Людовик XIV

Впрочем, дворянин отличается от простолюдина тем, что его образование не ограничивается школьными предметами. Король изучает не только историю, живые языки, учится считать и излагать свои мысли на письме. У него есть учитель верховой езды, экюйе Арнольфини из Лукки, учитель танцев, учитель фехтования. Флоран Эндре обучает его игре на лютне. Позже испанец Бернар Журдан де Ласаль научит его играть на гитаре. Хоть он и не может сравниться с Людовиком XIII — меломаном, композитором в минуты вдохновения{122}, заметно, что он явно получил неплохое музыкальное образование. После лютни, гитары он научится играть на старинном музыкальном инструменте — спинете и выберет Этьена Ришара, чтобы тот показал ему принцип игры{122}.

Мазарини знает, что самые обширные программы грешат неполноценностью. Он считает, что главный предмет обучения главы государства — приобщение его к делам. Он этого хочет и ускоряет этот процесс. Кординал думает, что лучше пригласить короля на недолгое заседание совета, посвященное разбору одного-единственного дела, или просить его присутствовать, но только на одной части очень длительного заседания совета. Очень скоро Мазарини будет настолько удовлетворен успехами своего ученика, что это убедит его лишний раз в правильности своего воспитания. Когда однажды Перефикс доложил Его Преосвященству, что король совершенно не выказывает усердия в учении, попросил употребить свой авторитет и сделать ему выговор, поскольку можно опасаться, что однажды он так же поступит с делами государственной важности, кардинал ответил: «Не утруждайте себя, положитесь на меня: он и так перегружен, ибо когда он приходит на совет, то задает мне сотни вопросов по поводу того, что обсуждается»{51}.

Кардинал, пожалуй, слишком экономит на доме короля. Но в то же время он каждый день развивает художественный вкус своего крестника и умение отбирать ценное, стараясь сделать из обычного коллекционера настоящего любителя искусства. Искусство для Мазарини — это все, что вечно (рукописи, украшенные миниатюрами, античные вещи, привезенные из Рима за большие деньги, картины великих художников), и то, что ярко сверкает во временной, скоропроходящей жизни, воспитывает чувство прекрасного, помогает выбрать стоящие развлечения, формирует придворных и людей чести. Балы с великолепными убранствами, красивые иллюминации, красивые зеленые насаждения, временные триумфальные арки — все это необходимо для двора. Из Италии Его Преосвященство выписывает «исполнителей (певицу Леонору Барони, кастрата-дисканта Атто Мелани), музыкантов (виолончелиста Лаццарини), композиторов (Луиджи Росси) и управляющих театральными механизированными декорациями (Джакопо Торелли). Министр пытается ввести итальянскую оперу, настоятельно предлагая партитуры Кавалли»{122}. Не такое уж значение имеет то, что Людовик XIV вскоре частично отказался от этой ориентации, отдавая предпочтение Перро, а не Бернини, Люлли, а не Кавалли. Ведь в основном его взгляды и вкусы были воспитаны Мазарини. Его влияние было очень сильным — и последующие события не замедлят это доказать — и эффективным, поскольку для этого была благоприятная почва: открытая и естественная душа ребенка.

И тем не менее — здесь проявляется искусство воспитателя — суперинтендант при особе короля, руководящий его образованием и воспитанием, всегда помнит, что этот король — еще ребенок. В 1649 году Людовик XIV, смело выступивший против парижского восстания, каждую минуту заботился о том, чтобы быть и казаться королем; и в то же время он играл в войну: «Король заставил устроить форт в саду Пале-Рояля и так вошел в раж, атакуя его, — рассказывает нам Лапорт, — что даже весь покрылся испариной». В 1652 году — такой же контраст и такая же взаимодополняемость поведения. Весной король присутствовал при осаде Этампа; у него «был очень уверенный вид, хотя в него стреляли из пушек и два или три снаряда пролетели совсем близко». А в конце июня он уже находился в Мелене, где, для игры, «заставил выстроить на берегу реки маленький форт; и каждый день туда уходил, чтобы там разыгрывать сражения, в которых участвовал»{51}. От настоящей войны к игре в войну и от игры к сражению с настоящим огнем маленький монарх переходит с удовольствием и хладнокровием.

