Страница 14 из 17
Мимо кургана с запада на восток идет дорога, над дорогой стоит непроглядная рыжая полоса пыли. К реке она провисает, а над переправой клубится охровым туманом... Туда изо всех стволов бьет наша батарея.
«Новинка» чуть ли не упирается лафетом в курган. Осеннее солнце не грело, но нам было жарко. В расчете каждый работал за двоих и с двойной энергией. Нужно было помочь пехоте стряхнуть с себя противника, который повис у нее на плечах. Войска идут и идут. Над ними дымовой завесой повисла пыль. И вот, видим, вынырнул из-под этой завесы и, прихрамывая, торопливо зашагал к нам не то боец, не то командир. Он всматривается в нас и спешит. Только взлетают полы его серого халата, да мелькают истоптанные сапоги.
«Убежал из госпиталя, раненый»,— думаю я. Тогда такие случаи бывали. Не доходя метров десяти, он оглянулся на дорогу. Потом провел рукой по круглой стриженой голове и крепким скулам. Щетина будто задымилась — такая поднялась из нее пыль.
В эту ночь мы огневую позицию готовили наскоро. Вырыли узкую яму, с отлогим въездом для пушки, и только. Стреляли на дальние дистанции и ствол орудия торчал вверх градусов на сорок.
— Вот почему вас не узнать,— приостановился вояка в госпитальном халате. — У вас большие перемены, — добавил он.
«Яснов!»—догадался я.
— Похоронили нашу старушку...— говорит сержант сокрушенно.
Номерные посмотрели на меня и заухмылялись. Было ясно, о чем они думали. Перевариваю их взгляды — что делать, хорошо еще, что ехидного наводчика нет.
— Уже санбат снимался, когда я узнал ваши координаты,— передохнув, Яснов продолжал: — Пристроился на крыло полуторки... держусь за кабину... Слева фрицы катят наперегонки... Буду искать своих возле кургана... Еще в пути решаю. Характер мне ваш известный. И вот не ошибся... И вот не ошибся...— глядя на дорогу, повторяет сержант переменившимся голосом.
Прямо против нашего кургана пыль заклубилась и поднялась к небу, как от взрыва. Из-под нее боком вылетела автомашина. Разбрасывая по сухому придорожью людей, она рухнула вниз кузовом.
— Все же пожаловали!..— говорит Яснов. А сам так и сучит пальцами.
Раздавив полуторку, прямо к нам мчится вражеский танк. Со ствола его орудия свисают обломки растрощенного кузова. За первым второй, третий танк...
Я и Яснов стоим над окопом. Остальные—внизу, возле орудия. Чтобы хоть что-нибудь сделать, нужно пушку выкатить... Миг, легкая и приземистая, она уже смотрит стволом в сторону дороги.
— Действуйте!—торопит меня Яснов.— Действуйте!
Я не увидел старуху и ее мальчика, а только подумал о них; рванулся было к пушке, но Яснов меня опередил.
— Расчет!— потряс сержант кулаками.— Орудие! — закричал он и, путаясь без привычки руками, заработал механизмами; стал целиться в танк прямо через ствол.
«Скорее бы выстрел!.. Скорее бы!.. Сейчас танки!.. Сейчас!.. Скорее!»—мысленно тороплю я сержанта.
— Снаряд!- кричит он.
— Есть снаряд!—отвечаю, как новичок на учении. Глазам не верю: первый танк стоит, а с его пушки растерянный фашист сбивает ногой обломки кузова...
«Вот так выстрел упустил я!»
— Тах!—бьет наше орудие.
Нужно спешить за снарядами... Делать больше нечего.
Возвращаюсь — нет пушки! Держу на бедрах по снаряду и мечусь, как мышь в решете. Один танк обходит курган с запада, второй, тот что остановился было, волчком крутится на месте. Из него валит во все стороны черный дым. Теперь не видно ни фашиста, сидевшего верхом на стволе орудия, ни обломков кузова; третий крадется к кургану с востока.
«Пушка укрылась с южной стороны!»—наконец, соображаю и бегу.
— Ложись, ложись!— бьет мне команда прямо в лицо, а орудие смотрит в грудь. Метрах в сорока за ним уже горит второй танк, что обходил курган с запада. Корпус у него разворочен, башня свисает набок.
Tax!.. Тах!.. — слышу над головой. Ползу на животе под стволом пушки и думаю с досадой: и мне нужно было положить бабушку с ее внуком, как меня положил Яснов. Потом извинился бы ...
