Страница 44 из 68
Не знаю... не видел... конечно, льстили, как иначе... но может и, на самом деле, все не без таланта.
- Я одну картину по полгода пишу, если бы был художником, то давно с голоду помер... - отмахивался Щелоков.
Чувствуя, что начал выпадать из центра внимания, я решил это дело срочно поправить:
- Вот тут вы совсем неправы, Николай Анисимович... - пробурчал я, жуя сельдь "под шубой".
Министру редко сообщают, что он в чем-то "неправ", тем более "совсем", поэтому на мне сразу скрестились заинтересованные взгляды присутствующих.
Я шустро прожевал "шубу" и, крутя вилку, пояснил свою мысль:
- Вот один художник, как-то жаловался другому: "- Пишу, говорит, картину за два дня, а продать не могу два месяца... А второй ему и отвечает: - А ты попробуй писать картину два месяца, тогда и продашь ее за два дня"!
Общий одобрительный смех! Щелоков - громче всех...
Когда народ поел и выпил,а эмоции слегка улеглись, я "вспомнил", что у нас есть еще одна песня, и "дорогие женщины", вполне могли бы под нее потанцевать.
Идея была встречена с горячим одобрением и мы снова перемещаемся в кинозал, где стоит вся музыкальная аппаратура.
По пути, встревоженный Клаймич интересуется у музыкантов, в состоянии ли они сейчас играть, но, закаленные в кабацких халтурах, ребята только усмехаются. А слегка выпившая Валентина, кажется, поет лучше Валентины трезвой!
...Я уже не та, что была ещё вчера,
Я уже давно поняла - любовь игра.
Всё, что я забыть не могла, забыть пора,
Только, почему-то, мне хочется помнить!..
В зале горит только треть ламп и интимный полумрак создает романтическую атмосферу. Голос страдающей, от неразделенной любви, женщины звучит проникновенно и печально. В манере исполнения нет ничего общего с хабалистой Любой Сицкер. Никто, конечно, не танцевал - женщины откровенно взгрустнули. Ирина Петровна положила голову на плечо мужу, Светлана Владимировна взяла Щелокова за руку, а жена главного сочинского милиционера, Анастасия Валентиновна, прижалась к мужу...
...Манит, манит, манит карусель,
Карусель любви - неверная подруга,
Манит, манит, манит карусель,
И на ней никак нельзя догнать друг друга...
Отзвучали последние звуки музыки... Молчание...
- Как же ты, мальчик, смог так, за женщину, написать? - негромко спрашивает, в наступившей тишине, Светлана Щелокова.
Боясь спугнуть зыбкую атмосферу мечтательности и грусти, опустившуюся на присутствующих, и опасаясь "промахнуться" с ответом, я, так же негромко, сказал:
- Маму представлял... как папы не стало... уехал в Африку и все... не забыть... и не догнать...
Мужчины начали отводить глаза, у женщин они заблестели... Ирина Петровна оторвалась от мужа, подошла ко мне и крепко обняла...
"Да, батенька, вы - циничная сволочь... И отлично это сознаете...".
- Значит, так!.. - громко и уверенно произносит Щелокова, - командую, как младший сержант медицинской службы... Отставить грусть - шагом марш, всем, пить чай с эклерами!..
Сладкая полудрема закончилась. В номер, с шумом и грохотом ввалился МАМОНТ! То есть Леха...
- Вставай, давай!.. А то и обед проспишь, морда талантливая... - деловито поздоровался "старший брат", - Клаймич звонил, сейчас приедет. Он тут рядом в санатории Ленина...
Стеная и жалуясь на горькую судьбину, я поплелся в ванну, а когда вышел, Леха и Григорий Давыдович уже приканчивали вторую бутылку "Боржоми"...
- ...Вера все нормально восприняла, - отмел мои опасения Клаймич, - пока ансамбля полностью нет, отдельных солисток показывать неразумно.
- У нас не только солисток нет, - констатировал очевидность Леха, - у нас и музыкантов нет... ну, кто там будет на гитарах, барабанах...
