Ничего кроме надежды

Война встает в романах Юрия Слепухина как быт, но ставший антижизнью, странной « нормой » , вытесняющей естественность человеческого существования. И даже довоенная, якобы еще « безвоенная » жизнь тоже встает со страниц романа и в воспоминаниях героев как странность.

Вот в чем одно из главных открытий Юрия Слепухина – война и жизнь вообще несовместимы. Война реальная или внушаемая пропагандой (особенно в первом романе) – это повседневная порча, калечение жизни. Война становится уродливой « нормой » , и порча людей – тоже становится обычной, почти не вызывающей сопротивления ( « война все спишет » ). Но в том то и сила прозы Юрия Слепухина, что он, его писательская интуиция, его чувство жизни взывают к восстановлению « общей ткани » существования, общего языка людей (пусть самых разных – наиболее глубоко это состояние переживают герои романов « Сладостно и почетно » и « Ничего кроме надежды » ...) С этой точки зрения одну из самых интересных психологических и этических задач решает в этих романах Болховитинов – этот с восьми лет русский эмигрант, сталкивающийся и с советскими, и с нацистскими догмами, с людьми убежденными и людьми принужденными (например, ведущий в последнем романе спор с « власовцем » ) и старающийся понять всех!..

И хотя многие из персонажей романов не встречаются друг с другом – они живут в одном душевном « слое » : хотят разобраться в себе, в других и во всей этой страшной « мутирующей » действительности вокруг. Таков, например, Дежнев, испытывающий глубокое отвращение к навязанной ему войной « профессии убивателя » . И внутренние борения Игнатьева в последнем романе, и страдания Татьяны Николаевой, и мучительные переживания Елены, и просто эпизодические, мимолетные, но ранящие сдвиги (например, в последнем романе, когда немецкая девчонка в форме « гитлерюгенд » попадает в советский плен и – от ужаса, в смятении, во внушенной себе безнадежности, ни во что не веря, взрывает гранатой себя и пожалевшего ее старого советского солдата: в душе человеческой оказываются расстроенными, выведенными из нормы самые простые и главные « рефлексы » . И как трудно они восстанавливаются.). Непрощаемая вина войны в этом разобщении людей, в « расколе » великой единой правды, которую не заменить никакой « казенной » идеологией – с той ли, с другой стороны – отменившей общечеловеческую истину (а без нее не выжить: ни тогда, ни сейчас).

Перемены, которые мы – в России, да и во всем мире – пережили в XX веке – сделали умы и души « портативными » , способными к самым противоестественным превращениям. Вот одно из рассуждений Елены в последнем романе: « Да, странно, но иначе невозможно, пожалуй, иначе нельзя было бы жить – если бы не эта способность забывать даже самое страшное, смириться с потерей самого дорогого, войти в новый отрезок жизни – как входят в новый, не обжитой еще дом – налегке, оставив за порогом все прежнее... » . В этом – вина войны, да и всей нашей истории перед истинной ЖИЗНЬЮ, перед человеческой ДУШОЙ. И хотя А. Твардовский писал в своей великой поэме: « Бой идет не ради славы. Ради жизни на земле » , – та война все же слишком много сделала против жизни на земле (да и все остальные войны XX века!). Это выражает внутренний дух военной тетралогии Юрия Слепухина.

Этим она включается в муки осмысления нашей военной истории – от написанных в обжигающем огне войны книг 40-х годов до наших дней – с книгами Владимира Богомолова, Константина Воробьева, Григория Бакланова, Василия Быкова, Светланы Алексиевич, Виктора Астафьева (с его жестоко правдивым последним незавершенным романом « Прокляты и убиты » )...

...Окинем хотя бы беглым взглядом романы слепухинской тетралогии – один за другим.

Вот « Перекресток » , первый роман, задуманный еще в Аргентине, в годы вынужденной эмиграции. Там создана картина предвоенной, во глубине нарастающе тревожной, но во внушенном идеологией сознании всех его, особенно молодых персонажей, – бесконечно увлекательной, светлой жизни. Жизни, запланировано устремленной в грядущее – еще более счастливое и послушное.

Там завязываются судьбы молодых людей, тогда еще школьников, юных энтузиастов и оптимистов, которым, увы, предстоит пройти страшный путь через всякое на войне. Это Сергей Дежнев, Татьяна Николаева – племянница кадрового военного Николаева – Дядисаши, это Людмила Земцева, Леша Кривошеин (Кривошип), Володя Глушко...

В первых главах перед нами, как сказано, поток юной, радостной, увлеченной мечты, ослепляющей мысль. Вот Сережа Дежнев, старшеклассник: « Жизнь была слишком интересной, для того, чтобы ломать голову над ее смыслом » . (А ведь придется, да еще как придется поломать! Вся жизнь окажется (точнее – внушенные представления о жизни!) – совсем иной, все полетит вверх тормашками в самом скором времени!).

Совсем незадолго до войны их поведение определяли романтические увлечения: « Мы земную жизнь переделаем! » Вот у Сергея Дежнева: « Овладеть наукой, которая способна превратить машину в разумное существо! » (а тем временем их самих – разумные существа, казалось бы! – превращают в послушные исполнительные машины...) Вот Татьяна Николаева, насмотревшись фильмов о « шпионах » , вдруг увлекается: « А ведь самому быть диверсантом тоже интересно... Если для своей страны.. » .) Их чистые души – своего рода « табула раса » , где пропаганде, идеологии можно писать все, что угодно. И все же преобладает – при всей наивности – искреннее стремление к защите светлых идеалов, героические мечтания (хотя порою вдруг охватывает их – на фоне всеобщего оптимизма – настроение одиночества...).