Страница 65 из 68
Банкир дотронулся кончиками пальцев до моего предплечья:
- Я передам твою песню своим влиятельным знакомым с телевидения и, уверен, что она очень скоро станет истинно итальянской... - редкая скупая улыбка мимолетно промелькнула на лице итальянца.
- Песня прекрасна! Ее сочтут за честь исполнять наши самые популярные певцы, - активно закивал атташе по культуре синьор Сальвини.
- Я надеюсь, что Викто'р свою песню исполнит сам и постараюсь сделать для этого все возможное, - ледяным тоном заявил банкир. Атташе только и осталось, что снова закивать и перевести эти слова моему милицейскому начальству.
Вообще, по манере взаимоотношений, складывалось ощущение, что Роберто Кальви, минимум, министр иностранных дел Италии, так перед ним заискивал Сальвини.
Кальви дождался окончания перевода, затем поднял левую руку и расстегнул золотой браслет "Ролекса", который я заприметил еще в начале встречи, наметанным взглядом "из прошлого".
"С бриллиантами... едренть!".
- Синьор Кальви говорит, что сложно сделать подарок человеку у которого есть все, чего нет у самого синьора Кальви: молодость, большой талант и даже красота, к которой, он уверен, будут так неравнодушны прекрасные синьориты! Поэтому он просит принять от него эти часы, как напоминание о той минуте, когда Провидение расщедрилось на эту встречу...
Казалось, глаза господина Сальвини были готовы вылезти из орбит от изумления, он даже стал заикаться, через слово.
"Ох.....ть! Вот это по-царски... Для скупых итальянцев жест невообразимый! Просто невероятно...".
- Я тоже искренне рад познакомиться с синьором Кальви... и так же искренне надеюсь, что хорошие воспоминания о моей стране загладят, в его памяти, ту крайне прискорбную встречу с недостойными людьми, которые проведут теперь очень много времени в тюрьме, чтобы понять, как они были неправы, когда решили перейти дорогу синьору Кальви...
Прослушав перевод, а отвечал я по-русски, чтобы Щелоков и Чурбанов все понимали, банкир, прищурившись, внимательно на меня посмотрел и... слегка улыбнулся. Улыбкой голодного крокодила... второй раз... за два часа.
Я согнул левую руку и тоже принялся расстёгивать браслет своего немецкого хронографа...
"Ну...что можем!..".
...Мы снова, вчервером, сидим в "Праге". Стол заставлен едой и напитками, но с заказом мы сегодня перестарались, плохо ест даже Леха. Все перенервничали и устали...
Я только что закончил рассказывать об общении с итальянцами и сейчас устало разглядывал знаменитый "Зеркальный зал".
Самих зеркал, кстати, было не особо много. Воображение больше поражала несоветская роскошь зала: великолепная лепнина потолка, мраморные колонны, огромные хрустальные люстры, вездесущая позолота, картины на стенах и зеркала, от потолка до пола, в массивных золотых рамах.
Публика была подстать интерьеру. Мужчины исключительно в костюмах и галстуках, а женщины в вечерних платьях. Все было чинно и достойно. Негромкая классическая музыка создавала надлежащую атмосферу и не мешала разговорам. Бесплотными тенями между столиков скользили официанты. Отовсюду слышалась иностранная речь, но наших соотечественников было, все же, больше.
"Угу... Токари и слесари после трудовой смены. Особенно вон тот, толстомордый... Поглаживающий пухлой "мозолистой" рукой голую спину своей спутницы. Кстати, о "голой спине"... Пора бы уже и личной жизни время уделить. А то все в трудах, государь, аки пчела! Мдя...".
Клаймич и Завадский внимательно разглядывали "отобранный" у меня "Ролекс", а Леха с интересом поглядывал на лиц противоположного пола.
Следует отметить, что костюм "made in Shpilman" придавал облику Алексея некую несвойственную ему, в обычной жизни, аристократичность. Поэтому его заинтересованные взгляды, иногда, встречали ответную благосклонность, сопровождаемую хлопаньем крашенных ресниц.
