Радуга (сборник)

— Юношу нужно отправить в санаторий, — проворчал на прощанье врач, у которого было более мягкое сердце, чем положено врачу по нынешним временам.

И Отто действительно попал в санаторий. А в его личном деле появилась отметка о временном умопомешательстве, что раз и навсегда избавило его от строевой службы. За годы войны у него было достаточно времени усвоить разнообразнейшие знания; в середине 1917 года он был переведен вагоновожатым в Лилль и доказал на этой работе, что «тогда» у него был лишь временный припадок какой-то неведомой или, может быть, ведомой ученым болезни, и, вернувшись со всеми другими на родину, он женился на крошке Минне, которая после долгих приключений и блужданий — мы не будем их здесь касаться — поняла, что самое лучшее для нее — продолжить солидное дело фрау Альбертины Темке.

Отто в настоящее время — отец двоих детей и вагоновожатый трамвая. Иногда ночью, когда ему не спится, в памяти его всплывает вечер, когда он сыграл роль сумасшедшего. Он усмехается. Более рискованного приключения, думает он, в его жизни не было. На этот раз счастье заговорщицки подмигнуло ему, но вторично рассчитывать на такую милость не приходится.

Фашист-предтеча

е будем называть имени этого человека, хотя, по всей вероятности, его давно уже нет в живых. Ведь в последнее время уничтожение людей как в Европе, так и в Азии приняло особенно широкий размах; к тому же описанные в этой новелле события разыгрались «тыщу лет назад», как выразились бы причастные к ним евреи. В те годы подобный индивидуум еще представлялся загадкой, но сегодня его смело можно назвать фашистом-предтечей, и любой из наших современников поймет, о ком и о чем идет речь. В то время прежде всего возник бы вопрос о национальной принадлежности почтенного доктора (наш герой и в самом деле был врач). И зря! Читатель, я думаю, согласится с этим: ведь нации состоят из людей, а звери, которые иногда попадаются среди них, не имеют ничего общего с простым человеком-тружеником. Его земные радости и страдания глубоко безразличны представителям этой алчной и беспощадной касты, которые постигли в совершенстве одно лишь искусство: выжимать все соки из ближнего своего; они и живут плодами его трудов, не марая своих холеных господских рук и не обливаясь потом.

В первую мировую войну, начавшуюся, как известно, в 1914 году, наш герой был военным врачом и вплоть до самого Брест-Литовского мира служил верой-правдой в царской армии, чьи поражения заполнили историю тех лет. Впрочем, поражения эти сыграли злую шутку с победоносными германцами, породив у них ложные представления о боеспособности русских как таковой. Но в те дни наш герой, как и многие другие, бежал с фронта: он спешил домой, к жене и детям. В самом деле, что еще могло удерживать его, интеллигента, «барина», под «опозоренными» знаменами разбитой и взбунтовавшейся армии?

Приходилось начинать жизнь заново.

«…Все кругом рушится: на окраинах некогда великой империи, как грибы после дождя, растут новые государства, а в седом Кремле хозяйничают бывшие адвокаты, ссыльные и даже каторжники. Да будь оно все проклято! Ну ничего, подождем немного. Белые генералы еще пройдут железной метлой по Москве и Петербургу! Как это говорят немцы? Дисциплина — это полжизни! Верно! А в хаосе, бушующем на обломках великих монархий, дисциплина — единственное опасение. Только после того, как будет обезглавлена гидра мятежа и крамолы, порядочные люди вздохнут спокойно. Тогда начнется восстановление разрушенного хозяйства и нравственное обновление общества. Каждый сможет тогда заработать на хлеб насущный, содержать семью и воспитывать детей. И каждый будет трудиться не покладая рук и помнить свое место. Рабочего — к станку! Крестьянина — за плуг! Машиниста — на паровоз!»

