Страница 19 из 68
Я удовлетворенно кивнул после "дегустации" и опять отвернулся от бармена к сцене. Вовремя...
Вера подошла уже, почти, вплотную.
- Вот ты где...
- Мы поменялись ролями? Ты меня преследуешь?! - я насмешливо улыбнулся.
- Нам надо поговорить... - моя улыбка взаимности не встретила.
На ней было длинное светлое платье, почти до пола, широкие... бретельки... ну, или как оно там у них называется... Короче широкие полосы ткани, удерживали платье на плечах, а сами загорелые красивые плечи и руки оставляли открытыми.
"А девочка не хилая, то-то я тогда в квартире на ней не удержался!"
Воспоминание, о том, как сильное тело очень красивой девушки билось между моих ног чуть не скрючило меня на барном стуле.
Я судорожно сделал большой глоток, волна тепла поднялась из живота и мягко стукнула в голову.
- Надо - значит поговорим... Но не здесь же, а то нас уже ищут, - я поднял руку и помахал, как-бы давая понять, где мы. Правда никто нас не искал, но Вера не стала оборачиваться к залу, поэтому и возразить ей было нечего.
- Давай завтра, на стадионе. Кстати ты зря перестала бегать, форму надо поддерживать... тем более у тебя это хорошо получается.
- Я КМС по легкой атлетике, - Вера криво усмехнулась.
- Понятно, почему я тогда чуть не сдох... - я улыбнулся куда дружелюбнее ее и залпом допил свой "сок"...
Мы раздельно вернулись за столик и еще минут двадцать наблюдали наивное, по меркам 21 века, "шоу", окончание которого потонуло в искренних аплодисментах и одобрительных выкриках подвыпившей, и в основном, иностранной публики.
За нашим столом сначала бурно обсуждали увиденное и, все-таки, "слишком откровенные наряды артисток". Впрочем, все присутствующие сошлись во мнении, что такие туалеты рассчитаны на потребу западной публики и что, если захотим, то мы переплюнем Запад даже в "полуголых" варьете. Потому что наши женщины - самые красивые женщины в мире! Выпили за женщин.
Затем Клаймич вдарился в легкие воспоминания, какое красивое сопрано было у Татьяны Геннадьевны, мамы Веры, и как все студенты "консервы" были влюблены в свою красивую преподавательницу.
Выпили за "красавицу Татьяну", потом за ее "такую же" красавицу дочь, затем по очереди за всех оставшихся дам! От мамы последовал ответный тост "за наших мужчин", от них - тост за "верных женщин",
Тут уже и я не сдержался, слегка расслабившись от выпитого, и выдал анекдот:
- Одна женщина рассказывает подруге:
- Встречаюсь с двумя мужчинами и не знаю, кого выбрать...
- А что тебе сердце подсказывает?
- А сердце подсказывает - не страдай фигней, муж узнает - убьет всех троих!..
За нашим столиком заржали так... что посмеялась, наконец, даже Вера. Все-таки, шутки "моего" времени имеют здесь просто фантастический успех!
Решив не упускать момент, и подстегиваемый выпитой водкой, я заявил:
- А я знаю еще один смешной анекдот, но его нужно показывать в лицах. Вера вы мне не поможете?
"Не помогу! Отвали! Не смей!" - яростно ответили мне глаза Веры, но я встал и направился к ней:
- Большое спасибо!
Провожаемый улыбками и заинтересованными взглядами всех сидящих за столом, я подошел к напряженной, как струна Вере, опустился на одно колено и взял ее вздрагивающую ладонь в две свои:
- Любимая! Мы не сможем больше встречаться. У меня появилась постоянная женщина...
Я покаянно опустил голову под смешки и напряженное внимание присутствующих:
- ...и это очень серьезно...
Преодолевая нерешительное Верино сопротивление, я прижал три сцепленные ладони к губам и сымитировал всхлип:
- У меня вчера мама с дачи вернулась!
И я кивнул в сторону мамы, под хохот присутствующих...
