Анатолий Тарасов

Анатолий Салуцкий опросил в свое время большую группу людей, имевших в Стокгольме отношение к команде. Никто из них не смог припомнить, чтобы Тарасов говорил кому-нибудь нечто подобное. Разговоры на эту тему велись, но никто не слышал, чтобы Тарасов предлагал «сплавить» матч с канадцами. На желательность «сбережения сил» вроде бы намекал возглавлявший советскую делегацию Борис Мякиньков, и делал это он, будто бы ссылаясь на Тарасова. Но сам Мякиньков этого не подтвердил и сказал, что «Тарасов вовсе тут был ни при чем: к сборной команде его не допускали». Возглавлявший тогда сборную Аркадий Иванович Чернышев, на которого ссылается журналист Лев Лебедев, рассказывал, что «руководитель нашей делегации предложил провести срочное совещание. Идею он (то есть не Тарасов, а именно руководитель делегации! — А. Г.) выдвинул такую: в матче с канадцами поберечь силы до следующей встречи со шведами. Всё равно, мол, канадцев не одолеть, чемпионами мира не стать… А то ведь и тем и другим проиграть можно». Хоккеистов Чернышев, по его словам, собирать не стал. Об идее, выдвинутой руководителем, тут же забыл. 7 марта сборная СССР разгромила канадскую команду «Линдхерст Моторз», представлявшую на чемпионате свою страну, со счетом 7:2.

В Стокгольм Тарасов был командирован по линии Спорткомитета. Но к советской делегации он действительно не имел никакого отношения, был сам по себе, все время проводил на катке — на тренировках всех без исключения команд и на матчах. Его блокноты распухали от записей, которые он систематизировал перед сном. Не был он и консультантом сборной. Лишь два-три раза он принял участие в тренировках команды, для того чтобы поддержать вратаря Пучкова. «Я привык к Тарасову, — рассказывал Пучков, — а здесь оказался без него. Причем накануне такого крупного события. И тогда Анатолий Владимирович проявил инициативу. Подошел к Аркадию Ивановичу и спросил: “Можно я с ним немного поработаю?” И это не только для меня было важным психологическим фактором. И для других ребят-армейцев».

Между тем небылицы о мнимом участии Тарасова в «вечернем совете в Филях» множились. Евгений Рубин, например, утверждал, что «перед встречей с Канадой в раздевалке состоялось летучее совещание, на котором, помимо Чернышева, Егорова и Тарасова, был капитан команды Бобров, много позже передавший мне содержание происходившей там дискуссии». Тарасов якобы настаивал на том, что не следует попусту растрачивать энергию на борьбу с канадцами, которых все равно не одолеть; Чернышев и Бобров высказались против тарасовского проекта, Егоров смолчал.

Но Тарасов и в своих-то командах, в тех, которые он тренировал, никогда в подобные «игры» не играл — ни на заре тренерской деятельности, ни в лучшие свои годы. Надо совсем не знать Тарасова, чтобы утверждать, будто он, с детства ненавидевший проигрыши и никогда на сделки не шедший, призывал «заранее смириться с поражением». Или, наоборот, слишком хорошо знать его, а потому и навешивать на него — специально! — гирлянды домыслов.

По сведениям Салуцкого, Чернышев «наотрез отказался созывать бюро делегации для обсуждения проблемы сбережения сил». Выходит, чье-то предложение на сей счет всё же существовало. Скорее всего, Мякинькова, который мог предварительно обсудить этот вопрос с теми, кто входил в руководство делегации, — Павлом Коротковым, Сергеем Савиным (он, помимо всего прочего, на стокгольмском чемпионате мира реферировал вместе с Николаем Канунниковым некоторые матчи), Александром Новокрещеновым. Чернышев был непоколебим. Рассказывают, будто утром, в день матча с канадцами, он собрал в номере Мякинькова всю команду и прочитал трехстрочную заметку из свежего номера газеты «Правда», где кратко говорилось о том, что советские хоккеисты сыграли вничью со шведами 1:1 и что им предстоит матч с командой Канады. Салуцкий приводит слова Чернышева: «Видите, какая маленькая, осторожная заметка? Дома в нашу победу над канадцами, видимо, боятся верить. А мы выиграем».

