Страница 17 из 59
Подходя к кабинету, Денисов услышал звонок. Он открыл дверь, не зажигая свет и не сбросив куртку, кинулся к столу, успел схватить трубку на последнем гудке.
г— Товарищ Денисов?
Звонили из таксомоторного парка.
— Я разговаривал с Азизбаевым, как вы просили! — это был начальник колонны. — Так вот: Гладилин сказал ему, что не может отвезти на вокзал, потому что его ждут…
— Ждут? Где? Не сказал? — Денисов сдернул шарф, брбсил на стол.
В кабинете было жарко.
— На Варшавском шоссе. Он сослался на сестру жены…
4
— …Это случилось после скандала в пивном баре.
Потерпевший простил меня ради моих родителей. Он так и сказал. Мать буквально валялась у него в ногах. Отец за неделю поседел. В конце концов дело прекратили.
— А вы?
— Я почувствовал себя словно вновь родившимся.
Увидел, как говорится, небо в алмазах. «Благодари и смирись! — твердил я себе. В какой-то повести — кажется, перевод с японского — часто повторялись эти два слова. — В сущности, ничего не надо, кроме простой еды да чистого неба над головой!» Несколько месяцев я всех избегал, особенно старых знакомых. Боялся даже случайно перейти черту. Отец отдал мне свою путевку в пансионат на взморье. И я двадцать шесть дней жил один в почти пустом здании на берегу. Там мы познакомились.
— Он тоже отдыхал там?
— Для меня всегда останется загадкой, как он там оказался. Он сидел за столом против меня. Тихо-тихо.
Если не поднимать головы над тарелкой, нельзя было узнать, есть ли еще кто-нибудь рядом. С нами обедали мужчина и женщина, он старался прийти после всех.
Если я еще сидел за столом, он здоровался, показывал на пустые тарелки, спрашивал: «Наши соседи покушали?» — «Да», — говорил я. Мы молча принимались за еду. Когда мне хотелось общения, я спрашивал в свою очередь: «Наши соседи пообедали?» Или наоборот:
«Еще не пообедали?» Иногда мы встречались у лифта.
Я жил на третьем этаже, он на втором. Престижным считался восьмой…
Лифтов было два, каждый со своим характером. Я всегда замечал, думал, вот-вот начну писать повесть… Один из лифтов был работяга, ему доставалось за двоих. Он часто ломался. Второй хитрил, не сразу бросался на вызов, делал вид, что не заметил. Его оставляли в покое… Отдыхающие предпочитали лифт даже до второго этажа. Только обслуживающий персонал сновал по лестнице вверх-вниз…
— А он?
— Ждал. «Бегают здесь одни холуш..» Внизу был бар. Коньяк, кофе…
Барменша всех знала, умела поболтать с каждым. Иногда я заходил тоже.
Народу было немного, сидели по одному, по двое за столиками. Меня почему-то обходили. «Тебе скоро тридцать, — говорил я себе, — но никто почему-то не несет свою чашку кофе к твоему столику, не набивается в друзья!» Я острил: «Вот сидит молодой человек, который за кроху интереса к себе готов открыться первому встречному…»
— И он подсел к вам?
— Будь проклят тот день! Как всегда перед грядущими неприятностями, я, помню, еще с утра чувствовал себя удивительно хорошо, и мне казалось, все вокруг смотрят на меня с симпатией и завистью…
Под каменным навесом вестибюля было гулко и ветрено.
Денисов стоял у метро, когда в движении автобусов наступил неожиданный сбой. Площадь впереди внезапно опустела. Женщина в форменном халате поверх шубки, торговавшая цикламенами, поправила свисавшие со скамьи длинные голые стебли, глубже вошла в воротник.
«8.15…» — удостоверился Денисов nq висевшим в середине площади часам.
Он успел позвонить в институт Склифосовского. В отделении реанимации уже привыкли к его звонкам, узнавали по голосу:
— Насчет Белогорловой? Из транспортной милиции?
Дальнейший разговор повторялся ежедневно, был знакомым до мелочей:
— Никаких улучшений. Прогноз тот же. Нет, кроме вас, никто не звонил.
Спасибо. И вам того же. Позвоните после обхода.
