Солоневич

«Пробивные способности» позволили Ивану сравнительно быстро найти подходящее место в консервативной газете «Новое время», которая, по словам Солоневича, «всегда боролась с революционным движением, с которым боролся и я». Либералы считали, что газету правильнее было бы называть «Чего изволите», но это было мнение либералов, которые всячески вредили существующей власти и подталкивали страну к революции. Сотрудники газеты знали, что Николай II начинал свой день с чтения «Нового времени», и гордились этим. Фотография царя с газетой в кармане тужурки висела во многих кабинетах редакции, причём не только в «рекламных целях».

Газета последовательно защищала самодержавие, отстаивала раз и навсегда определённую позицию: Россия без царя обречена на долгие годы нестабильности, хаоса и, возможно, распада. Николай II был символом стабильности.

«Новое время» слыло газетой антисемитской, скорее всего, потому, что некоторые авторы, включая таких корифеев, как Михаил Осипович Меньшиков и Василий Васильевич Розанов, затрагивали в своих писаниях «еврейский вопрос», чаще всего в контексте назревающего многовекторного кризиса империи. Однако хозяин газеты Алексей Сергеевич Суворин антисемитом не был. В своей кадровой политике он руководствовался исключительно деловым критерием: если ты способен, талантлив, инициативен, способствуешь финансово-коммерческому успеху газеты, следовательно, ты достоин работы в ней без каких-либо оговорок. Его правой рукой по вспомогательно-административным делам был некий Шмулевич, а в обойму постоянных пишущих сотрудников входили евреи Гольдштейн, Шайкевич, Манасевич-Мануйлов и др.

Солоневич любил вспоминать о своих хитроумных манёврах по завоеванию места под «нововременским» солнцем:

«А. М. Ренников[15] помог мне устроиться во внутреннем отделе на обзорах провинциальной печати. Я до сих пор не могу забыть того большого и дружеского участия, которое оказал мне А. М. Ренников, он тогда редактировал внутренний отдел. Но я хотел работать более всерьёз. Редактор информационного отдела Ф. Ф. Борнгардт заявил мне, что он меня в этот отдел не пустит, — для такого заявления у него были все основания. Я сказал, что я пройду. „Нет, не пройдёте“. — „Ну, посмотрим“. Я сделал маленький трюк… Изучил все слабые стороны нововременской информации, дал несколько важных заметок Борнгардту, он их не пустил. Две соответствующие заметки дал в какую-то другую газету, а с рукописью третьей пошёл прямо к М. А. Суворину, взяв с собою все предыдущие произведения. Борнгардт едва не вылетел из „Нового времени“ совсем, что нам не помешало впоследствии поддерживать самые дружеские отношения. Так я стал работать в „Новом времени“. И так я получил доступ к политическому быту и политической технике двух последних лет Императорской России».

Роскошное здание редакции стало для Ивана вторым домом. Он с головой окунулся в черновую газетную работу и не тяготился ею, понимая, что претендовать на первые роли в суворинском издании рано. Когда-нибудь он будет писать не хуже, чем «первые перья» «Нового времени». Его час ещё настанет.

15 октября 1915 года Тамара родила сына, который был назван Юрием. В конце ноября она вместе с сыном вернулась в Санкт-Петербург. С заработками у Ивана по-прежнему было не густо. По этой причине пришлось несколько раз менять квартиры. Их последнее «предреволюционное» жилище было более чем скромным: «Мы с семьёй — моя жена, сынишка размером в полтора года, и я — жили в крохотной квартирке, на седьмом этаже отвратительного, типично петербургского „доходного дома“. Окна выходили в каменный двор-колодезь, и в них даже редко проникали солнечные лучи».

Это был важный период в жизни Солоневича, уверенного в себе молодого человека с «мужицко-спортивной хваткой», проницательного и наблюдательного, с ясной жизненной целью: создать себе имя в российской журналистике. Конкурировать с авторитетными сотрудниками «Нового времени» Иван ещё не мог и старался набирать очки тем, что безотказно выполнял срочные репортёрские задания или же писал небольшие, часто безымянные заметки на текущие, не всегда интересные для него темы. Корифеям газеты платили по 20–40 копеек за строчку (например, В. В. Розанову — 50!), «подмастерьям», наподобие Ивана, — от трех до пяти копеек.