Впрочем, вряд ли воскресным утром в Стокгольме тренер мог держать в руках воскресный же номер «Правды». Особенно если учесть, что по воскресеньям «Правда» не выходила.

А вот на слова тренера о том, что «дома в нашу победу над канадцами, видимо, боятся верить», обратить внимание стоит. По свидетельству Салуцкого, «на том собрании Аркадий Иванович Чернышев, обычно спокойный и невозмутимый, предстал перед своими подопечными в непривычно возбужденном состоянии. Не называя ни имен, ни фамилий, он сообщил им, что существует мнение “сберечь силы” в матче с канадцами, чтобы наверняка выиграть повторный матч со шведами и стать чемпионами Европы. Всеволод Бобров, а вслед за ним вся команда дружно возмутились, категорически заявив:

— Будем сражаться с канадцами только за победу!»

Наверное, нельзя исключать, что после предварительного обсуждения вопроса о «сбережении сил» с членами руководства делегации и вброса идеи Чернышеву Борис Мякиньков довел свои соображения до московских спортивных начальников и уже из Москвы последовала в адрес старшего тренера рекомендация. Отсюда, по всей вероятности, и произрастает Чернышевская реплика относительно того, что «дома в нашу победу над канадцами, видимо, боятся верить».

Не совсем корректно, думается, утверждение о том, что в Стокгольме, где Бобров был капитаном победившей на чемпионате мира сборной, а Тарасов — прилежным наблюдателем происходивших на турнире хоккейных событий, «решался их принципиальный спор о понимании коллективизма в спорте, о “солистах и статистах”, о том, в какой мере лучшему форварду следует принимать участие в обороне». «Красивой победой со счетом 7:2, — ставит точку Салуцкий, — Всеволод Бобров, признанный лучшим хоккеистом чемпионата, решил спор в свою пользу».

Но спора-то никакого, собственно, не было. Тарасов настаивал на соблюдении принципов коллективного, «колхозного», как он называл, хоккея, уже тогда предполагая, что в хоккее грядущего деления на статистов и солистов не будет, что надвигается время тотального хоккея, в котором все пятеро игроков, оказавшихся в тот или иной момент матча на льду, обязаны будут с максимально высокой степенью надежности и эффективности отрабатывать в атаке и обороне. Так оно в исполнении лучших клубов и сборных мира в XXI веке и происходит. Бобров же был убежден в том, что играть — и сборной, и ЦДСА — надо по простой тактической схеме: шайбу следовало отдавать ему, Боброву, а он, Бобров, с ней разберется. И действительно, довольно часто разбирался.

Тарасов видел хоккей завтрашний и послезавтрашний. Бобров — хоккей сегодняшний, понимая, кто он в этом хоккее есть. Это не конфликт. Это столкновение двух совершенно разных позиций.

Не только Бобров обыграл канадскую команду на том первом для советских хоккеистов чемпионате мира, но вся сборная СССР. Канадцам Бобров забросил одну шайбу из семи. Это, конечно, не умаляет заслуг капитана советской сборной, возглавившего на чемпионате мира список бомбардиров. Но свидетельствует о том, что даже в тех случаях, когда хоккеист получал полнейшую свободу действий от тренера и освобождался от оборонительных функций, когда на него целенаправленно, как на признанного солиста, работали партнеры, у него не всё получалось по основной, бомбардирской части.

Не получилось, в частности, в чемпионате страны 1953/54 года, когда в ЦДСА лихая тройка ВВС (Бобров — Шувалов — Бабич) оказалась в полном составе, продолжая играть так, как привыкла. Но результата при этом чемпионского команде не добыла. Считается, что тройка эта перебазировалась в армейский лагерь без соответствующего настроения, огорченная расформированием команды ВВС и тем обстоятельством, что работать придется под началом Тарасова. Если и так, то это говорит всего лишь об отсутствии у появившихся в ЦДСА игроков должного уровня надежности. Они ведь пришли в армейский клуб играть не за себя, а за коллектив, в котором помимо них еще полторы дюжины хоккеистов. Год спустя что-то, видимо, поменялось в их настроении, и они под руководством того же Тарасова убедительно выиграли чемпионат Советского Союза при одном поражении в восемнадцати турах.