Страница 6 из 123
Венгер (подходит, ласково). Ревновать пришел? Вот чудила!
Милиционер (тихо). Знаешь, я был на дежурстве, а потом случайно забежал в детский садик, и там…
Венгер (заволновалась). Что такое? Говори скорее!
Милиционер. Наша Майка заболела.
Венгер. Что с ней? Где она сейчас?
Милиционер. Температура. Горит. Плачет.
Венгнер (обеспокоенно). Вот волынка. Врача позвал?
Милиционер. Ты будешь сердиться, по я…
Венгер. Что — ты?
Милиционер. Я схватил ее на руки и принес в заводскую больницу.
Венгер. Она в сознании?
Милиционер. Положили ее. Лежит. Зовет маму.
Венгер. А у меня как назло сейчас собрание.
Милиционер. Горит. И плачет. Где мама, спрашивает.
Венгер. Бедная Майка. Что же мне делать?
Милиционер. Она плачет.
Венгер (подлетает к директору и председателю завкома). Слушайте, товарищи, я бегу в больницу. Задержите на пятнадцать минут начало собрания. Я сейчас. Верите, сердце облилось кровью…
Председатель завкома. Кто там, в больнице?
Венгер. Ребенок мой. Словно камень кто положил на сердце. Маечка моя маленькая… (Остановилась.)
Директор. Оно бы и неприлично бежать с собрания. Что, она тому ребенку поможет? На каждом участке нужно беспокоиться об интересах пролетарского государства.
Председатель завкома. Попробуй родить ребенка, а потом будешь говорить. Она и мать не хуже, чем секретарь. Люблю Венгершу за это. А на собрание она успеет.
Директор. Я не согласен. Кто она — мать или секретарь в первую очередь?
Венгер побежала. За нею милиционер.
Председатель завкома. В первую очередь она — Венгерша!
Скамья возле заводской больницы. На скамье Милли и Франц.
Милли. Вы сегодня не на работе, Франц?
Франц. Не на работе, Милли. Навестил вашего отца. С вами на солнце посижу. Солнце весеннее, мглистое. Словно мы на Ванзее приехали. Плещет вода, гуси летят высоко, незаметно. Немецкая весна, да и все тут.
Милли. А вчера был ветер, Франц! У нас не бывает таких ветров.
Франц. Тут еще Азия, Милли. По степи ходят аравийские пастухи. Словно степные пираты, блуждают люди. Украиной называется эта земля, и вовсе нет Гоголя. Помните, „Тарас Бульба“? А тут из пустыни встает мировая индустрия.
Милли. Вы, как поэт, Франц. Я думала, вы уже бросили поэзию.
Франц (неохотно). Разве это поэзия? Это дикая стихия. Такой ветер никаким стихом не перекричишь. Сюда нужны гудки, морские сирены, пушечные выстрелы. Проклятая степь.
Милли. У вас были нежные сонеты… Немецкие сонеты.
Франц. Глупости. Я инженер, Милли. Я приехал сюда завоевателем, конквистадором. Мне нет дела до идей — я практик. И я буду строить хотя бы и коммунизм — если он будет создаваться с заводов!
Милли. А у коммунистов есть любовь? Мне говорили, что у них лотерея.
Франц. Вы, Милли, ребенок! Какое вам до них дело! Вы — немецкая девушка…
Милли. А если вы будете строить коммунизм и станете коммунистом? И не будете знать меня? А будете знать лотерею?
Франц (привлекает Милли к себе). Я буду строить коммунизм, но я останусь вашим Францем.
Милли (отодвигается). Вы забыли, что было вчера. Вы не взяли меня с собой, когда бежали!
Франц. В страшную пустыню?! Там песок и ветер. Меня вдруг охватили сомнения.
Милли. Немецкая девушка всегда должна быть возле своего нареченного.
Франц. Но ведь там было так опасно! Я не мог рисковать вашей жизнью.
Пауза. Милли пытается собраться с мыслями.
Милли. Гофман пишет, что нельзя рисковать только любовью. А жизнью моего отца вы ведь рисковали?
Франц. Длинная, бесконечная дорога. Степь. Пастухи, которые ходят, словно апостолы, возле отар. Вы бы почувствовали страшное отчаяние. Вас жгло бы солнце и швырял на землю ветер. Вас бы мучила жажда.
В больницу пробегают Венгер и милиционер.
Милли. Но я была бы с вами, Франц.
Франц. А смерть, Милли?
Милли. Я боюсь только лотереи. Вы вытащите другой номер, не меня.
Франц (прижимает). Чего же вы гневаетесь, Милли?
Милли (отодвигается). Вы не взяли меня с собой. Я хотела быть немецкой девушкой.
Франц. Вы и так немецкая девушка. Поцелуйте меня — мне уже нужно идти на собрание.
Милли (заставляет себя говорить спокойно). Так вот она — ваша любовь?! Собрание, дела. Лотерея?!
Франц. Вы смешная, Милли. Я — инженер, я — мужчина. Я не могу объяснять вам свои дела. Вы не поймете их… Что вы мне ответите, если я вам скажу, что честность может выглядеть в степи, как преступление?
Милли (встает, громко). Ваши дела меня не касаются! Я оставляю их вам! Я — смешная? А вы недостойны немецкой девушки. Вы — трус! Вы бежали от меля, потому что совершили какой-то непристойный поступок! Прочь! Я вас не знаю!
Франц вскочил на ноги. Протянул руку к Милли, но она замахала руками.
Франц (оторопев). Подождите… Минуточку… Я же люблю вас, Милли…
Милли. Прочь от меня!
Франц медленно отходит, Милли падает на скамью и начинает плакать.
Милли (сквозь слезы). Бы еще меня не знаете, Я вас застрелю и не заплачу…
Плачет. Из больницы выходит взволнованная Венгер.
Венгер. Вот тебе и на! Чего это вы плачете?
Милли. Нихт любит… Лотерея…
Венгер. Ну и леший с ним! Пошли со мной. Успокойтесь.
Милли. Нихт понимат…
Венгер. Дьявол ему в печенки, вот что! Пошли со мной. Никогда я не поверю, чтобы две женщины да не поняли друг друга. Да еще и в наших таки делах.
Милли (плачет), Нихт понимат.
Венгер. Ничего, поймете. Я вот была у нос гели моей Майки. Жар. Температура, плачет, бедная. Узнала меня и начала жаловаться. Такая беспомощная, доверчивая. Верите, даже заплакать хотелось. Пошли.
Милли поднялась. Пошли. Дальнейший разговор — в движении.
Венгер. Моя Майка — необыкновенный ребенок. Когда я прихожу, бывало, с работы, она садится ко мне на руки и рассказывает новости. Язык у нее, конечно, детский.
Милли (жалобно). Нихт понимат.
Венгер. Я ее тоже не совсем понимаю. Отец — тот лучше ее знает. Он больше бывает с нею. Нужно вот не затянуть собрание и снова к ней побежать.
Милли. Нихт понимат.
Церковь-столовая. Людей уже собралось порядочно. Входят Седой и Гвардия. Продолжают разговор.
Гвардия.…города всегда будут городами. Никто не собирается их разрушать.
Подходят к директору и председателю завкома.
Седой. Я не говорю, что диктатура пролетариата разрушит города. Мне подумалось вот: сколько есть дармоедов в наших городах. Живут и… живут… И ни к какому классу, говорят себе, не принадлежат. Потом я подумал, что много наших городов развалится и погибнет. Красота!
Директор. Что это ты выдумал?
Седой. А то, что будут города возле групп больших заводов или там, где столицы республик. Остальные города постепенно развалятся. Это диалектика.