Страница 3 из 4
А мне не нужно ничего.
И даже всё равно –
Чиста ли совесть у того,
Кто пьёт моё вино.
* * *
Тише, годы! Всё-то в сердце свято.
Тяжело и радостно – двоим.
Вы похожи на того солдата,
Мною наречённого моим.
Всё смешалось. Ландыш шевельнулся
На краю завьюженной земли.
Я не знаю: это он вернулся
Или это Вы ко мне пришли.
Вам на плечи руки поднимаю –
Сами руки падают назад:
Это я впервые понимаю,
До чего не дожил тот солдат.
Потому беспомощно и строго,
У кого хотите на виду,
Я приду! И снова у порога,
Как девчонка, губы отведу.
Потому стоим мы угловато,
Даже руки не соединим.
Перед кем я больше виновата –
Перед Вами или перед ним?
Что было, то было
Что было, то было:
Закат заалел...
Сама полюбила –
Никто не велел.
Подруг не ругаю,
Родных не корю.
В тепле замерзаю
И в стужу горю.
Что было, то было...
Скрывать не могла,
Я гордость забыла –
К нему подошла.
А он мне ответил:
- Не плачь, не велю.
Не ты виновата,
Другую люблю...
Что было, то было!
И нет ничего.
Люблю, как любила
Его одного.
Я плакать не плачу:
Мне он не велит.
А горе – не море.
Пройдёт. Отболит.
* * *
Заблудишься, к ручью лесному выйдешь,
Присядешь на лесине иль на пне,
И сразу тропку из лесу увидишь,
И всю себя увидишь в глубине.
Исхлёстанные папоротником ноги.
И руки от усталости дрожат.
А годы, и обиды, и тревоги
На самом дне, как камушки, лежат.
И кто в ту глубину не заглядится –
Себя не передумает над ней?
Да только поздно: солнышко садится,
Да и ручьи к закату холодней!
...Спасибо, жизнь: учила – научила!
Такой ручей ты мне приберегла,
Что я прошла и ног не намочила,
А всё, что надо, разом поняла.
Самой-то мне бы ввек не догадаться,
Не подойди я к этому ручью,
Что нету сил ни биться, ни сдаваться,
Что время соглашаться на ничью.
Как тихо! Ни тревог. Ни затемнений.
Не плачут, не тоскуют и не ждут...
Но раны от проигранных сражений
Больней болят и медленнее жгут.
Желание
Уж я бы тебя попросила:
Ни гордость, ни совесть – не в счёт.
Какая-то чистая сила
Не спит и просить не даёт!
И вот я в трёх соснах – плутаю.
И где не молчится – молчу.
Не жду. Не зову. Не мечтаю.
Но как перед смертью хочу:
Пускай на беду работягам –
Ребятам дорожных бригад,-
Задует буран по оврагам,
По балкам, как здесь говорят.
Измает сугробами ноги,
Рубаху пристудит к спине.
И вот ты собьёшься с дороги!
И вот постучишься ко мне!
А я бы не крикнула: «Милый!»
И не замерла на груди.
А я бы тебя накормила.
А там хоть трава не расти.
* * *
Ах, бабье лето – слёзы на полсвета,
И горько хорошеют зеленя.
Я не хочу, чтоб всё прошло, как лето,
Но кто об этом спрашивал меня?
И первый снег хозяйничает снова.
И снегу не противится трава.
А вот из песни выкинули слово,
А песня эта всё-таки жива.
Так что гадать: что не было, что было,
Надеяться: что было, так пройдёт,
Когда о том, что я тебя любила
На всю Россию Зыкина поёт!
* * *
Я знаю мнения иные
Литературных королей,
Что мы, поэты областные,-
Актёры для вторых ролей.
Что дело самое простое –
Быть первым там, где я живу.
Что коль поэт чего-то стоит,
Он всё равно сбежит в Москву!
Москву ни вздохом не унижу!
Мы все ей с юности верны.
Москва – она в разлуке ближе,
Да и видней со стороны.
