Неосторожность

Я замечаю, что он глотает начальные звуки, и это выдает его истинное происхождение. Да, знаете ли, я сноб. Но разве это хуже, чем притворяться кем-то, не будучи им?

– Иди отсюда, Клайв. Ты пьян.

– Ну и что?

Он с усмешкой поворачивается к Мэдди:

– Ты за ней смотри, а то она отымеет Гарри, как только ты отвернешься.

– Ну все, хватит.

Гарри встает и шагает к Клайву.

На мгновение мне кажется, будто Гарри ударит его. Клайву, похоже, тоже так кажется – он невольно дергается, ожидая удара. А Гарри силен, может, не такой силач, как Нэд, но достаточно крупный. Нельзя играть в хоккей так, как играл Гарри, и не научиться махать кулаками. Вместо этого Гарри сгребает Клайва за лацканы.

– Клайв, я не понял, что ты тут нес, но ты явно перепил, – говорит он. – Я хочу, чтобы ты извинился перед моей женой, Клэр и Сисси. Потом заплатишь по счету и уберешься отсюда.

Клайв явно нервничает, но отвечает:

– А если нет?

– Тогда я тебя отсюда выволоку и отлуплю.

К нашему столу уже подбежала Анна, посетители оборачиваются.

– В чем дело? Мистер Гарри, что вы делаете?

Тот отпускает Клайва.

– Ничего, Анна. Один из посетителей как раз уходит.

– Иди к черту, Гарри, – говорит Клайв, к которому вернулось самообладание. – И ты тоже, шлюха.

Нэд готов догнать его, но Гарри кладет руку ему на плечо:

– Пусть идет. Оно того не стоит.

Анне он говорит:

– Прошу прощения, Анна. Надеюсь, это не испортило остальным клиентам аппетита.

– Я такого не люблю, мистер Гарри, – произносит она. – Не хочу, чтобы он приходил. А вы всегда приходите. Вы мне почти родные, вы, миссис Уинслоу и мистер Уолтер.

– Спасибо, Анна. – Он поворачивается к Клэр, берет ее за плечи и спрашивает: – Живая?

Она кивает, у нее красные глаза.

– Простите, – всхлипывает Клэр. – Простите.

– Просто есть мужчины, которые очень не любят, чтобы их бросали, – разряжает атмосферу чья-то шутка. По-моему, моя.

– Гарри, – говорит Мэдди, поднявшись из-за стола, – я отведу Клэр в дамскую комнату. Идем, Клэр. Сисси, идем с нами.

Когда они возвращаются, Клэр молчит. Она ни на кого не смотрит. Мэдди наклоняется к Гарри:

– Нам пора.

– Конечно. Попрошу у Анны счет.

По дороге домой в машине царит неловкая тишина. Нэд и Сисси поехали на своей, мы сели в старый джип. Гарри пытается найти что-то смешное в произошедшем. Но даже его природное обаяние не помогает. Непонятно, о чем думает Мэдди? Она не делится своими мыслями. О чем они будут говорить, когда лягут – в своей спальне, одни? Будет ли Мэдди сердиться? Испугается? И что сделает или скажет Гарри? Он вообще скажет что-нибудь? Они женаты почти двадцать лет и настолько неразлучны, что она даже ездила с ним по стране, когда он представлял книгу.

Положение спасает Мэдилейн. Она поворачивается, смотрит на Клэр, сидящую рядом со мной на заднем сиденье, и произносит:

– Надеюсь, ты понимаешь, что Клайв нес бред?

Клэр благодарно шмыгает носом:

– Спасибо, Мэдди.

– Нет. Не надо меня благодарить. Меня просто бесит от того, что такие, как он, считают себя вправе отравлять людям жизнь из-за того, что сами несчастны. Он дурак и пытался сделать больно тебе и нам. Мы задели его гордость, ему нужно было отыграться.

Я никогда прежде ею так не гордился. Она всегда умела отбросить все наносное и сосредоточиться на самой сути.

Гарри ведет машину, смотрит на дорогу. Он бросает на Мэдди быстрый взгляд и улыбается, а она улыбается в ответ. Все плохое забыто; порядок и доверие восстановлены.

– Ты видела его лицо, когда он решил, что я буду его бить? – спрашивает Гарри.

Мэдди смеется.

– Да! Возникло ощущение, будто он сейчас расплачется. А почему ты его, кстати, не ударил? Видит бог, он заслужил это.

