Страница 47 из 73
Нет, она не могла примириться с этим несовершенным миром. Ее детская душа была не в силах свыкнуться с потерей, равно как и предаться радостно-горьким мечтам о мести; душа ее осталась нетронутой и в то же время наивной, ибо Рози, как женщину, держали в постоянной изоляции. Она старалась уйти, уйти в себя. Со стороны можно было подумать, что эта хорошенькая, вполне разумная женщина неторопливо, но уверенно идет своим путем, однако в действительности воображением Рози овладевали все более горькая скорбь, все более страстное желание «исправить мир»; внутреннее «я» Рози утратило большую часть своей жизнерадостности, мечты ее таили опасность, ибо при столкновении с повседневной действительностью они должны были кончиться еще более жестокой катастрофой.
Вернуть потерянные деньги… Стать учительницей, давать уроки… А на кого оставить ребенка? Откуда взять учеников, и сколько она заработает? Потеряла она деньги в одно мгновение, а чтобы вернуть их, потребуется множество мелких усилий, долгие мрачные часы, и в это время ее дом захиреет. Все казалось ей неясным, почти недостижимым. Надо добыть деньги скорее. Продать себя кому-нибудь здесь в западной части Берлина? Мужчины в этом районе так испорчены, что по сравнению с ними все прочие бюргеры чувствуют себя невинными младенцами. Таким образом она возместит убыток за три-четыре вечера, а может, и за два. Женщинам в те времена платили щедро, а Рози знала, что у нее красивое тело. Она шла и грезила наяву, испытывая глубокое наслаждение. На ее губах блуждала безумная улыбка, глаза блестели от ужаса и сладострастия испуганно и блаженно. Как все верные жены, Рози уже не раз с трепетом признавалась себе, что мечтает о маленьких приключениях, о мимолетных наслаждениях. Но если она пойдет по той дороге, куда ее толкает инстинкт, чтобы заработать деньги, она достанется не любимому мужчине, не мужчине-герою, ее купит первый встречный. И с ним надо будет познать тайны пола, с ним изведать границы унижения — нет, таких границ не существует. И снова Рози думает: какое жестокое наслаждение — понести кару, погрузившись в ужасающую грязь! Измученная, она поворачивает голову то вправо, то влево — голову, в которой проносятся все эти мысли. Будь что будет. Рози не хочет, чтобы ее любимый Гильдебранд терзался, не зная, как возместить потерю. Пускай, презрев отвращение, она сама искупит свою вину, испытает наслаждение, подобное каре, будет брать деньги, словно какая-нибудь девка. А почему бы и нет? В этом мире все считается нормальным. Здесь из похоти убивают маленьких девочек, а безумцев, одержимых этим пороком, лечат тем, что отрубают им головы. (В сознании Рози возникает плакат, наклеенный на столбе для афиш.) Что считается единственной ценностью? Пфенниги, кайзеровские пфенниги. Их крестным отцом, как говорили на уроках истории и писали в газетах, был Вильгельм I. И тот, Бисмарк, который дал конституцию. Их рождение ознаменовалось покушениями и казнями, болтовней в рейхстаге, ростом социал-демократии, преследованиями и оправдательными приговорами, колониями, флотом, парадами, новыми гаванями, новыми каналами, банкротствами и вновь возникшими состояниями, Фридрихом III и его трудной смертью, гнавшейся за ним еще в Сан-Ремо и сразившей его здесь, на севере, Вильгельмом II, его грубостью и блеском, быстрым ростом Берлина… Когда ей было десять лет, Оливерплац еще находилась за чертой города, а вокзал Кайзердам — в лесу. В то время им жилось хорошо… Она носила носки гольф, коротенькие платьица, соломенную шляпку с матросской лентой; у отца были сбережения в прусских облигациях-консолях, они представлялись ей похожими на мраморную консоль с прусским золотым орлом и вызывали воспоминание о подставке под зеркалом в их гостиной. Окружная дорога вела тогда в Халензее — за город. В Грюневальде жили богатые люди. «Когда ты вырастешь большая и выйдешь замуж, я куплю вам виллу в Грюневальде». У них была прибыльная бакалейная лавка на Фленсбургерштрассе. Но потом началась бурская война, война на Балканах, война против гереро, триполитанская война — теперь все эти события смешались в ее голове в кашу. Да, сначала была еще война с Китаем, с Киао-Чао. В ее сознании всплывают черно-белые картинки из иллюстрированных журналов; на них в живописных позах изображены солдаты со штыками и солдаты у пушек. А потом началась русско-японская война, и сражения продолжались целые дни напролет. Но все это происходило где-то там и нас не касалось. Кайзер защищал мир, обнажив меч. Когда она приходила домой, напичканная плоскими истинами, которые, согласно прусским обычаям, внушали будущим учительницам, она слышала, как отец иронически замечал: «Весь мир не может не завидовать нам». И он не давал ни гроша на общество «Содействие флоту» и не участвовал в сборах «в пользу Восточных областей». «Я сам все понимаю!» — говорил он.
А потом, несмотря ни на что, началась война. Неописуемое воодушевление царило в городе! Отец стал солдатом, отец умер. Сыпной тиф, смертельный исход, exitus. До сих пор еще в ушах у нее стоит безумный крик матери, барабанившей кулаками по столу, покрытому клеенкой:
— Неправда! Мой муж жив!
