Солоневич

На приёме было около четырёхсот приглашённых, и главный распорядитель его, генерал Бискупский, старался, чтобы вниманием главы Императорского дома не был обделён ни один из влиятельных членов берлинской колонии. Помогавший Бискупскому генерал фон Лампе (обычно они избегали друг друга) подал Солоневичу знак, что время, отпущенное на беседу, истекло. Опять торопливые протокольные слова, прощальный поклон Солоневича, и к великому князю подвели очередного собеседника. Всё строго по списку, который контролировал представитель Императорского дома Николай Фабрициус-де-Фабрис. Надо ли говорить, что Иван Солоневич покинул приём разочарованным. Несколько минут протокольной беседы — далеко не то, на что он рассчитывал. Неужели все эти благородные дамы в придворных нарядах (несть им числа!) так важны для судеб Императорского дома? А ведь он, единственный русский мужик на приёме, должен был, наверное, рассчитывать на какое-то исключение из правил, на особое отношение…

Вспоминая об этом приёме, Солоневич писал: «С Великим Князем я разговаривал в моей жизни всего один раз. Этот разговор длился минут пять».

То, что не удалось сказать великому князю, Солоневич изложил в статье «Монархия и штабс-капитаны», опубликованной в двух номерах «Нашей газеты» 19 апреля и 17 мая 1939 года. Внешним поводом к публикации статьи явилось «Обращение Главы Императорского дома к верноподданным по случаю Пасхи», в котором содержались такие слова: «Теперь, когда все русские люди, мыслящие восстановление Империи Российской на её исторических началах, объединились вокруг Меня, Я вновь призываю: будем едины, ибо только в единении сила! Пусть старшие принесут на алтарь Отечества свой жизненный опыт, а молодые — присущие им пыл и энергию. Да поможет нам Бог!»

В «Обращении» в жёстких формулировках осуждался коммунистический режим в России:

«Нынешняя власть за двадцать два года страданий народных залила потоками крови Родину нашу, довела Её до небывалого обнищания и продолжает предавать интересы страны на пользу III интернационала. Бессмысленно верить в её перерождение во власть национальную, и нельзя её признать хранительницей государственных рубежей и защитницей интересов России. Эта антирусская власть, учитывая опасность нарастающего из недр народных спасительного национализма, силится направить здоровые устремления народа в русло своих отравляющих душу идей. Те, кто верит в достижения нынешней власти и готовы усматривать в ней как бы преемницу созидателей русского величия, — в своём заблуждении не встретят сочувствия Моего. Интернациональная коммунистическая власть останется до конца своего врагом России и её народов. Не может быть примирения и соглашения с богоборческой лженародной властью».

По мнению Солоневича, «Обращение» великого князя полностью разбило надежды просоветских элементов в эмиграции, прежде всего младороссов, морально связать династию с большевизмом и вести от имени династии пропаганду советских достижений. Нейтрализация младоросской партии как политического течения, спекулировавшего близостью к династии, по мнению Солоневича, выдвинула на первый план вопрос о подлинно монархических кадрах, которые могут стать инструментом реставрации монархии в России.

В Русском Зарубежье, считал Солоневич, таких кадров практически нет. По его мнению, весь ход развития событий указывал на то, что лозунг восстановления монархии в России вот-вот будет затребован. Кто реально может претендовать на выполнение такой задачи? Солоневич назвал кандидатов и тут же дал отрицательную оценку их возможностям. Высший монархический совет, который время от времени заседал в Париже, состоял в большинстве из крупных помещиков и нередко подменял интересы монархии интересами реванша, «помещичьих вожделений». Фашистские и профашистские организации, «новопоколенцы» и другие не спешили включать в свои программы конкретные положения о восстановлении монархического правления в России, довольствуясь в лучшем случае «туманными и уклончивыми формулировками».