Здоровье: первый серьезный симптом

С таким же хладнокровием девятилетний Людовик вынес испытание, причиненное ему серьезной болезнью — оспой, которая в те времена была частым заболеванием и нередко с летальным исходом. Благодаря Антуану Валло, будущему лечащему врачу монарха (он им станет в 1652 году), который вел дневник — бюллетень здоровья короля, который он и его последователи будут вести до 1711 года{1}, — мы можем воспроизвести волнение двора и все перипетии, связанные с этой короткой, но серьезной тревогой, а также познакомиться с возможностями медицины Великого века.

В алло пишет, что спокойствие королевы и двора было «нарушено внезапной и сильной болью в пояснице (область почек) и во всей нижней части позвоночника, которую Его Величество почувствовал в понедельник, 11 ноября 1647 года, в 5 часов вечера»,{108} находясь в Пале-Рояле. Королева тотчас вызывает первого врача короля Франсуа Вольтье. Во вторник у Людовика XIV была очень высокая температура, ему пустили кровь. То же самое сделали утром. «Отмечен, — пишет Валло, — хороший эффект от второго кровопускания в тот же день: появление гнойничков на лице и во многих местах тела; и хотя в то время болезнь была известна, она вызвала сильную тревогу во всем дворе». Оспа была признана. Тогда в четверг утром, на четвертый день болезни, «Гено и Валло, самые известные врачи, к которым чаще всего обращались в Париже, были вызваны к королю». Вольтье председательствовал на консилиуме, который был представлен врачами: Гено, Валло и «господами Сегенами, дядей и племянником, первыми медиками королевы». По традиции сначала одобрили лечение, которое было применено. «Ограничились предписанием продолжать использование сердечных лекарств, оговорившись, что надо понаблюдать за развитием болезни и тем, как борется сам организм». Но в тот же день, от четырех до шести вечера, их пациент стал бредить. В пятницу мнения разделились. Валло, которого поддержал его собрат Гено, потребовал срочно произвести третье кровопускание (парижская школа делала упор на кровопускание), но натолкнулся на запрет Сегенов. Это привело Вольтье в сильное замешательство.

«Выслушав противоречивые мнения и считая заболевание серьезным, требующим незамедлительного лечения, первый врач поддержал точку зрения тех, кто был за кровопускание, оно было тут же сделано, что прекратило дальнейший спор, хотя противники этого лечения с шумом удалились из комнаты короля и выразили королеве свой протест, считая средство опасным, противоречащим предписаниям медицины». Король, с которым не советуются, учится таким образом, даже будучи в бессознательном состоянии, вызванным сильным жаром, подчиняться тирании медицинского факультета; точно так в 1649 году, готовясь всей душой к своему первому причастию, он подчинится своим исповедникам. Мы слишком часто забываем об этих двух постоянных факторах, ограничивающих абсолютную монархию, с которыми этот всемогущий монарх считался вплоть до 1715 года.

Хотя требование пустить кровь и разозлило медиков регентши, третье кровопускание «дало хороший результат; к вечеру ухудшения не было, и бред не повторился, и королева, осмотрев все тело короля, признала, что гнойнички-прыщи увеличились во сто крат после вышеописанного кровопускания, подтверждая то, что Валло предсказал во время утреннего осмотра». Двадцать первого, однако, температура поднялась и «все другие симптомы проявились с такой силой, что гнойнички казались совсем подсоXIIIими и стали отвратительного цвета!». Вы сделаете неправильное заключение, предположив, что эти симптомы противоречили своевременности третьего кровопускания; двадцать второго доктора пришли к единодушному мнению: четвертая веносекция. Как только ее сделали, сразу стала снижаться температура. Королю, казалось, стало легче, хотя его мучила жажда. Но священный союз знаменитых медиков, уже упомянутых, был разрушен. Против своих четверых собратьев, предписывающих пятое кровопускание — ввиду превосходного эффекта четырех предыдущих, — выступил доктор Валло, который теперь считал необходимым применение слабительного средства. Он оказал столь сильное давление, что эти господа временно отказались от использования ланцета. Его Величеству предписывают «стакан каломеля и александрийского листа»: через два часа жажда прошла. Очищение «позволило освободиться от газов, распиравших низ живота и особенно желудок».