Так думал наш герой, и в ожидании этого счастливого времени он подавал пример добросовестного исполнения «гражданских» обязанностей. Вернувшись с фронта, он возобновил врачебную практику в городке Проскурове, на Украине. В начале нашего рассказа мы застаем доктора в его кабинете. Вот он подошел к белому шкафу с инструментами и осторожно взял со стеклянной полки один из начищенных до блеска скальпелей. Одновременно он что-то вежливо и успокоительно говорит сидящей у стола пациентке, улыбаясь и внушительно шевеля подстриженными усиками, как бы в подтверждение сказанного. Доктор высок, сухопар. Его шуршащий, накрахмаленный халат отливает синевой в ярком свете морозного утра. Не раз уже ему приходило на ум, что его жизненная энергия вообще и мужская потенция в частности неминуемо угаснут в сонной атмосфере этого городка, простирающегося перед его окнами. Жалкая провинциальная дыра! Пестрые купола церквей да непросыхающая, неодолимая грязь! И лишь интерес к новинкам медицины, чтение французских романов да, пожалуй, еще холеные бачки, заостряющиеся к мочкам ушей, помогали ему сохранить чувство собственного достоинства.

Его пациентка, молоденькая жена начальника телеграфа, сняв блузку, боязливо протянула ему свою полную, красивую руку, на сгибе которой вздулся назревший фурункул. Она просит заморозить ей больное место. Легко сказать! Ни одному мужчине на всей Украине доктор не уделил бы и капли дефицитного наркоза при таком пустячном фурункуле! Да что там! Он едва ли расщедрился бы даже в том случае, если бы с подобной просьбой обратился к нему сам маршал Фош, победитель бошэй и гроза большевиков. К тому же он отлично знает, что женщины переносят боль куда легче мужчин. Дело здесь не в боли, конечно. Она просто боится — боится скальпеля, разреза, крови. Она тяжело дышит, пульс учащенный — страх щемит сердце. Все это знакомо врачу. И все же он, человек религиозный и добродетельный, на сей раз капитулирует перед красивой грудью, которую он невольно угадывает под кружевом сорочки. Но доброе имя врача и женатого человека прежде всего. Надо быть джентльменом! И с каменным лицом, стараясь скрыть свое возбуждение, он натягивает кожу на ее руке у локтя, берет пузырек с эфиром — весь свой скудный запас, слегка смачивает багровый вулкан нарыва и дует на него, чтобы драгоценная капля растеклась равномерно по всему пораженному месту. Затем он быстро погружает скальпель в желтую головку фурункула. Гной и кровь извергаются красно-желтой лавой. Сладковатый запах испаряющегося эфира смешивается со слабым запахом пота, животным запахом, которым веет от плохо вымытых подмышек. Сочетание это одновременно отталкивает врача и волнует его, пробуждая манящие воспоминания.

Почувствовав облегчение, пациентка болтает, не закрывая рта, а он тем временем, отсосав банкой гной, осторожно, почти с нежностью накладывает ей на руку белоснежную целительную повязку.

Она и с фурункулом хороша, эта всеведущая жена начальника телеграфа, в чьей теплой постели тает лед служебной тайны. Она буквально пропитана секретами, как губка водой.

Да, вот, кстати о бинтах, — трещит она. Бинтов скоро днем с огнем не сыщешь, а господину доктору прибавится работы. Гайдамаки Петлюры идут на Проскуров! Они уже близко. Каково-то сейчас евреям! Небось, не многие из них уцелеют, после того как наши христолюбивые воины займут город. Да и уцелевшие получат зарубку на память! Лишнее мясо с них срежут, уж будьте покойны. А мужчинам будет на что посмотреть, в особенности господину доктору — ему ведь и ходить никуда не надо, все и так из окон видно. Только вот ей самой не придется посмотреть, как развлекаются защитники отечества, — неприлично ведь женщинам смотреть на такое. А как бы охотно она поглядела на эту потеху. Ну а господину доктору все это на руку — работы будет много, кровь польется рекой, одних перевязок сколько придется сделать! Здешние евреи всполошились — учуяли, видно, чем дело пахнет. В их квартале смердит страхом смерти. Давеча она проходила там — сама видела. Боже, что там творится! Шум, гвалт. А как они, затравленно озираясь, крались вдоль стон своих домов! Вообще для непричастных зрелище весьма любопытное. Стоит взглянуть, господин доктор. Право, не пожалеете.