут к третьему кварталу, а пока — извините.

Он вышел из кабинета и присел в приемной. Нехорошо, руки подрагивают. И в груди бухает «пламенный мотор». Тьфу ты, глупости какие…

Строгая немолодая министерская секретарша перестала тарахтеть по клавишам пишущей машинки. Взглянула на Бурова. Странно так посмотрела. Впервые Буров подумал: «А ведь для кого-то она — жена, мать… бабушка, может быть… Это здесь она сидит как церберша и глядит на всех зверем, а дома она наверняка другая…»

Это потому, понял он спустя миг, что секретарша подсела к нему со стаканом, резко пахнущим корвалолом.

— Выпейте, товарищ. Вам нехорошо.

Он послушно выпил, сморщился.

— Тьфу, гадость.

— Товарищ Буров, — сказала секретарша, — возьмите себя в руки. Вы не должны так нервничать. Знаете, работа это важно, но если вы разболеетесь, то никакой работы больше не будет. Отделяйте себя от своего дела. Иначе вас отделит от него больница. Я не шучу…

— Какие уж шутки, — вздохнул он.

— Я вам чаю принесу. Посидите спокойно, не вставайте.

И она действительно принесла ему чаю и два куска сахара на отдельном блюдце. Буров выпил. Хорошо, что скоро возвращаться домой, в Сибирь. Дорошин ему сообщал, что Галина взяла на себя какую-то важную инициативу. Готовит большой праздник во Дворце культуры. Галина… Буров улыбнулся. Как все-таки хорошо, что с Галиной отношения наладились! У него теперь действительно есть дом. Надежный тыл. Верная подруга. Все то, о чем он так мечтал. Все сбылось.

Интересно все-таки, какая у Гали инициатива? Дорошин сказал по телефону, что это секрет.

Показ мод стал своего рода сенсацией в Междуреченске. Галина страшно нервничала, пила холодную воду, даже полежала минут десять с компрессом на голове. Дора Семеновна громогласно ее осуждала. Маша в строгом деловом костюме, который разработала и сшила Галина, поправляла брошь перед зеркалом. «Василий в зале, — думала она, — как-то он отнесется?..»

Ольга Дорошина нарядилась в летний сарафан. Очень открытый, но с пышным подолом. В народном стиле. Оксане было поручено самое красивое платье — нарядное, для праздников. Его ворот был расшит блестками, талию перетягивал широкий пояс с блестящей пряжкой. Коллекция включала различные блузки с длинными и короткими рукавами, юбки для разных возрастов, от классических до удлиненных, с воланами, были брючный костюм и легкое пальто.

Напрасно Галина переживала: каждую модель встречали шквалом аплодисментов. Зрители знали, что видят авторскую работу Галины Буровой. Это казалось многим просто удивительным. Одно дело — смотреть на вещи в магазине. Кто-то неизвестный, какой-то художник-профессионал, в Москве или в Киеве, начертил схему, потом безвестные швеи сшили по выкройке десятки, сотни платьев, а теперь это продается в магазине, можно купить и носить. Но совершенно другое дело — видеть реального человека, который придумал и воплотил это чудо. «Ну дает Галина Родионовна! — простодушно высказался Вася Болото. — Вещи-то прямо как настоящие!»

— Они и есть настоящие, — засмеялся Дорошин. — Мы вырастили в своих рядах настоящего модельера. Понимаешь, что это значит?

— Что? — не понял Болото.

— То, что Галина — талант! — сказал Дорошин.

Тут на сцену вышла Маша, очень юная и хрупкая в строгом деловом костюме. Василий в первые секунды обомлел, а потом принялся оглушительно аплодировать.

Буров с улыбкой следил за ним. У него на коленях лежал огромный букет цветов — поздравить Галину. Григорий Александрович ни на миг не сомневался в успехе. Конечно, шептал ему тихий голосок, в Междуреченске любому развлечению будут рады, в Междуреченске-то на безрыбье и рак рыба… Но Буров отгонял эти глупые мысли. Может, в Междуреченске и маловато «рыб», но работа его жены — это работа настоящего художника и настоящего профессионала. Такое и в Москве показать не зазорно.

И все-таки букет он подарил не Галине.

…Под занавес произошла самая большая сенсация. После короткой паузы на сцене появилась великолепнейшая Дора Семеновна. На ней было изумительной красоты ярко-синее платье с широкими рукавами и пелеринкой. Платье скрадывало ее полноту и подчеркивало яркий, сильный характер женщины. Дора Семеновна поднесла руки к губам и раскинула их, послав в зал сердечный, щедрый воздушный поцелуй.

Вот тогда и взорвался зал. Кругом кричали: «Браво! Браво!» — а Буров подошел к краю сцены и вручил Доре букет.

— Разбойник, — проговорила она лукаво, — ты ведь для жены припас.

— Вы, Дора Семеновна, — настоящая королева, — сказал Буров и приложил руку к груди. — Вот честно.

ЭПИЛОГ

Тихая заря разливалась над рекой. Великая сибирская река, огромная, как море, медленно, величаво катила воды свои через леса. Тишина стояла в лесу — не мертвая, а живая, полная птичьих голосов и комариного писка… но все-таки тишина. Особенно как вспомнить буровую.

А над страной тишины не было. Проковыляли, спотыкаясь, восьмидесятые, проскакали девяностые. Неожиданно для самого себя Степан Самарин увидел на висках седину. И мама как-то раз провела рукой по белеющим волосам сына и промолвила:

— Ну вот и вырос мой мальчик…

И он не стал вырываться, трясти головой, сердиться. В самом деле — вырос. Теперь уж мамина снисходительная, печальная ласка не «порушит мужчинской гордости».

Степан возглавил геологоразведку после отъезда Ухтомского. Тот перебрался в другие края — искать алмазы… Лет семь уже назад пришло письмо от квартирохозяйки Владимира Архиповича. «Дорогой неизвестный мне товарищ Самарин, — выводила она, — стал мне Владимир Архипович как родной и по его поручению пишу к тебе сообщить: ушел он из жизни, наш дорогой. Болезней, как врач сказал, целый букет — все растратил на службе Родине, а пенсию назначили по болезни третьей степени, самую маленькую. „Погибает геология“ — вот последние его слова. Прощай, товарищ Самарин, и знай, что он любил тебя крепко. Остаюсь с уважением Трофимова Марья Степановна, участница Великой Отечественной войны».

Погибает геология! В те годы она действительно чуть не погибла. Государство перестало финансировать экспедиции, заморозило почти все проекты. Некоторые ученые, не в силах остановить исследования, отправлялись в полевые экспедиции за собственный счет. И — не погибла геология, выжила!