Лето никогда

Повеселев, Большой Букер почти бегом устремился вниз по тропинке. Авоськи лупили по ногам. Малый Букер, уже добравшийся до места, оглянулся; отец даже издали ощутил, как его окатило презрением и ненавистью. «Черт,» — прошипел про себя родитель, проклиная торжества. Неужели нельзя обойтись без этой глупости. Хвост надо резать сразу, не предваряя операцию убогим циркачеством. И желательно — без идиотской музыки: военрук, подвизавшийся по случаю в роли живого инструментального сопроводителя, растягивал баян. Игорь Геннадьевич сидел в сторонке, на табурете, при погонах и с платком о четырех узелках на лысой макушке. «Как все просто», — поразился Большой Букер и покачал головой. Он посмотрел на свои светлые брюки: неизбежно запачкаются, пусть. Тут он снова приметил сына: тот, против ожидания, еще не скрылся за размалеванной ширмой и тайком наблюдал за отцовскими действиями. Сделав вид, будто не видит его, Большой Букер смело вышел на солнце и сел в пыльную траву. Не прошло и десятка секунд, как к нему присоединились еще отцы, ютившиеся за спинами. Это была абсолютная победа; Букер почувствовал себя вожаком. Довольный сын юркнул за ширму, а баян военрука расползся в особенном медовом звучании.

…Начало запаздывало: не все собрались, не все еще насытились в кустах.

Наконец, когда у Большого Букера уже затекли ноги, вышел Дима и торжественно объявил мероприятие открытым. Грянул гимн, все встали. Потом, так же стоя, прослушали еще один гимн, составленный по специальному заказу пивоваренной компании. Солнце пекло; столы с напитками стояли в недостижимом отдалении. Букер порылся в пакетах: пусто, никакого питья. Его толкнули локтем, и он увидел, что какой-то лысый субъект заискивающе подмигивает и протягивает ему свежую бутылку.

— Жижморф, — шепнул благодетель и поклонился. — Вы же тот самый Букер, верно?

— Мы все в одной лодке, — машинально пробормотал Большой Букер, принимая пиво.

Приступили к продолжительным награждениям за всяческие заслуги и просто добродетели. Леша выкатил огромный барабан и встал возле Игоря Геннадьевича; тот, как заведенный, наигрывал туш, а вожатый вторил ему ударами большой колотушки.

Отличившимся вручали дипломы, вымпелы, памятные сувениры и настольные игры. Большой Букер устал аплодировать; его сына наградили в числе первых, и хлопать надоело. Но церемония растянулась надолго, потому что администрация решила отметить всех. Зрители то и дело посматривали на часы, уныло предвкушая концерт — своеобразный смотр достижений и приобретений, которым предстояло выразиться в условной, символической форме.

Когда закончилась торжественная часть и началось само представление, Букер, не стерпев жары, перебрался в тень и смотрел оттуда. Видно было хуже, и он беспокоился, что сын огорчится, не найдя его в первых рядах; так и вышло.

Малый Букер, нарядившийся персонажем по имени Дядя Пуд, вышел на середину площадки и начал показывать силовые номера с картонными гирями. Он был одет в полосатое трико, туго перепоясанное широким армейским ремнем, и отец задумался, гадая, какого рода достижение воплощалось в одиозной фигуре Пуда. Жонглируя гирями и театрально отдуваясь, Малый Букер напряженно выискивал в толпе родное лицо — и не находил. Отчаявшись, Дядя Пуд потемнел ликом и принялся зловеще поигрывать бутафорскими бицепсами. Большой Букер, видя его недовольство, вскинул руку, помахал; сын заметил и облегченно выдохнул. Удовлетворенный отец обмахнулся газетой, а военрук перешел к «Сопкам Манчжурии». Дяде Пуду выкатили штангу, и он шутя вознес ее к терпеливому небу.

— Ваш? — осведомился Жижморф-старший, который тоже сбежал от полуденного солнца.

Большой Букер кивнул.

— Хороший парень. Занимается штангой? А мой, вот увидите, выступит с мячиком. Что он с ним проделывает — ахнете!

Букер вежливо улыбнулся.

