Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 76 из 126

Несмотря на комплименты в адрес фюрера и национал-социализма, политически безобидный для нацистов «Вестник», делавший упор на антикоммунистическую и еврейскую проблематику, был закрыт в начале 1939 года, что для Солоневича стало очередным доказательством «высокомерия и неблагодарности нацистов».

Мельский, седеющий брюнет лет пятидесяти, среднего роста, встретил Ивана любезно. Он заметно прихрамывал и при ходьбе опирался на трость. Из зала партийного штаба доносились звуки рояля, невидимый исполнитель пел арию из «Демона».

— Это Смирнов, один из наших членов, — с улыбкой пояснил Мельский. — Репетировать ему негде, вот и приходит к нам — распеваться.

У Солоневича сложилось впечатление, что Мельский был откровенен, рассказывая о работе РНСД «на советском направлении». Так, он сообщил, что поддерживает связь через немецкие посольства с партийными ячейками в странах-лимитрофах, направляя им для распространения и заброски в СССР литературу, брошюры и газеты, «близкие по духу» его собственному «Вестнику». Пояснил, что старается вести пропагандистскую работу без лишнего шума. С 1935 года, рассказывал Мельский, он проводит семинары закрытого типа, на которых готовятся кадры для будущей России. В качестве преподавателей приглашаются профессора из Немецкого института политических наук Геббельса. В июле 1937 года Мельский подписал от имени штаба своей организации соглашение о «пакте» РНСД с Российским фашистским союзом (РФС) Родзаевского, сделав, таким образом, первый шаг к оформлению будущего Российского национального фронта (РНФ).

Мельский признался, что испытывает огромные трудности в своей работе, часто из-за отсутствия денежных средств («немцы — скупая нация!»), нередко по вине фанатиков-нацистов, которые в каждом русском видят врага.

— Как видишь, мы ведём упорную, конкретную работу «на перспективу», веря, что час возвращения в Россию рано или поздно настанет, — подытожил он свой рассказ.

Слухи о том, что Мельский является платным агентом гестапо, Солоневич называл «типичными побрехушками эмиграции». Он даже нашёл возможность опровергнуть их в «Нашей газете». Про «деньги гестапо» писать открытым текстом было сложно, поэтому Иван несколько смягчил тему:

«Интеллигенты пришли ко мне с сенсационной новостью: вы знаете, Мельский снова получил немецкие деньги и выпускает свой „Вестник“. Немецкие деньги Мельский действительно получил — из ломбарда. Приезжаю в Берлин и захожу в заваленную бумагами комнатушку — канцелярию РНСД, кабинет Мельского. Нужно перестукать на немецкой машинке двадцать страниц некоего документа. Машинки нет. Где она? Пошла в ломбард вместе с часами и костюмом. На полученные немецкие деньги выпущен очередной номер „Вестника“. Когда номер разойдётся, машинка и часы будут выкуплены».

Отношения с Мельским не прерывались до осени 1941 года, то есть до ссылки Солоневича в Померанию. Всё это время «доброхоты» из эмиграции, отнюдь не агентура НКВД, пытались рассорить их. В июле 1939 года Солоневич писал об этих попытках:

«Я живу в Германии полтора года. Полтора года подряд мне упорно и настойчиво, с видом самого дружеского расположения и желанием „по-дружески предупредить“, говорят самую несустветимую дрянь о моих соратниках по фронту, А. В. Туркуле и А. В. Мельском. Я это пишу, в частности, для того, чтобы под всякими дальнейшими разговорами, по крайней мере со мной, поставить, наконец, точку…»

В июне 1939 года в газете «Штюрмер»[154] появилась статья «Жидовский наймит», направленная против Солоневича. «Штюрмер» выходил тиражом в миллион экземпляров, ему покровительствовало национал-социалистическое партийное руководство. Чтение «Штюрмера» для многих нацистов, озабоченных карьерным ростом, было чем-то вроде демонстрации идеологической зрелости.

Русским эмигрантам вновь было о чём поговорить и злорадно посплетничать: самая антисемитская газета рейха обвинила крайне правого деятеля эмиграции, националиста, монархиста и вождя «штабс-капитанов», в том, что он своей подозрительной деятельностью «льёт воду» на мельницу евреев.