- Хороших музыкантов набрать, все-таки, попроще, чем хороших солистов, - задумчиво протянул Клаймич, - мы с Николаем тут прикинули несколько достойных кандидатур... У нас получилось по два-три варианта на одно место... кто-то, да согласится... Потом можно будет корректировать. В конце концов, это будет, всего лишь, вопрос денег...
Клаймич многозначительно посмотрел на меня.
Я спокойно кивнул.
- Рассказал девушкам, как вчера приняли наши песни! Воодушевились все... Кстати, Витя, я заметил, что Альдона, по-прежнему, проявляет немалый интерес к нашему прожекту...
"Бlя!.. Да, ладно?!".
Клаймич ждал ответа...
- Так вы же сами взялись с ней поговорить, Григорий Давыдович? - изображаю "святую простоту".
Клаймич кивает с ехидным видом:
- Я и поговорил... А она мне так же, как тогда Вера, заявила, что это ей надо обсудить с вами. Лично!
- Этой-то, что со мной обсуждать "лично"? - "недоуменно" пробормотал я под пристальным прицелом двух пар глаз.
- Ну, может это что-то творческое? - "наивно" предположил чертов "мамонт". Сидел он далеко, ногой было не дотянуться...
- Ей вы песню не посвящали?! - улыбаясь подхватил эстафету Клаймич.
- Нет, конечно, как ей посвятишь?.. - пожал я плечами, - к такому имени и рифму-то не подобрать!.. Ммм... "У Альдоны - глаза бездонны"... А, нет... могу... Но не делал!
Посмеялись...
Затем написал, под диктовку Клаймича, заявление в отдел культуры Сочинского горисполкома, с жалобой на несанкционированное исполнение моих песен в сочинских пунктах общественного питания.
- И в заявки пусть вносят, и отчисления платят, - недовольно пробурчал Григорий Давыдович, перечитывая мое заявление.
- Так лето уже заканчивается, пока в исполкоме раскачаются... - начал было я.
- Почему? - искренне удивился Клаймич, - сразу с проверкой придут и заставят все делать по закону. А для надежности, я еще и к начальнику сочинской милиции загляну. Как раз полковник Нефедов вчера приглашал в гости!
Опять, все трое, смеемся...
Провожаем Клаймича до такси, он едет в горисполком и УВД, а мы с Лехой решили немного прогуляться перед обедом.
Прогулялись!.. maть ить...
"Гулянка" проходила совсем рядом с санаторием, по "нашему" берегу того самого Бочарова ручья, который мы вчера преодолевали по мосту, в милицейском кортеже.
Вдоль, берега причудливо петляла, хорошо протоптанная, тропинка, то скрываясь в буйно-зеленых кустах, то снова подходя к самому краю воды.
- ...А ту песню про партию и комсомол тоже, ведь, надо записать, - вопросительно посмотрел на меня Леха.
- Запишем, - я согласно кивнул, рассматривая, обнаруженный нами, импровизированный привал, обустроенный неизвестными любителями романтики.
В окружении кустов, лежал поваленный и обтесанный ствол дерева. Большое бревно было уже отполировано многочисленными задами, а место для костра аккуратно обложили крупной речной галькой. Поперек двух вертикальных рогатин, над кострищем, лежала железная арматурина, для котелка, а толстый слой углей и пепла, указывал, что костер тут разжигают часто.
Мы, не сговариваясь, присели на бревно.
- Коля переживает, что не может каждый день бросать семью и приезжать на наши встречи, - нейтрально сообщил Леха.
- И не надо пока... Пусть отдыхает... - вяло отреагировал я.
- Наверно, не хочет остаться "вне игры", - помолчав, пояснил свою мысль "старший брат".
- А-аа... - "дошло" теперь до меня, - это он сам озвучил? Считает, что Клаймич слишком плотно меня "окучивает"?!
- Григорий Давыдович, пока все... как бы, все "по делу"... но, наверное... да... - Леха поворошил угли сломанной веткой, подняв маленькое облако пепла.