Освещая противоположную сторону площади, показалось мартовское неяркое солнце. В его лучах совсем близко Денисов вдруг увидел завернутый в пальто живот, шапку пирожком — всю оплывшую фигуру нестарого еще, страдающего ожирением человека.
«Он! — узнал Денисов. — Тучный!»
Притормозившие у светофоров автобусы тем временем один за другим подрулили к остановке. Волна пассажиров накрыла толстяка и каменными ступенями понесла вниз, к турникетам. Денисов поспешил следом.
Течение тотчас подхватило его, мимо контроля потащило дальше, к платформам.
Был утренний час пик.
— Товарищи пассажиры… — предупредило рлдио. — На прибывающий поезд посадки не будет…
Денисов удерживал взглядом пальто и меховую шапку. Первый состав прошел не останавливаясь. Протиснувшись, Денисов занял место неподалеку от толстяка.
— Отойдите от края… — предупредило радио.
Объясниться на платформе не было возможности, Денисов просто не мог подойти.
Из туннеля показался очередной поезд, заполнившее перрон людское море пришло в движение.
«Не упустить бы!» — думал Денисов, противясь каждой попытке стоявших рядом оттеснить его. Поезд наконец остановился, раскрыл двери. Надавив, толпа внесла Денисова и человека, которого он отыскал, в один вагон.
Ехать пришлось недолго.
Перед «Автозаводской» пассажиры произвели перегруппировку. Вагон качало
— пассажиров валило то в одну, то в другую сторону. — — Выходите? спросили Денисова сзади.
Толстяк в это время грузно развернулся, обозначив маршрут.
— Выхожу.
Поезд поднялся на мост. Внизу показалась вода — серая, как в оцинкованном корыте. На пруду, по другую сторону Москвы-реки, было полно пребывавших в оцепенении рыбаков.
Денисов думал о вычерченной Гилимом схеме расположения людей на ночной стоянке такси во время его неожиданной встречи с Белогорловой:
«Две женщины, мужчина, собака. Тренированный чистопородный пес будет всегда находиться слева от хозяина…»
Поезд снова вошел в туннель. С приближением станции почувствовались привычные признаки торможения.
Через минуту поток людей уже выплеснулся на платформу, но подойти к толстяку Денисову и здесь не удалось: тот встретил знакомого, вдвоем они быстро пошли к эскалатору. Оба спешили. Выйдя из метро, не останавливаясь у автобусной остановки, направились на другую сторону улицы.
Интересовавший Денисова человек работал, видимо, где-то поблизости, опаздывал. Инспектор решил не подходить.
Впереди на здании мелькнула табличка: «Профессионально-техническое училище № 1».
Денисов пропустил мужчин вперед, вошел сам. У лестницы стояло несколько парней.
— Кто это? — Денисов кивнул вслед поднимавшемуся по ступеням.
— Гектор Иванович… — стоявший ближе — в джинсах, с металлической пластинкой на запястье — растерялся, не задал Денисову обычного в таких случаях вопроса.
— А фамилия?
— Не знаю. Просто Гектор Иванович. Машинопись преподает… Сейчас у него урок! — парень хлопал глазами: для родителя Денисов был молод, а учащимся ГПТУ явно не значился.
Денисов решил, что допросить Тучного можно будет позже, из автомата на углу позвонил в Склифосовского:
утренний обход врачей должен был закончиться.
— Белогорлова? — отозвался женский голос. — Это вы? Из железнодорожной милиции? Больная в том же состоянии.
— Она уже четвертый день без сознания…
— Есть больные, которые по нескольку недель не могут прийти в себя! медсестра приняла его слова за упрек.
— О чем это может свидетельствовать?
— Ни о чем! — медсестра была категорична: уклончивой дипломатии предпочитала открытый текст. — Вчера больной скончался на семнадцатый день после травмы.
— Значит это, что Белогорлова тянет…
— Абсолютно ни о чем не говорит!
С «Автозаводской» Денисов поехал на улицу Анатолия Живова, в район
Красной Пресни, в клуб служебного собаководства.
Он уже бывал в нем.
В коридорах толпились любители собак. Каждый кабинет был узкоспециализированным: «немецкие овчарки», «доберманы-пинчеры»,