Северные новеллы

Любопытна наша реакция в первое мгновение. В зыбком свете белой ночи, сочившемся в задернутые марлей окна, все приподнялись в спальниках, бессмысленно глядя друг на друга вытаращенными глазами.

Потом раздался испуганный возглас:

— Медведь!..

Этот возглас разом вывел нас из оцепенения, хотя мы понимали, что за палаткой ревел, конечно, медведь, а не слон или тигр: они в якутской тайге не водятся.

Защелкали казенные части ружей, карабинные затворы. С опаской приоткрыли полог.

Холодное рассветное солнце только-только оторвалось от горной гряды за Вилюем. Бьющие плашмя багровые лучи, пронзив плотные туманы в тайге, оранжево высветили стволы лиственниц и елей.

На берегу реки, по брюхо скрытый белесым туманом, как бы плавая в нем, метался, беспрерывно ревел громадный темно-бурый зверь. Судя по развитому заду, отвислому животу, это была самка.

Когда мы один за другим выскочили из палатки, изготовились к выстрелу — пугливый, осторожный зверь почти вплотную подошел к человеческому жилью, вел себя агрессивно, не иначе как бешеный! — медведица отбежала за огромный замшелый валун, скатившийся к самой воде, и спряталась за ним, продолжая реветь.

С осторожностью направились к валуну. До каменной глыбы оставалось совсем немного, метров пятнадцать, когда медведица, показав слежавшийся мех на заду, галопом припустилась вдоль берега, прочь от нас. Я заметил, как она залегла под выворотнем ели. И вновь в чутком влажном воздухе надолго повис органный рев.

— Не стрелять! — приказал начальник отряда.— Что-то здесь не то, братцы... