Солоневич

В 1937 году Солоневичи, продолжает Дюкин, достигли высоты своей славы, их называли вторыми «Мининым и Пожарским»… После подобного триумфа Солоневичи ещё больше стали подумывать о том, чтобы объединить несколько организаций в Российский национальный фронт под своим водительством.

Естественно, по версии Дюкина, братья получили отпор от младороссов, которые выяснили их «действительное лицо».

Апофеозом «доклада» стало заключение, что братья изменили ГПУ и перешли на службу в гестапо. Таинственное покушение в Софии стоило жизни Тамаре Владимировне Солоневич. Подавляющим большинством эмиграции было решено, что это дело рук ГПУ, которое отомстило Солоневичам за измену.

Братья поссорились и потерпели полный крах. Заканчивается «доклад» категорическим выводом: если не считать генерала Туркула, то «Иван Солоневич остался один, и вся его деятельность свелась к полнейшему нулю. Даже его верные „штабс-капитаны“ покинули его, поняв весь вред, принесённый Солоневичами эмиграции в целях её разложения. Ходят слухи, что Иван Солоневич находится на услужении гестапо, но вряд ли оно может серьёзно интересоваться прогоревшим политическим деятелем с довольно тёмным и грязным прошлым… Так заканчивает свою деятельность семейство Солоневичей, в течение многих лет мутивших больные мозги эмиграции».

К «докладу» Дюкина был приложен вопросник явной обвинительной тональности по всем этапам жизни братьев Солоневичей. Как видим, «Аналитический доклад» Дюкина в эффектной форме обобщил практически все вброшенные в эмигрантскую среду «активки» НКВД.

«Доклад» был передан младороссами в Антикоммунистический центр в Риме, стал достоянием итальянской тайной полиции ОВРА и через неё — в рамках отлаженного сотрудничества — гестапо. В Берлине доклад был подшит в досье на Солоневичей, страницы его пронумерованы, внесены в опись. В будущем — может пригодиться.

По иронии судьбы, именно в 1939 году Иван несколько смягчил своё отношение к партии младороссов, признал за нею определённые заслуги: «Нужно отдать справедливость, это единственная из монархических группировок, которая говорила современным языком, оперировала понятиями современности и не была исполнена плотоядными вожделениями реставрации».

Атака на Солоневичей была, без преувеличения, одной из последних политических акций младороссов. Через месяц началась Вторая мировая война, которая положила конец относительно спокойному существованию этой партии во Франции. Для французского правительства подписание советско-германского мирного договора стало предлогом для «принятия мер» в отношении «просоветских» организаций в стране. После подписания французами акта капитуляции по русской колонии поползли слухи об угрозе выдачи Казем-Бека немцам в числе других «просоветских элементов» как одного из главных агентов большевиков в стране. Он был вынужден бежать в Соединённые Штаты, где официально объявил о роспуске своей партии.

На рубеже тридцатых-сороковых годов материальное положение семьи Солоневичей ухудшилось. В Болгарии правительство царя Бориса приняло решение о закрытии «Нашей газеты». После трёхмесячной паузы в Софии стал выходить журнал «Родина», фактический преемник «Голоса России» и «Нашей газеты». Удалось выпустить только шесть номеров журнала. Германское правительство, по словам писателя, «после некоторых обоюдных разочарований» запретило продажу его книг. «Попытки сбежать в Америку не удались. Иностранные гонорары оказались отрезанными войной. Мне и моей семье глядел в глаза наш старый социалистический знакомый: голод. Кроме того, над моим сыном — художником — висела угроза мобилизации на военные заводы. Вообще было плохо» — так Иван охарактеризовал сложившуюся ситуацию.

Попытки Инги заработать на жизнь безобидными и вполне аполитичными «картинками» из мира животных привели к возникновению серьёзной проблемы: вместе с первыми заказчиками появился дядя, предъявивший удостоверение какой-то полиции и поставивший свирепый вопрос: а имеет ли фрау Золоневич право рисовать собачьи портреты? Состоит ли она членом национал-социалистической камеры изобразительных искусств — и прочее в этом же роде.

На семейном вече было решено, что Иван поможет житейски неопытной Инге получить разрешение камеры изобразительных искусств на продажу её работ. Как отметил писатель, «расчёт был на то, что я с моим отечественным социалистическим опытом сумею как-то оставить в дураках и немецких социалистов».

Опыт пригодился! На ключевой позиции в национал-социалистической «культурной камере» находился партайгеноссе Лесник, недоучившийся студент художественной школы. Он-то и определял «соответствие» работ художников идеологическим постулатам Третьего рейха, зорким взглядом подмечал наличие в их творениях элементов «вырождения» и скрытого диссидентства. Иван Солоневич с задачей справился. По его словам, «техническая часть всего этого предприятия была урегулирована быстро и безболезненно». Взятка помогла решить «возникшую проблему». А общение с партайгеноссе Лесником Солоневичу очень пригодилось. Работая над страницами «Диктатуры слоя», посвящёнными искусству тоталитарных обществ, он не раз вспоминал Лесника и его «идеологически выдержанные» высказывания, которые явственно перекликались с тем, что Солоневич под другим «политическим соусом» не раз слышал в Москве.

В этот сложный период в «общине» Солоневичей появилось маленькое существо, которое объединяло, радовало и согревало их. Иван Лукьянович писал:

«У меня сейчас имеется внук, размеров от роду шести месяцев — хороший внук, оптимистический, как масленый блин. Я с великим удовольствием отвлекаюсь от работы, чтобы поговорить с ним на интеллигентные темы. На мои интеллигентные разговоры потомство отвечает с неизменной экспансивностью: начинает размахивать тремя лапками, четвёртую засовывает в рот, ухмыляется во всю свою масленичную рожицу и отвечает что-то, вероятно, тоже очень интеллигентное, но совсем непонятное».

Щекастый упитанный малыш и в самом деле производил впечатление серьёзного основательного существа. И улыбка была у него очаровательная. Иван Солоневич по-разному обращался к внуку, ориентируясь на его «текущее миронастроение»: то Михаил Юрьевич, то Михайло или Мишутка, но чаще всего — Мишка.

Он родился 30 ноября 1939 года, в тот же самый день, когда началась советско-финляндская война. Войска Ленинградского военного округа получили приказ перейти границу и разгромить противника. Все были уверены в быстрой капитуляции Финляндии. Но в начале декабря стало очевидным, что финны сдаваться не намерены. Упорное сопротивление финской армии стало неожиданностью для советского руководства: подвижные группы лыжников атаковали со всех направлений, в том числе с тыла. Снайперы-«кукушки» выбивали командный состав. Бутылки с зажигательной смесью, прославившиеся в годы Великой Отечественной войны как «коктейли Молотова», впервые были использованы финнами для уничтожения советских танков. Военнослужащие Красной армии не были готовы к войне в зимних условиях и нередко большими группами сдавались в плен.

Один из историков «зимней войны» писал:

«Без тёплых рукавиц и перчаток, обутые в сапоги, в ботинки с обмотками, тысячи солдат обмораживали руки и ноги. Укомплектованные (хотя официально воевал лишь Ленинградский ВО) жителями южных республик, не знакомыми с суровыми зимами, ночёвками на снегу, воинские части с трудом пробивались сквозь заваленные сугробами леса, а выйдя без маскхалатов на ледяные просторы озёр, в тёмных шинелях, попадали под финские пули, изображая из себя, как тогда говорили бойцы, „мишень № 14“ (фигурная мишень „силуэт в полный рост“)»[161].

В конце 1939 года финское правительство пригласило Ивана Солоневича «для постановки», по его словам, антисоветской пропаганды. «Мне пришлось приложить очень большие усилия, — вспоминал он, — чтобы прекратить тот стиль радиопередач и листовок, который действовал как раз наоборот: стиль антирусский». Зарисовки Гельсингфорса в месяцы «зимней войны» можно найти у Солоневича в ряде предвоенных и послевоенных публикаций. Особенно его поразило, что в самый разгар войны у подножия памятника Царю-освободителю лежали свежие цветы.

161

Бонафеде Г. Зимняя война // Посев. 1985. № 3 (1384). С. 56.