Солоневич

С нарушителями закона оккупационные власти боролись теми же способами, что и предыдущая — нацистская: запугиванием, угрозами, поощрением доносительства, облавами. Попадал в облавы и Солоневич, которому по писательским и отъездным делам приходилось много ездить за пределы района его приписки в качестве «ди-пи» (с начала 1946 года он хлопотал о выезде в какую-либо из стран, «безопасных» в плане выдачи Советскому Союзу).

Чтобы не рисковать лишний раз, Солоневичи старались перейти на самообеспечение, развивали «натуральное хозяйство». Например, отсутствие хозяйственного мыла в продаже было возмещено изготовлением мыла самопального. Как-то Иван поделился в кругу семьи воспоминаниями о том, что точно такую же «мыльную нужду» он, Тамара и Юра испытывали в годы военного коммунизма, но — голь на выдумки хитра: варили своё собственное мыло да ещё приторговывали излишками на рынке. Иван перечислил необходимые ингредиенты для кустарного изготовления мыла, описал процедуру варки.

Так получилось, что домашняя технология «мыловарения» в изложении Ивана довольно скоро пригодилась. Инга и Рут узнали, что в хозяйстве Шютте по естественным причинам сдохла одна из хрюшек. Она была погребена на окраине леса. Узнав об этом, жёны Солоневичей стремглав бросились к месту её захоронения с лопатами и кухонными ножами. Хрюшка была извлечена на свет и подвергнута аутопсии, но не для определения причин смерти, а с целью извлечения жира.

Проверенная жизнью технология мыловарения не подвела. Свиное сало, щёлок, вода из пруда, — из этой комбинации исходных элементов удалось изготовить вполне терпимое по качеству мыло, тошнотворный аромат которого разносился по всей округе в дни постирушек и помывок.

В середине 1946 года агенты МГБ установили место жительства Солоневичей — село Аппельбек, Холленштедтский район, неподалеку от Гамбурга. Сотрудники ведомства были настолько загружены работой, что розыскное дело № 973 на Ивана Солоневича завели с большим запозданием — 6 февраля 1948 года! Оно находилось «в производстве» 4-го Управления МГБ. Фамилия Ивана Солоневича значилась также на 736-й странице алфавитного розыскного списка № 1 МГБ СССР. В годы войны Солоневич, отбывая ссылку в Померании, ни разу не попал «в поле зрения» НКВД и Смерша. Поэтому в постановлении на заведение дела ему вменялись «старые грехи»: организация «штабс-капитанского» движения, издание газеты «Голос России», участие в «созданном немцами» «Русском национальном фронте».

В июле 1946 года Ивану Солоневичу пришлось лечь в больницу в городе Бухгольц-ин-дер-Нордхайде. «У меня появилось нечто вроде ревматизма», — писал он, явно преуменьшая серьёзность свой болезни. Больше, чем ревматизм, его беспокоили острые желудочные боли. Выбор больницы был определён тем, что туда перебрался из Винзена Эрнст Кюглер, тот самый, который излечил год назад Рут и Ингу. Кюглер хорошо знал русский язык, был знаком с основными произведениями своего пациента и, самое главное, был монархистом. Иван Солоневич получил в качестве «почётного гостя» отдельную палату и, по его словам, был подвергнут «самым современным методам лечения». Главной темой для общения была, конечно, монархическая. Кюглер ностальгически вспоминал о годах своей жизни в Российской империи, о великодушном «стиле правления русского самодержавия».

В больнице Солоневич имел возможность пообщаться с «бывшими советскими», в том числе дезертирами. В своей статье «Вопрос о династии» он рассказал о том, как помогал им сочинять «новые биографии», чтобы избежать выдачи в СССР, и давал практические советы о том, как преодолеть трудности жизни на чужбине.

Эрнст Кюглер поддержал своего русского друга и в другом: «организовал» ему операцию на глазах, чтобы спасти от окончательной слепоты. Но подходящих очков долгое время достать не удавалось: послевоенная разруха!

Осенью 1946 года Иван ездил в Мюнхен для налаживания связи с Высшим монархическим советом. Город в то время был центральным пунктом сбора эмигрантов и местом предпочтительного базирования различного рода международных организаций, работающих с «ди-пи».