...Спасибо, город мой, на этом:
Что ты не слушаешь молвы
И веришь мне, как тем поэтам
Героя-города Москвы.
Во всех ролях меня пытаешь
И от меня всё больше ждёшь,
Чего я стою, не считаешь
И никому не отдаёшь.
Ты мне – награда, и заданье,
И партбилет, и зов «В ружьё!»,
Моё последнее свиданье,
Мой хлеб и Болдино моё.
Арбуз
Михаилу Луконину
Морозным ветреным снежком
С утра хрустит базар.
Старик накрыл большим мешком
Тугой зелёный шар.
Обтёр заиндевелый ус
Озябшею рукой
И закричал: «А ну, арбуз,
Арбуз. Смотри, какой!»
К нему - народ со всех сторон.
Старик твердил: «Бери!»
Но кто-то громко крикнул: «Он,
Поди, пустой внутри!»
И в тот же миг
На этот крик,
Как коршун,
Кинулся старик.
Сказал негромко: «Врёшь!»
Сказал – и вынул нож.
Как он успел? И как он смог?
В какой зелёный круглый бок
Ударил сгоряча?
Но хлынул на снег алый сок!
И всем почудилось: у ног
Не снег, а золотой песок –
Далёкая бахча.
Арбуз лежал передо мной
И сочен и багров,
Как щедрый августовский зной
Быковых Хуторов.
Арбуз лежал, живым огнём –
Огнём земли горя.
И тихо таяли на нём
Снежинки декабря.
* * *
Надежде Павловской
Когда бы всё, что нам хотелось,
Вершилось в жизни без труда,
С лица земли исчезла б смелость,
Которой брали города.
И если б горькие ошибки
Не жгли нам руки и умы,
Считали б чистые улыбки
Всего лишь вежливостью мы.
А я за то, чтоб в жизни встретить
И неудачу и грозу,
Улыбку вовремя заметить,
Припрятать вовремя слезу,
Чтобы на каждом повороте
Тревожный
красный
свет не гас!
За то, чтоб в жизни и в работе
Судьба не баловала нас.
* * *
Я этих слухов за моей спиной
Не то чтобы ждала, но дожидалась:
Ничтожество, проученное мной,
Оно не зря ничтожеством осталось.
Ну вот и ходят слухи стороной.
Но не от них и горечь и усталость.
Но ты зачем, мой старый, умный друг,
Заметив, что я всё-таки страдаю,
Заторопился, запрощался вдруг!
Зачем ты мне сказал: - Предупреждаю!..
И я не сплю какую ночь подряд,
Какой рассвет не ведаю рассвета
Не потому, что люди говорят.
А потому, что друг поверил в это.
Журавли
А. и Н. Мизиным
Зима, как говорится, злится!
Но где-то там, ещё вдали,
Летят серебряные птицы,
Седые птицы – журавли.
Они летят дорогой длинной,
Путём, не знающим конца.
Упрямым клином журавлиным
Они врезаются в сердца.
И кличем, полным вешней новью,
И каждой жилочкой в крыле,
И той безудержной любовью,
Которой тесно на земле!
Они прошли такие дали,
Они летели столько дней!
Они, наверно, так устали,
Что и не думают о ней.
Они встречали снег и слякоть,
Туманов липнущую сеть.
Они поют – чтоб не заплакать.
Они летят – чтоб долететь.
И вдруг один вздохнул устало
И начал падать тяжело.
Но где-то рядом трепетало
Родное серое крыло.
И он схватил последним взглядом
Цепочку вытянутых тел
(А то крыло всё билось рядом!)
И не упал. И – долетел.
...Они летят по всей России,
Седые птицы – журавли.
Их треугольники косые
Весь белый свет пересекли.
И перед первым снегопадом
В тугую синь взовьются вновь.
Они всю жизнь летают рядом,
А это – больше, чем любовь.
* * *
Я всё ещё не веря, не мигая,
На тот перрон негаданный смотрю.
Ещё есть время. Крикни: «Дорогая...»