Город отражений

Не ориентируясь в здешних ценах, торговаться с ним я не стал. А сразу согласился на названную таксистом сумму, что последнего, разумеется, не могло не устроить. Вел, кстати, мужичок со знанием дела — и, что еще ценнее, со знанием города. Хоть и не плутал вроде особо, но и оживленных главных улиц, этих переполненных машинами рассадников пробок, умудрялся избегать.

Пока ехали, таксист включил имевшийся в салоне радиоприемник. То ли чтобы я не скучал, то ли дабы не скучать самому. А может, он просто не привык ездить без привычного шумового фона. Так или иначе, чувства благодарности я от данного его действия отнюдь не испытал.

По радио передавали музыкальную программу — наверное, более легкого способа заполнить эфирное время не знали и в этом мире. Голос здешней поп-звезды был в общем-то обычным. Характерным для данного музыкального направления. Тонкий, слегка капризный, с едва заметной хрипотцой, но в целом терпимый для ушей. Песня тоже была, что называется, на уровне. Кое-как зарифмованные слова, не всегда складывающиеся в связные предложения. Вздохи-всхлипы. Но имелась в песне своя изюминка… хотя изюминка ли? Изюм-то все-таки вкусный.

Насколько я уловил содержание местного шлягера, лирическую героиню страшно мучил тот факт, что возлюбленный не спешит сводить ее в ресторан. Причем не абы в какой, а в «Черную Королеву», где якобы подают самые лучшие мясные блюда. А когда в припеве промелькнул даже адрес данного заведения, я не сдержался и фыркнул.

Водитель покосился на меня со смесью сочувствия и удивления.

— Экспансу ни разу не слышал? — осведомился он, не отвлекаясь от дороги.

— Кого… Экспансу? — повторил-переспросил я, пробуя этот сценический псевдоним на вкус, — честно говоря, нет.

То есть, честнее некуда.

— Странно, — флегматично молвил таксист, — звезда же вроде… первой величины. Из-за Стены самой. И вездесущая… зараза, как Оз Великий и Ужасный.

— Даже так?! — удивился я.

— Какую радиостанцию ни возьми, — услышал я в ответ, — хиты на любой вкус… вроде как. Хотя и похожие все, как цыплята инкубаторные.

— Неужели? И… шансон тоже? — зачем-то и со странной робостью поинтересовался я.

— Ну а то, — не преминул подтвердить таксист, — в одной из песен она оплакивает хахаля, который вместе с корешами задумал обчистить банк. Но всех повязали, потому что банк был оборудован лучшей в мире охранной системой «Минотавр». Как там… «эх, «Минотавр», сгубил ты пацанов…»

Тем временем песня кончилась, сменившись выпуском новостей.

«Сегодня на Центральной площади, — донеслось из радиоприемника, — состоялся митинг жителей микрорайона Грушевый, посвященный годовщине теракта, устроенного в данном микрорайоне, населенном в основном пользователями устройств, произведенных корпорацией «Pear». Участники митинга обвиняют в теракте, который, напомним, унес жизни двадцати трех горожан, одного из приверженцев операционной системы «Киборг» и требуют честного расследования…»

— О! Тут уже неинтересно, — ворчливо и с апломбом заявил таксист, движением руки переключая громкость приемника до минимума, — брехня. У меня ведь у самого телефон с «Киборгом». И вот что я тебе скажу. Скорее уж эти… грушевые могут чего-то взорвать. Они там все… фанатик на фанатике.

Работа учителя, конечно, бывает порою нервной. И она почти всегда неблагодарная — в том числе в части оплаты. И все же Андрей Ливнев научился видеть в ней и свои плюсы. Например, возможность уйти домой даже в те часы, пока представители иных профессий еще пыхтят, истекая трудовым потом. Или не пыхтят, зато просиживают штаны перед компьютерами, с тоской отсчитывая минуты до окончания рабочего дня.

По крайней мере в той школе, где Ливнев работал, такие ранние уходы дозволялись. В тех случаях, разумеется, если уроков в тот день у учителя больше не было даже с учетом согласия кого-нибудь подменить.