— Учту!.. Учту!..— цежу сквозь зубы и выползаю из-под орудия.
— Отбой!— командует Яснов. Потом срывает с себя халат и вытирает рукавом лицо. Выцветшая гимнастерка у него разлезлась, из нее выпирает лопатка.
— У вас новый хозяин,— поворачиваясь ко мне, говорит он. С номерных ручьями течет пот, но они только улыбаются. Разве не показал себя сержант?— читаю у них в глазах. Я похож на пареного рака. Такое во мне растет против самого себя зло, что хоть сквозь землю провались.
— Ну, будем знакомы, — протягивает мне руку Яснов.— Как там у вас, локотки не пооблезли? Не падайте духом, я тоже не сразу' привык смотреть танку в ствол. Теперь и у вас дело пойдет не хуже моего,— подбадривает он меня, не иначе как из вежливости.
— Все решили первые выстрелы,— говорю я.
— Решил снаряд, который вы мне подали,— уточняет сержант.—А если бы не этот снаряд...
— Нашелся бы другой.
Скриплю зубами, но упрямлюсь.
— Был бы нам гроб с музыкой, если бы фашисты не затеяли возню со своей «бертой». Переднему танку нужно было идти на таран. А он сам остановился и остальных задержал.
Ясное передернул плечами.
— Ну, я пошел к командиру батареи, может и мне такую дадут,— говорит он, окидывая любовным взглядом пушку.
Теперь номерные не вытерпели.
— Она же вам дадена! Посмотрите, товарищ сержант!— закричал громче всех правильный.
— Что?.. Вижу, арапа заправлять вы так и не разучились и при новом начальнике?— сердится сержант.
Тогда взял я его за локоть, подвел к щиту и показал на табличку. Сержант читает, а рука его шарит за плечами, будто он хочет натянуть на себя халат, которого на нем нет. Бледный, как стена, смотрит на нас непонимающими глазами.
Я стараюсь поймать взгляд кого-нибудь из номерных, но те отворачиваются.
«Удружили, называется... все это наводчик»
— Меняем позиции!..— как всегда с насмешкой объявляет связной. Тут и грузовик подходит за орудием.
Вскоре Яснов получил письмо от мальчика.
Вот что значит один раз оплошать. Все в полку, да не только в полку, знали, что орудие мне предназначалось в подарок, а попало Яснову за здорово живешь, из-за коварной шутки наводчика, которого и след простыл.
Я ходил сам не свой.
Слава Яснова и его орудия росла с каждым днем.
Чтобы не видеть мою унылую физиономию, командование послало меня в артиллерийское училище...
После окончания школы пошли фронты, госпиталя, опять фронты. Наступать мне посчастливилось по тем же дорогам, что и отходить.
После одного из ранений, как только срослась ключица, меня назначили в новую часть командиром батареи. В Бендерах узнаю, что мое подразделение где-то западнее города. Стараюсь выбраться с площади, заваленной танками, пушками, легковыми, грузовыми, штабными и еще черт знает какими машинами, отмеченными орлами да крестами. Иду, под ногами чвакает. Спотыкаюсь. Это указатель дорог повалился набок и выглядывает из грязи. На нем орел со свастикой в когтях кажется издыхающим.
А вот и красная звезда на белой фанерке выглянула из-за угла дома.
Теперь все фронтовые стрелки на запад показывают!
Вспомнились мне те дни, когда они показывали на восток.
«Где теперь Яснов? Наверно, командир дивизиона, не меньше».
Прихожу в батарею и знакомлюсь с людьми и материальной частью, и вдруг... Вдруг читаю табличку на пушке и не могу унять дрожи в сердце.
— Вы знали Яснова?— спрашиваю командиров огневых взводов и бойцов.
— Как же, знаем,— говорят те.— Это наш командир расчета. А вы его знаете?— спрашивают.
— Я ли знаю Яснова?!
Показали мне шинель в скатке, стоптанные кирзовые сапоги, пилотку, защитную пару обмундирования, выбеленного солнцем и дождем. В гимнастерке не хватает рукава, выгорел бок.
— Минуточку, товарищи... Я сейчас. Я сейчас...— извиняюсь и, стиснув до боли зубы и сжав кулаки, иду в сторону. Борюсь с собой... И не могу. В груди клокочет, горло перехватило, накипают слезы.