Радуга (сборник)

В купальных костюмах люди не кажутся такими разными, границы между кастами и классами стираются. На еще бледном теле человеческая голова обычно выразительнее, форма ее лучше и отчетливее. Зато тело производит впечатление слинявшего, отвыкшего от постороннего глаза после долгого зимнего пребывания во мраке, под плотными тканями одежды.

В тени оранжево-красной полосатой палатки, натянутой на голубые шесты, сидел грузный мужчина. Держа между пальцами сигару, он слегка подался корпусом вперед.

— Это ваш пес? — сухо спросил он.

Рядом сидела девочка, вероятно, лет десяти; прикусив нижнюю губу, она метала полные ненависти взгляды на мальчика и собаку. В ее сузившихся глазах стояли слезы.

— Нет, — ответил Гроль приятным голосом, который, казалось, эхом отдавался у него в груди, — собака принадлежит этому мальчику, а он, правда, мой сынок.

— Вам, конечно, известно, что бегать собакам по пляжу воспрещается. Ваш терьер едва не испугал мою дочь, затоптал ее каналы и стоит на ее лопатке, — настойчиво твердил самодовольный голос.

— Оттяни его, Вилли, — с улыбкой сказал Гроль. — Вы правы, сударь; но собака вырвалась у мальчика из рук и, в конце концов, ничего страшного не произошло.

Вилли отвел Конга на несколько шагов в сторону, поднял лопатку и с легким поклоном протянул законным владельцам. Кроме девочки и ее отца, в глубине палатки сидела грациозная женщина удивительной красоты. Гроль рассудил, что матерью девочки она не может быть — слишком молода, а для воспитательницы слишком хороша собой. Очаровательно подает себя, подумал он. Эти рыжеватые брови… Похожа на ирландку.

Никто не взял у мальчика лопатку. Вилли, хмурясь, воткнул игрушку в песок перед девочкой.

Гроль улыбнулся.

— Полагаю, что теперь все улажено, — сказал он и опустился на песок. — Такая чудесная погода! — Он лег на живот, оперся на локти и, подперев щеки ладонями, внимательно разглядывал враждебно настроенную тройку. Вилли, думал он, вел себя мило и вежливо, как он хорош рядом со своим Конгом!

Собака, не склонная, по-видимому, к столь быстрому примирению, вздыбила шерсть на загривке, тихо заурчала, потом все-таки легла.

— Я хочу застрелить эту собаку, папа, — решительно сказала вдруг девочка. — Она меня так напугала!

Только теперь Гроль увидел на руке у девочки золотой браслет старинной работы — зеленовато-желтую змейку, свернутую в три кольца.

— Этих людей надо проучить, — продолжала девочка. — Я сама буду стрелять.

Гроль кивнул сыну. В глазах мальчика вспыхнул гнев, он подтянул к себе собаку. Взрослые, сидевшие в палатке, привыкли, очевидно, к деспотизму девочки; она, несомненно, командир и диктатор в семье, подумал Гроль. Он спокойно ждал продолжения столь «приятного» разговора. В конце концов на то он здесь, чтобы поставить на место зарвавшегося бесенка, если папаша с его дорогой сигарой в зубах не решается это сделать, потому что прелестное дитятко не терпит сдерживающего начала.

— Мою собаку никто не застрелит, — грозно сказал Вилли и стиснул кулаки. Но девочка, не удостоив его даже взглядом, продолжала:

— Папа, купи у них собаку, вот моя чековая книжка.

Она взяла лежавшую в глубине палатки сумку с замком-молнией и действительно достала из нее узкую чековую книжку и автоматическое золотое перо.

— Если ты мне ее не купишь, я швырну за обедом тарелку с супом на самую середину зала. Ты меня знаешь, папа, — девочка говорила почти шепотом, ее слегка загоревшее лицо сильно побледнело, а в глазах, голубых с зеленоватым отблеском от близости моря, горел злой огонек.

— Предлагаю десять фунтов за вашу собаку, — сказал папаша.

Гроль сел и скрестил ноги. Ему было любопытно, во что выльется этот эпизод…

— Собака не моя. Обратитесь к моему сыну. Он сам растил терьера.

— Я с детьми дел не веду. Предлагаю пятнадцать фунтов — вполне приличная сумма за этакое дерьмо.

Гроль понял — вот случай узнать своего старшенького.