Представилась такая чудесная возможность Андрею и на сей раз — собственно, после урока «демографии». Сидеть в учительской и дальше, убивая время и покрываясь пылью, не видел смысла ни сам учитель-калека, ни, что ценно, школьное руководство. И потому, уважив давешнюю просьбу коллеги-дамы и вернувшись с урока, Ливнев не спеша собрался, да и с вошедшей уже в привычку медлительной робостью покинул школу.

В школьном дворе, невдалеке от большого крыльца парадного входа, проводилось какое-то мероприятие. Что-то, вроде связанное с физической подготовкой… по замыслу устроителей. На деле же за версту отдававшее показухой.

Ученики разных возрастов, от мелких первоклашек до верзил из выпускных классов, стояли, вперемешку выстроенные в три шеренги и взявшись за руки. И через секунду-две один за другим подскакивали — не ахти как синхронно и каждый на доступную именно ему высоту. Из-за чего со стороны шеренги напоминали этакие живые волны.

А откуда-то сверху, подбадривая участников этого сборища, доносился бодрый голос из громкоговорителя: «Устал сидеть — давай скакать! Скакать полезно для здоровья! В здоровом теле — здоровый дух! Пусть больные лежат! Пусть лентяи сидят! Скачи с нами, скачи как мы, скачи лучше нас! Устал сидеть — давай скакать!..»

То было делом вкуса, конечно. Но лично для Андрея Ливнева, который и шагал-то еле-еле, и призывы громкоговорителя, и все действо, под них совершаемое, выглядело как тонкое издевательство. Хотя нет, не тонкое — просто как издевательство.

Стиснув зубы и отведя без того хмурый взгляд от живых волн-шеренг, Андрей кое-как спустился с крыльца и проковылял до школьных ворот. Где уже самому себе запоздало удивился. Потому как волны-шеренги, вдохновляемые голосом из громкоговорителя, у парадного входа видел и прежде. Причем едва ли не каждый день. Вроде привык, вроде внимания обращать перестал. Но почему-то именно сегодня скачущие школяры вызвали у Ливнева приступ глухой и бессильной ненависти. Почему? Отчего? Он бы еще на дождь рассердился или на снегопад.

Понимание такой, мягко говоря, странной реакции на нечто привычное и обыденное дошло до головы учителя по дороге домой. Точнее до подъезда, на скамейку перед которым он сел, дабы передохнуть. Вот, казалось бы, день ясный и солнечный, что для осени редкость. Опять же с работы ушел рано. Но почему-то не рад был сегодня Андрей.

А виною оказалось какое-то предчувствие, незаметно поселившееся в его душе и принявшееся бередить ее, едва сознание Ливнева освободилось от мыслей о работе. Предчувствие чего-то непонятного, но способного резко изменить его жизнь. Что-то вот-вот должно было случиться.

А может, не предчувствие то было, но смутная надежда. Соломинка, за которую хочется уцепиться, потому что иного способа вырваться из опостылевшего омута повседневности не виделось — даже столь же призрачного, мнимого.

Так думал Андрей Ливнев, сидя на скамейке, вдыхая свежий воздух и наблюдая за толкущимися у подъезда воробьями и голубями. Самый подходящий досуг для пенсионера… как, впрочем, и для относительно молодого еще человека, волею судеб вынужденного иным из пенсионеров завидовать.

А в итоге подумалось учителю-калеке, что идти домой как-то не с руки. По крайней мере, пока. Ибо… дальше-то что? Невеликий выбор: между яичницей и сосисками на ужин, между телевизором и компьютером для досуга. И потом — на боковую, чтобы с новыми силами идти вколачивать знания в десятки прыщавых недорослей. Не выпивкой же разнообразить времяпрепровождение. Спиртного, как и курения, Ливнев чурался категорически. Не желая сдавать хотя бы эти, последние, бастионы здорового образа жизни.

Немного радости видел Андрей и в том, чтобы дальше просиживать на скамейке у подъезда. Почему-то — и Ливнев сам удивился — захотелось ему хотя бы сегодня, хотя бы на самую малость вырваться из колеи между домом и работой. Раз уж свободного времени сегодня выпало несколько больше, чем обычно.

Движимый внезапным желанием, уже передохнувший Андрей поднялся со скамейки… и заковылял в направлении ближайшей автобусной остановки. Где еще минут десять просидел под металлическим навесом, провожая взглядом транспортный поток. Перед ним успели остановиться автобус и три маршрутки, но их Ливнев равнодушно проигнорировал.