"Кстати, о крашенных ресницах... Все же, пора уделить время личной жизни! Однозначно...".
- Но на руке такое лучше не носить! Целее рука будет... - улыбнувшись, вернул мне мои новые часы Клаймич.
- Понимаю... - я вынырнул из раздумий в реальность, - но не это главная проблема... Группа, аппаратура, студия, музыканты, подтанцовка и неизвестно сколько еще всего всплывет, по ходу дела. Щелоков же однозначно сказал, сейчас он может сделать только "при МВД". Будет большой успех с зарубежниками и только тогда можно будет говорить о "государственном оркестре"... как у Бивиса.
- Витя... Вы не правы. В корне! Николай Анисимович сказал, что поможет абсолютно во всем, в юридическом статусе, помещении, финансировании, фондах и людях... А главное, в собственной поддержке! Конечно, "как у Бивиса" это - верх мечтаний. Но не все же сразу! И, если на то пошло, оркестр Бивиса ни в чем не уступает оркестру Поля Мориа. Это по оценке самих же западников. А помощь и поддержка Щелокова открывают нам теперь любые двери и почти все возможности! - Клаймич так разволновался от моей "неразумности", что для пущей убедительности даже пристукнул ладонью по столу.
Завадский поправил непривычный галстук и задумчиво протянул:
- Будет очень много работы. Не справимся - потеряем любое расположение.
Клаймич энергично кивнул.
"Хорошо, что моя черная джинса здесь сходит за костюм, а то и не пустили бы в ресторан. Надо нормальный пошить у Шпильмана... или, как он говорит, "построить"... А там еще и концертные... И на подтанцовку что-то футуристично-модное... Мдя...".
- Отбор на "Песню года" от нас не зависит, на День милиции надо просто репетировать, на комсомольскую конференцию - надо передать запись Щелокову, а на снятие Блокады - Романову. Вернемся в Ленинград, я ему позвоню. Главные проблемы - инструменты, музыканты, группа и переезд в Москву, - подытожил я перечень наших "бед и забот".
- Многое придется начинать делать самим, - многозначительно произнес Григорий Давыдович, - в министерствах оно как... пока утвердят план, пока выделят фонды... Я думаю, что реально это возможно только в следующем финансовом году.
За столом повисло унылое молчание.
- "Феличиту" надо перезаписать, - добавил я "дегтя", - полная ху... херня получилась...
Леха и Николай удивленно воззрились на меня, а Клаймич усмехнулся:
- Я так и понял по вашему лицу!
Я усмехнулся в ответ и, ничего не объясняя остальным "подельникам", отправился в туалет.
Что ж... Туалет был не хуже ресторана. Ха-ха!
Но "вторая жизнь" у меня как-то, явно, хлопотнее первой получается. Даже в туалете...
- Молодой человек...
Поднимаю глаза от намыленных рук и вижу отражающегося в зеркале, полного невысокого мужчину "старше среднего", с большим носом, седой шевелюрой и в хорошем сером костюме в тонкую полоску. На шее у него вместо галстука повязан шейный платок и весь вид намекает на некую богемность.
- Мне очень понравились ваши часы. Я хотел бы их у вас приобрести, и готов дать хорошие деньги, - мужчина дружелюбно улыбнулся.
- Сколько? - немногословно, но любознательно буркнул я.
- Я их не видел вблизи, но если это то, о чем я думаю, то... то мы ДОГОВОРИМСЯ, - очень убедительно закончил он.
- Я сожалею, но они не продаются... это подарок...
- Очень жаль... - мужчина заметно огорчился, - но если вы передумаете или у вас будут другие интересные... "подарки", то я был бы рад, если по вопросу их реализации вы обратились бы ко мне. Я - ювелир, достаточно известный... вы можете навести справки... меня зовут Иннокентий Вениаминович...
Он полез во внутренний карман пиджака и достал белую картонку визитки:
- Керхер... Иннокентий Вениаминович, к вашим услугам!