Когда я, с довольной улыбкой, поднимался с колена, выпуская ладонь девушки, то Вера неожиданно и весьма больно, на короткое мгновение, сжала мои пальцы.
Могу собой гордиться, на моем лице не дрогнул ни один мускул! Более того, я отпустил великолепный, в своем лицемерии, комплимент:
- Спасибо, что согласились подыграть! Мы могли бы выступать дуэтом... на сцене!
В ответ я удостоился не менее лицемерной улыбки и злого взгляда красивых изумрудных глаз.
Время уже приближалось к часу ночи, и гости ресторана начали постепенно расходиться.
Стали собираться и мы. Клаймич попытался тайком расплатиться за всех, но это было бдительно пресечено остальными присутствующими. Затем, весело галдящей компанией, мы двинулись к центральному входу "Жемчужины".
В самой гостинице проживал только Клаймич. Его ленинградские друзья, с "няшей" Оленькой, жили в санатории им. Орджоникидзе, Вера с родителями в санатории ЦК, ну, и мы рядом с ними, в "Салюте".
- Витя, так я заеду завтра после обеда? - уточнил Клаймич.
- Давай завтра в кино сходим? - шепот "няши" и влажный клочок бумаги с номером телефона, сунутый мне в ладонь.
- Семь утра... - и чуть дрогнувшие, в согласии, ресницы Веры...
***
Проспал...
Утром я, банально, проспал!
Когда я соизволил продрать глаза моя новая немецкая "Ruhla" показывала 8:34. Вряд ли, чувства девушки, какие бы они ни были, так сильны, чтобы ждать меня полтора часа.
Впрочем, что ни делается... Зачем мне официально ставить точку в отношениях с Верой? А ведь другой, тема её "поговорить" и быть не могла. И как там еще карта ляжет, кто знает... Поживем - увидим. Я и в ресторане-то её "троллил" больше от неожиданности, чем из вредности или обиды.
Ну, а уж "няшу" в "синемашу" я тем более вести не собираюсь! На фиг?! В самом лучшем случае, обслюнявим друг друга на последнем ряду, а потом не буду знать, как от нее отделаться. Да, и первые чувства ребенка поганить... Мдя. Лучше лишний раз Алисию под душем вспомнить...
...Днем заезжал Клаймич, немного рассеяно сообщил, что Пьеха в восторге от "Карусели", которую он напел ей сегодня утром по межгороду. Хочет встретиться с "молодым дарованием", когда оно - "дарование", вернется в Ленинград и просит разрешение уже сейчас включить песню в свой репертуар.
- В этом есть смысл, Витя, - так же, немного отстраненно, пояснил Клаймич, - пока они напишут музыку, подготовят аранжировку, утвердят во всех инстанциях, запишут... Только вот денег сейчас, таких нет... но в течении четырех-пяти дней недостающую сумму мне переведут по аккредитиву... Нет ни малейших оснований переживать по этому поводу...
- Конечно, конечно! Григорий Давыдович, - встряла, слушавшая весь этот монолог мама, - никаких финансовых проблем у нас нет, отдадите, когда вам будет удобно!
"Ути, мой родной, начинающий капиталист-переговорщик!", - мысленно усмехнулся я.
Что меня удивило, так это реакция Клаймича. Точнее полное отсутствие, этой самой реакции. Спокойно, словно не слыша слов мамы, он смотрел на меня, ожидая ответа.
- Все терпит... хоть до Ленинграда, Григорий Давыдович.
- Может быть тогда, действительно, отложим до возвращения в Ленинград? - ухватился за мои слова Клаймич, - вы же понимаете, - тут он уже посмотрел и на маму, - большие переводы отслеживаются... не хотелось бы лишних вопросов.
Мама согласно кивнула, но обижено поджала губы. Реакция Клаймича от её внимания не ускользнула.
Потом Григорий Давыдович еще некоторое время помялся, поговорив ни о чем, и, наконец, задал вопрос, который ему, видимо, не давал покоя:
- Витя, а ты уверен, что разумно отдавать такую песню, как "Карусель"? Ведь если создавать что-то свое, то...
Он не договорил и многозначительно посмотрел мне в глаза.