Солоневич встретился с председателем совета П. В. Скаржинским, который пообещал выделить средства на издание книги о том, «что именно свершалось в Германии — точнее, в германской „восточной политике“ за 1938–1945 годы». Книга «страниц в 250» должна была выйти в свет к моменту отъезда Солоневичей из Германии. «Выпустить её раньше, — объяснял Иван Лукьянович, уже находясь в Аргентине, — было нельзя. Английские оккупационные власти, которые в ряде случаев оказали мне весьма существенную помощь, настойчиво предупреждали, чтобы я не писал решительно ничего: „иначе нам было бы трудно отказать Советам в вашей выдаче“. Валютная реформа (в западных оккупационных зонах) сорвала издательские планы Высшего монархического совета. В обозримое время эта книга никак не может выйти в свет».

Что имел в виду Солоневич? Как понять это выражение «в обозримое время»? Многие «мотивы» этой неизданной работы Иван Солоневич использовал в первых номерах газеты «Наша страна», но при жизни автора она так и не была полностью опубликована. Лишь в 1956 году рукопись была издана Дубровским отдельной книгой под названием «Диктатура слоя». Судя по всему, Солоневич, а позднее и Дубровский понимали, что издание подобной книги в Аргентине при правлении Хуана Перона было бы воспринято как прямой вызов. Хустисиализм Перона был аргентинской интерпретацией социализма, — а о «социализме» и в советском, и в нацистском варианте в «Диктатуре слоя» было сказано столько разяще-критического, что при желании многое из этого можно было бы приложить к хустисиализму.

В сентябре 1955 года Хуан Перон был свергнут, а вместе с ним и его хустисиалистский строй. Главное препятствие к изданию «Диктатуры слоя» исчезло…

Солоневич внимательно присматривался к послевоенной деятельности Партии солидаристов (экс-«новопоколенцев», энтээсовцев), её политической линии в отношении других организаций эмиграции. Из испытания войной солидаристы, казалось, вышли, окрепшими, умудрёнными опытом «практической работы» на оккупированной территории СССР. Они сумели наладить деловые отношения с представителями западных властей, контролировали несколько лагерей с «дипийцами», что позволяло им ускоренными темпами пополнять свои ряды.

В лагерях солидаристов царили порядок и дисциплина. Солоневич писал: «Осенью 1946 года я ехал из Мюнхена в Гамбург. В Мюнхене мои друзья снабдили меня такими сокровищами, как папиросы, шоколад, кофе, консервы и прочее, — время было очень голодное. По дороге я дня на три остановился в лагере Менхенгоф, находившемся под управлением солидаристов. Мои друзья из числа солидаристов дали мне комнату. Я попросил ключ, — в лагере было около трёх тысяч всякой публики, и было бы рискованно оставлять мои сокровища не под замком. На мою просьбу о ключах мне ответили, что здесь — русский лагерь, и что здесь не воруют. Три дня мои сокровища лежали открытыми всяким вожделениям, и за три дня не пропало ни одной папиросы».

Писатель постоянно подчёркивал в своих статьях, что никакого личного мотива для вражды с солидаристами не имеет, напоминал о том, что в их рядах у него есть друзья. В частности, Солоневич писал: «В Гамбурге у меня был добрый приятель, — В. Д. Самарин[188], новый эмигрант, солидарист и редактор партийного (солидаристов) еженедельника „Путь“. Милейшей души человек, глава настоящей русской семьи, радушной и гостеприимной — и вообще хороший человек. В смысле „русскости“ и радушия — намного лучше многих самых старых эмигрантов».

И всё-таки довольно скоро Иван пришёл к выводу, что энтээсовцы действуют «предательски» по отношению к другим эмигрантским организациям, стараясь проникнуть в них, разложить изнутри, перетянуть к себе самых активных членов. Солоневич подкреплял свои выводы тем, что 15-й пункт довоенного устава «новопоколенцев» — «принцип разложения» — так и не был отменён на съезде солидаристов, который прошёл весной 1948 года под Франкфуртом.

188

В 1946–1948 годах.