Кое-кто захотел воспользоваться этой статьёй, чтобы окончательно рассорить Солоневича с Мельским. Иван так рассказал об этом:

— Вот приходят ко мне трое представителей интеллигенции… по поводу статьи в «Штюрмере».





— Вы знаете, кто статью написал? — Это Мельский!

О том, что Мельский написал эту статью, уже получены сообщения из Праги, Белграда и Парижа — значит, действует какая-то всеэмигрантская организация клеветы. Симпатичным интеллигентам я говорю:

— Послушайте, Мельский пишет в «Нашей газете», Мельский шлёт ей свои приветствия, Мельский работает для «Белой Библиотеки». И вот тот же Мельский будет публично расписываться в том, что он работает в газете врага Германии и еврейского наймита?

Иван сумел выяснить, кто же на самом деле является автором статьи. Оказалось, что сочинил её директор газеты Карл Гольц, ближайший сотрудник Ю. Штрайхера, владельца газеты, влиятельного деятеля нацистской партии во Франконии, близкого соратника Гитлера. Солоневич направил в «Штюрмер» протестующее письмо, в котором подчеркнул, что вся его публицистическая работа носит антисоветский, антисталинский, антикоминтерновский характер и не имеет каких-либо других скрытых целей и тенденций. «Штюрмер» это письмо не опубликовал, потому что Штрайхера не интересовали эмоции какого-то там русского с «очень подозрительной фамилией».

Настаивать на публикации опровержения Солоневич не стал, понимая, что шансов на успех не имеет. Штрайхер был известен как нацистский фанатик, садист, не расстававшийся с хлыстом, которым не раз «поучал» чем-то ему не угодивших сотрудников. От Мельского Иван узнал, что Геббельс однажды ходатайствовал перед Гитлером о закрытии «порнографического» издания Штрайхера, мотивируя это тем, что газета наносит громадный ущерб «положительному образу» Германии за рубежом. Гитлер с Геббельсом не согласился, полагая, что, несмотря на все идеологические недостатки «Штюрмера», газета выполняет позитивную роль, разоблачая «деструктивную роль евреев» в истории Германии.

Мельский советовал Ивану проигнорировать фальшивку Гольца, который даже среди немецких журналистов был чем-то вроде изгоя. Многие не подавали ему руки из чувства брезгливости, считая его сексуальным извращенцем, выплёскивающим свои тайные пороки на страницы «Штюрмера». Однако совсем забыть об истории с «Жидовским наймитом» Солоневич не смог. Камень, брошенный в него Гольцем, не означал ли, что пора убираться из рейха? Своими сомнениями Иван поделился с сыном. Юра сказал, что уезжать, видимо, придётся, но куда именно — это ещё вопрос. Кто примет? Какая страна? После долгой дискуссии остановились на Соединённых Штатах, где действовала организация «штабс-капитанов» и где издаваемая Иваном газета пользовалась большим успехом. Инга с их решением согласилась, сказав, что уезжать надо скорее, пока не разразилась война. В американском консульстве выяснилось, что процедура получения виз на постоянное проживание в стране потребует многих усилий, полна бюрократических препон и не столь быстрая, как хотелось бы Солоневичам.

Не откладывая дела в долгий ящик, Иван написал статью «Пути, ошибки, итоги», которая явилась не только фактическим ответом на грязную публикацию в «Штюрмере», но и контрударом по клеветнической кампании, развязанной против него в 1938–1939 годах. Достаточно упомянуть откровенно враждебную брошюру Н. А. Цурикова[155] «Господин Солоневич и его „работа“ в эмиграции», в которой был старательно собран и «любовно» обобщён весь псевдоразоблачительный материал, который появился в эмигрантской прессе с 1935 года.

Солоневич не стал прибегать к лобовой, сокрушающей всё и вся полемике, в которой в эмиграции ему не было равных. Для «подведения итогов» он предпочёл исповедальную тональность, причём заявленное им желание «объективно поделиться опытом» трёх лет «мучительной и трагической работы с газетой» тут же нарушается: Иван начал рассказ о себе с самого начала — с истоков своей мужицко-поповской биографии, навсегда определившей его общественно-политическую траекторию:

154

Иллюстрированная газета «Штюрмер» («Der Sturmer»), что в переводе означает «Штурмовик», выходила в 1923–1945 годах.

155

Николай Александрович Цуриков (1886–1957) — деятель эмиграции, поддерживавший связи с П. Б. Струве и руководством РОВСа.