Но факт остается фактом. Свою лавку они удачно продали, военные займы давали хорошие проценты, ибо все золото теперь принадлежало рейхсбанку и деньги были деньгами фатерлянда. В школе она прививала берлинским ребятишкам любовь к отечеству и к утешительнице-природе. Четыре года подряд были одни сплошные победы, но жизнь становилась все тяжелей. Ее брат погиб геройской смертью; на протяжении трех лет погибли и двое ее возлюбленных, фронтовики, с которыми она наслаждалась жизнью в жаркие ночи их отпуска; жизнь этих юношей убыла быстро, словно песок в песочных часах. Обоим было наплевать на войну, оба они, яростно желая мира, опять попали на фронт, и обоих их быстро зарыли в братской могиле.
Уже давно нужда приучила ее думать, подобно тому как нужда научила первобытного человека пользоваться своим разумом. Мало-помалу, с трудом Рози начала идти против течения, вступая в борьбу с общественным мнением и людьми. Сперва ее больно поразила наглость спекулянтов и спекулянток, богатевших на угольных талонах, карточках на мясо и сахар, жиревших на хлебе насущном. Пусть только настанет мир! Но мир им принесло поражение.
— Пока все не развалится, те, кто сидит наверху, не прозреют, — сказал ей Отто и с серьезным видом сообщил, что еще Бисмарк (его назвали Отто в честь Бисмарка) заложил основы, сделавшие возможным все это безумие…
Повсюду красные флаги. И черно-красно-золотые. Их несут толпы народа, изголодавшиеся и смертельно усталые. Надо ли их бояться? Все сытые, все, кто желает, чтобы война продолжалась возможно дольше, вооружаются. Вооружаются против каждого, кто хочет, чтобы из хаоса родился новый мир. Правые убивают левых вождей. И Рози возмущается от всего сердца, видя, что правосудие парализовано. Государственная машина и наглое насилие всегда подавляют безоружных.
Рози привел в себя грохот надземной дороги. Захваченная своими мыслями, пытаясь понять, в чем корень зла и почему в этом диком мире грабители остаются безнаказанными, она бежала по улице, не глядя по сторонам. Теперь ей надо повернуть обратно. Рози качает головой, удивляясь собственной рассеянности. Уже почти пять. Пробираясь между машинами, она идет вперед. Над ее головой — железная дорога; потом Рози перебегает через улицу.
Только в это мгновение она не грезит, а потом в ее воображении вновь проносятся картины инфляции: дикая спешка, страх и отчаяние. Губы Рози дрожат; нахмурив брови, низко опустив глаза, она бредет к себе домой… Ее семья обеднела, у них не осталось ничего, кроме мебели и небольших сбережений в реальных ценностях. Ее другом становится некий Гильдебранд Мюллер. Под сердцем у нее шевелится ребенок, они празднуют свадьбу. Бедствия изливаются на мир все более широким потоком. Убийства следуют за убийствами. Как только трудящийся люд, измученный непосильной работой и лишениями, начинал мечтать о передышке, как только усиливалось падение марки, как только начинались перебои в экспорте, как только возникала угроза финансовых мероприятий, которые возложили бы на плечи богачей бремя добывания денег для своего рейха и для разоренных областей, так учащались хладнокровно и организованно подготовленные богачами убийства сторонников республики. Именно так воспринимал события Гильдебранд; Рози в точности переняла его взгляды. Силы, жертвой которых становится одаренный и знающий министр Ратенау, тоже, кстати, богатый, подымают стоимость всемогущего доллара, мерила всех ценностей, с трехсот двадцати пяти до шести тысяч марок, позже до восьми тысяч марок и наконец — до двадцати тысяч. А затем Рози узнаёт, что богачи форсируют инфляцию. Она долго не верит, долго сомневается, но потом все же вынуждена поверить, ибо это вполне доказано. Инфляция нужна богачам, чтобы по дешевке сплавлять товары за границу! В памяти Рози всплывает имя «гиганта» Стиннеса, ставшее символом безграничного успеха, человека совсем особой породы. Миллионы, миллиарды, биллионы. Бумажные деньги и почтовые марки; пока их безостановочно выбрасывают из машин на улицу, не успевая даже просушить краску (печатники уже давно добились оплаты в долларах), банкноты превращаются в мелкую разменную монету; на письмо приходится наклеивать целые серии почтовых марок. Безумие охватывает цифры и людей. Спекуляция превращается в национальное бедствие, голод становится обычным явлением для всех, кому нечего продавать, кроме собственных рук. Правда, рейху удается отделаться от своих долгов. Это великое время великих концернов навсегда наложило свой отпечаток на нервы и плоть ее маленькой дочки… Но вот таинственная длань судьбы карает одного за другим всех троих, тех, кто, согласно мнению общественной прослойки, к которой принадлежит Рози, несет главную вину за чудовищное падение марки: главу рейхсбанка, министра, выпустившего военные займы, и наконец самого виновного — чернобородого бога промышленников с меланхоличным лицом индуса, того, кто уже в 1916 году решил, что воюющий народ будет впредь бесплатно работать на него… Усталая душа маленькой Рози упивается мстительными воспоминаниями. Вот умирает министр, умирает страшной смертью, охваченный пламенем горящего вагона, умирает так же, как и сотни тысяч людей, в том числе как оба ее возлюбленных-фронтовика, которые погибли от огня гранат, погибли из-за него — это она теперь поняла, — из-за его рабской покорности и подчинения крупным концернам, затягивавшим войну и множившим долги Германии… И сам хозяин гигантского концерна, его божество, умирает от гнойного аппендицита только потому, что он чересчур поздно дал разрезать себе живот, — ему вечно было некогда, уж слишком он усердствовал, хватая все, что покупается на земном шаре… Материальные блага ценились в то время больше человека. Власть денег была превыше всего…