— Вилли, — сказал он, — этот господин предлагает тебе за Конга пятнадцать фунтов. Он покупает его для того, чтобы застрелить. На пятнадцать фунтов ты можешь приобрести велосипед, о котором ты уже целый год мечтаешь. Я, к сожалению, долго еще не смогу сделать тебе такой подарок. Мы не так богаты.

Вилли испытующе посмотрел на отца, не шутит ли он. Но на родном лице не было и тени улыбки. Вместо ответа мальчик одной рукой обхватил Конга за шею, улыбнулся отцу и сказал:

— Я его не продам, папа.

Господин в купальном костюме, с еще бледным, необветренным телом, повернулся к Гролю. Было видно, что дело с собакой начинает его раззадоривать.

— Уговорите сына, предлагаю двадцать фунтов.

— Двадцать фунтов, — сказал отец, обращаясь к Вилли, — на эти деньги ты купишь и велосипед и четырехвесельную шлюпку. Помнишь, как она тебе понравилась? Зеленая четырехвесельная шлюпка для водных просторов, а для суши — велосипед, самый лучший, с фонарем, динамиком и новейшими шинами, весь никелированный, до последнего винтика. И у тебя еще останутся деньги на часы, Вилли. Все, что от тебя требуется, — расстаться с собакой и передать сворку в руки господину.

Вилли презрительно сказал:

— Стоит мне на десять шагов отойти, Конг тут же оборвет сворку и прибежит назад.

Красивая и чем-то необычная молодая женщина, похожая на ирландку, впервые раскрыла свой изысканно накрашенный рот.

— Этого не случится, — сказала она высоким, милым и лукавым голосом (восхитительная особа, подумал Гроль) и достала из своей сумочки маленький браунинг, сверкающий серебром и инкрустацией. — Эта штучка, пожалуй, помешает ей.

Неумно с ее стороны, подумал Гроль.

— Как видите, сударь, собака прекрасной чистокровной породы и превосходно выдрессирована, — сказал он.

— В этом мы убедились.

— Предложи пятьдесят фунтов, папа, и кончай дело.

— Пятьдесят фунтов, — повторил Гроль, и голос его слегка дрогнул.

Этими деньгами мы оплатили бы поездку к морю, и мать Вилли могла бы оправиться от болезни. Санаторий слишком дорого стоит, мы еще не можем позволить себе такую роскошь.

— Пятьдесят фунтов, Вилли! Это — велосипед, часы, палатка, знаешь? — коричневая со шнурами и колышками, — и у тебя еще останутся деньги, чтобы помочь мне послать маму в санаторий. И все это за одну собаку, подумай только! А при первом удобном случае мы за три шиллинга купим в «Обществе покровительства животным» нового Конга.

— Конг только один, — тихо сказал Вилли. — Я не продам его.

— Предложи сто фунтов, папа. Я хочу застрелить эту собаку. Не хочу, чтобы она мне все опять растоптала.

Грузный господин немного помедлил, но затем согласился с дочкой.

— Сто фунтов, сударь, — хрюкнул он. — По вас не видно, чтобы вы так легко могли отказаться от небольшого состояния.

— Вы правы, сударь, — ответил Гроль и, обратись к Вилли, очень серьезно сказал: — Сынок, если я открою на твое имя текущий счет в сто фунтов стерлингов, то через десять лет ты сможешь на них получить высшее образование. Сможешь, разумеется, приобрести себе также маленький автомобиль и ездить на нем в школу. Мальчики будут тебе завидовать. Ты и маму сможешь возить на рынок. Сто фунтов за какую-то собаку — это много денег.

Вилли, потрясенный серьезностью всего, что сказал отец, сморщился, готовый заплакать. В конце концов, он был маленький мальчик, которому едва минуло восемь лет, а от него требовали, чтобы он выдал на смерть любимую собаку.

— Но я люблю Конга, и Конг меня любит, сказал он голосом, в котором звенели слезы. — Я не хочу отдать его.

— За сто фунтов?! Уговорите его, сударь! Моя дочь со свету меня сживет. Вы и представления не имеете, как может донять такая девица. — Толстяк вздохнул.

Я бы ей прописал науку по ее нежным щечкам, подумал Гроль, бросив взгляд на сына, который, морща лоб, силился сдержать слезы. Пристально и недобро глядя в глаза девочке, он спокойно и четко сказал вслух все, что думал, и добавил:

— Я полагаю, что таким образом инцидент исчерпан.