Газета «Царский вестник» никакой организационной и пропагандистской роли сыграть также не смогла бы: её материалы, по характеристике Солоневича, — это «сплошное кликушество, позорное для лиц мужского пола», «умильная манная кашка», «захолустно провинциальный стиль царево-кокшайского церковного старосты», полное отсутствие способности к анализу и выработке программы действий. «Средний русский зарубежный офицер» тоже не способен ни к вооружённой (за годы эмиграции его техническая отсталость в этой области стала непреодолимой), ни к идейной защите монархии. Оказавшись в России, он будет не в состоянии доходчивым и современным языком изложить «подсоветским» соотечественникам суть своих монархистских взглядов, аргументировать необходимость восстановления монархии в стране, раскрыть концепцию монархического мироустройства после десятилетий большевизма.

Не менее строго оценил Солоневич перспективы движения «штабс-капитанов» «на фронте возрождения монархии», указывая, что оно всё ещё находится в процессе организации, создания «идеи и костяка будущего служилого слоя Императорской России». Конечный вывод неутешителен: «Ни одной действительно активной, действительно монархической организации у нас нет». Правда, Иван намекнул на то, что его движение решает задачи, о которых не время рассказывать в печати:

«Не будем связывать Главу Императорского дома нашими организационными претензиями. Мы живём в такое путаное время, в котором буквально каждый день скрывает всяческие неожиданности и сюрпризы. Мы можем рисковать неожиданностями. Глава Императорского дома рисковать не может. Ежели лидер штабс-капитанов сорвётся на каком-нибудь неудачном политическом зигзаге — это полбеды. Если сорвётся Глава Императорского дома, — это может быть уже катастрофой».

Этот фрагмент из завершающей части статьи «Монархия и штабс-капитаны» можно истолковать как завуалированный комментарий по поводу явного нежелания великого князя ответить на январское письмо Солоневича. Великий князь воздержался от встречи с писателем и, соответственно, знакомства с его соображениями о проблемах монархии и «опорных линиях монархического движения в России». Иван дал понять, что ему ясен ход рассуждений главы Императорского дома:

«Мое имя постоянно склоняется недругами, разобраться в том, какой я на самом деле, — нелегко, и поэтому я понимаю вашу позицию, — вы хотите избежать политического риска общения со мной, как личного, так и через переписку».

Что же касается «опорных линий монархизма» непосредственно в России, то Солоневич категорически утверждал: это в первую очередь 120 миллионов крестьян. Насильственная коллективизация не выбила из них монархических убеждений. По словам писателя, «для всего российского крестьянства царское время — это есть потерянный по неразумию рай. Иногда идея монархии облекается в религиозно-мистические формы, и призрак царя-мученика как-то сливается с великой тенью Христа. Иногда идея монархии формулируется чрезвычайно ясно и чётко как экономическая и политическая необходимость для крестьянства». Латентный монархизм не чужд и тем восемнадцати миллионам рабочих, выходцам из деревни, которые по своему реальному «социальному происхождению» были кулаками, подкулачниками и середняками. Они вынужденно мимикрировали, но сохраняют в себе огромный потенциал сопротивления и ненависти к большевикам. По мнению Солоневича, «это основные кадры грядущей всероссийской резни: эти будут резать без никаких».

При наличии столь мощной крестьянско-пролетарской поддержки, считает Солоневич, не возникнет серьёзных препятствий по приобщению к делу восстановления монархии «технократически настроенной интеллигенции» (при хорошо поставленной пропаганде). Не останется в стороне и большая часть командного состава армии, для которой установление монархического образа правления станет надёжной защитой от бонапартистских эксцессов, кровавых чисток и борьбы за власть в армии.

Из сообщения агента НКВД «Муля» от 8 февраля 1939 года: «Белая эмиграция в Берлине имеет двух „высоких покровителей“ — Геринга, опекающего „имперское русское движение“ и настаивающего на большом походе, и Розенберга — особенно сочувствующего сепаратистским стремлениям, в частности — украинцев.