Размер гонораров определял образ жизни журналистов: привилегированные, как правило, были завсегдатаями дорогих ресторанов, имели доступ в высший свет и часто были конфидентами финансово-промышленных воротил. Если требовалось «свалить» министра, «мешающего» чиновника или провернуть доходное дело, наилучшим печатным органом для этого было «Новое время». Низовые сотрудники газеты, среди них Солоневич, довольствовались малыми благами жизни. Это были редакционные ужины после двух часов ночи, где за бутылкой (бутылки были, невзирая ни на какие «сухие законы») каждый из сотрудников делился всем, что узнал за день («не для печати»). Кулуары Государственной думы. Министерства. Биржа.

Исследователь Игорь Воронин многое сделал для выявления публикаций Солоневича в «Новом времени». Большинство этих текстов так или иначе посвящено войне, тревожному положению в тылу, неприглядным фактам разложения хозяйственно-экономической жизни страны, явным признакам потери управления и контроля самодержавия за общественными и социальными процессами. Всё это незаметно и неуклонно подтачивало устои Российской империи, стойкость армии, общественную мораль, открывало простор для действия радикальных политических элементов. «Последние дни Гродно», «Пленники», «Война и деревня», «Восковой голод», «Винокуренные сирены», «Что делают с нашим хлебом», «Кожевенный хаос» — эти и другие статьи показывали: в России непорядок, в столице и провинции неудержимо нарастает внутренний кризис непредсказуемых масштабов.

Каких-либо статей Солоневича того периода, посвящённых Февральской революции, не установлено. Тем не менее молодому журналисту её негативные международные последствия были очевидны. Революция заметно ослабила способность России к самозащите. Игорь Воронин полагает, что публикация Солоневича «Немцы о русской революции» прямо указывает на эту позицию журналиста: «В дни всероссийского безумия, когда авторитетные фигуры русской консервативной журналистики заговорили не свойственным им языком „социальных перемен“, а владельцы „Нового времени“ поспешили заверить новую власть в лояльности, малоизвестный репортёр Иван Солоневич писал: „Противоречивые, сбивчивые и часто неверные сведения всё-таки подтверждают главное: немцы зорко следят за Россией и ловят вести о нашем внутреннем положении, независимо от источника, из которого они исходят“. Казалось бы, невелик подвиг, но — на фоне всеобщего революционного психоза — это, как минимум, голос здравомыслящего человека, пытающегося втолковать своим современникам: свержение Монархии, внутренние потрясения на руку только внешнему врагу, и больше никому»[16].

В те дни Иван предпринял попытку восстановиться в университете, заплатил «недоимку» — 50 рублей за 1914–1915 годы — и получил разрешение на продолжение учёбы на юридическом факультете. Однако на студенческую скамью он так и не вернулся: начались революционные события. Поэтому, говоря о своем высшем образовании, Солоневич нередко использовал ироническую формулу: «Я, более или менее, окончил Санкт-Петербургский Императорский университет»…

О том, что Российская империя больна, Солоневич не мог не думать в предреволюционный 1916 год. В обществе распространялись грязные слухи о царской семье и Распутине, немецком шпионаже, главным инструментом которого была якобы государыня, о предательстве правящих верхов. Как позднее писал Солоневич, «во всей распутинской истории самый страшный симптом не в распутинском пьянстве. Самый страшный симптом — симптом смерти — это отсутствие общественной совести. Совесть есть то, на чём строится государство. Без совести не помогут никакие законы и никакие уставы. Совести не оказалось. Не оказалось элементарнейшего чувства долга, который бы призывал наши верхи хотя бы к защите элементарнейшей семейной чести Государя».

15

Андрей Митрофанович Ренников (Селитренников) (1882–1957) — прозаик, драматург, фельетонист.

16

Воронин И. П. Иван Солоневич — журналист, редактор, издатель. С. 8.