– Не те времена, родная. Я бы не удивился, если бы Клайв привел на обед толпу юристов, надеясь, что я именно так и поступлю. Теперь никого нельзя ударить, чтобы на тебя не подали в суд. С моим приятелем такое было пару лет назад. Его судили. Юристам лишь бы поразвлечься. Извини, Уолтер, не хотел тебя обидеть.

– И не обидел, – замечаю я.

Мэдди поворачивается к Клэр:

– Он мог так поступить? Это в его духе? Господи, какой ужас.

– Я не знаю. Поначалу он был очень милым. Я только тут его увидела с другой стороны. В Нью-Йорке он был славный, красивый, успешный…

– Отличная добыча, – усмехается Мэдди.

– Здесь он оказался иным, он просто был…

– Кем? – спрашивает Гарри.

– Он был… – начинает она, но вовремя останавливается и произносит не то, что хотела: – Он был ненастоящим. Вот. Подделкой. Понимаете? Вот так вдруг, здесь, в этом чудесном месте, рядом со всеми вами он оказался подделкой. Как фальшивый бриллиант, если его положить рядом с настоящим при правильном свете.

Мы въезжаем на дорожку. В нескольких окнах горит свет. Няня не спит. Нэд и Сисси, судя по всему, отправились ко мне. Я прощаюсь и следую за ними, находя путь, как слепой монах в знакомом лабиринте.

6

День труда. Последний победный клич лета. Темнеет уже раньше. Осень стоит на пороге, ждет. Выходя вечером, берешь с собой свитер.

Клэр едет в моей машине. Она приезжала каждые выходные. Теперь она – одна из нас, часть ядра, которое остается неизменным, какие бы второстепенные персонажи ни прибивались к нам в ресторанах, на вечеринках с коктейлями, на пляже или в ленивые полуденные часы у Уинслоу, вечерами, когда играли в шарады, на прогулке на моей маленькой яхте, на девятом дне рождения Джонни, искупаться вместе голышом или послушать Верди под звездами. Мы все загорели.

Я настоял, чтобы выехать в четверг вечером, велел ей сказаться на работе больной. Никого не будет, объяснил я. Все уже уезжают. Мы отправимся ранним вечером. Пообедаем, поболтаем. Я использую эту возможность, чтобы узнать ее поближе. Клэр на сей раз остановится у меня. И Нэд с Сисси тоже. Они приедут завтра. Уинслоу в выходные принимают других гостей.

Я заказываю нам обоим мартини. Она тоже к нему пристрастилась. Не больше двух за раз, как-то сказал я ей. Я все повторяю старую шутку, чем мартини похож на женскую грудь: и того, и другого по одному мало, а три – слишком. Эту заповедь надо соблюдать.

Мы обедаем в городе, в итальянском ресторане. Он открылся в пятидесятых годах. Кабинки обтянуты красной искусственной кожей, на меню нарисована Пизанская башня. Это последнее заведение на Ньютаун-лейн, сохранившееся со времен моего детства. Даже хозяйственный магазин закрылся. Мне в этом ресторане нравятся две вещи. Во-первых, он демократичный. Я видел, как кинозвезды здесь сидят за соседними столиками с рыбаками, у которых обветрены шеи, и их семьями. Во-вторых, тут подают изумительную тонкую пиццу.

Я расспрашиваю Клэр: где родилась, жила, училась, что изучала, почему работает там, где работает, кто она. Правая рука у меня так и чешется записать ее слова в желтый юридический блокнот, но я все неплохо запомню.

Клэр «сотрудничает со следствием», джин развязал ей язык. А я веду себя идеально: не агрессивен, внимателен, сочувствую. Она рассказывает мне об отце, о своей матери-француженке, о младшем брате, программисте, который живет в Калифорнии. Но я знаю, что у свидетелей свои интересы. Они могут солгать, подтасовать факты. Могут быть обидчивы и закрыты, выдавать лишь самые скудные сведения. Некоторые хотят мне понравиться, думая, что это повлияет на мое понимание закона.

Совершенно ясно, что Клэр хочет мне понравиться. Не в романтическом смысле, увы. Нет, для этого она со мной слишком непринужденно держится. Ведет себя так, словно я – перспективный работодатель. Хочет предстать передо мной в лучшем свете, получить мое одобрение. И перед ней трудно устоять. Клэр смеется моим шуткам, задает вопросы, вытягивает из меня истории. Мало что так нравится мужчине, как звук собственного голоса и понимающий слушатель, а лучше слушательница.