Из-за ширмы выглядывали разрисованные полуголые черти: отряд Дьяволов готовился к выходу. Готовились и Кентавры: зрители, сидевшие с краю, могли увидеть несчастного ослика, затычку для всякой бочки, которого седлали, наряжали и успокаивали, собираясь приладить командира отряда так, чтобы он заменил собой переднюю половину животного. Соответственно, передние ноги осла поместили в валенки; туда же втиснулся будущий Кентавр, повернувшийся к ослу спиной. Голову осла задрали до предела и начали приматывать полотенцами к командирскому торсу; осел вдруг заревел, и дядя Пуд уронил очередную гирю. Та покатилась, подхваченная ветром; скауты заулюлюкали. Игорь Геннадьевич, комкая номер, исполнил туш, а Леша поставил точку, нанеся барабану прощальный удар.

Малый Букер убежал за ширму, развив недопустимую для Пуда скорость, и отец встал, рассудив, что больше смотреть здесь не на что.

Так поступали и другие родители: они, отсмотрев свое чадо, снимались с мест и бродили вокруг площадки. Многие образовывали пары и вели осторожные, степенные беседы.

Старший Жижморф прилип к Большому Букеру, как банный лист — не отходил от него ни на шаг и нервно потирал вспотевшие ладони.

— Видите? — шепнул он, когда они сделали третий круг и зашли на четвертый.

— Что именно?

— Все будет происходить вон там, — Жижморф указал в направлении клуба, возле которого торчал ослепительно белый фургон. Дверь клуба была приоткрыта, и из фургона в проем тянулись какие-то шланги и провода.

Букер прикрылся от солнца и взглянул:

— Непрезентабельный домик, — сказал он лишь для того, чтобы что-то сказать.

— А во дворце, в городе, ничуть не лучше, — откликнулся Жижморф. — Пожалуй, что и хуже — холодный официоз, дети пугаются. А тут все привычное; рраз — и одним чохом все решается… Чем-то напоминает медосмотр перед школой, когда в поликлинике специальный день. Или профосмотр…Или пиццу на дом — правда?

— Перестаньте дрожать, — раздраженно попросил его Большой Букер.

— А?

Жижморф, застигнутый с поличным, клацнул зубами и быстро сунул руки в карманы, словно вдруг озяб.

— Что у вас там такого, на совести? — осведомился безжалостный Букер. Он был уверен, что долгой участливостью уже отработал недавнее пиво и волен считать себя свободным от трусливых приличий. — Кошку повесили, когда в пятом классе учились? Деньги украли из пальто?

— Вы не понимаете, — жалобно возразил Жижморф. — Причем тут…такие эксцессы… Ведь там же — все! Улавливаете? Все!

— Не первый год живу, — огрызнулся Большой Букер и мрачно воззрился на фургон и на вожатого с загипсованной рукой, который стоял в дверях клуба, отдавая какие-то распоряжения. — Никакая эволюция не происходит безболезненно. Разве вам хочется, чтобы и внуки ваши шагали по жизни с ненужным, обременительным грузом? Понятно, вам жалко прошлого — что ж, потерпите! Новый уровень диалектической спирали требует отрицания предшествующего витка…

Жижморф неприязненно фыркнул:

— Вы себя держите такими гоголями, будто стерильны. А я хорошо знаю, что бывает после… Мой-то — младший, — он кивнул в сторону площадки, на которой неумолимо заканчивался праздник. — А есть и старший. Я это уже проходил, понимаете?

Смешавшийся Букер плюнул и отступил. Сейчас ему меньше всего хотелось общения с кем-то, уже имеющим опыт передачи памяти. Он чувствовал себя немногим лучше собеседника и безуспешно силился это скрыть. Старший Жижморф, ничуть не обидевшийся, изобразил на своем опытном лице мудрую улыбку, чуть тронутую — печалью, решил было Букер, но вместо печали в его воображении вдруг выпрыгнул грибок, который заводится от сырости и затхлости.

На площадке объявили апофеоз: быстро и ловко построилась пирамида; все запели, поочередно поднимая руки и ноги, будто не зная, что придумать еще, а военрук угощал гостей попурри из маршей полуторавекового диапазона. Вторя ему, Леша орудовал не только колотушкой, но и большой медной тарелкой, похожей на крышку от ритуальной сковороды. Отцы, оставшиеся сидеть, вставали и рукоплескали; к ним присоединялись бродившие вокруг; разговоры угасли. Аплодисменты превратились в ритмичные хлопки, мешавшиеся с робкими «бис» и «браво»; могло показаться, что публика нарочно затягивает финал. Площадка опустела, и ширма качалась; Тритоны, Кентавры и Дьяволы, желая сбросить накопившееся избыточное электричество, устроили свалку, в которой Дима тщетно пытался наладить систему и развести стороны. Зрители аплодировали пустоте.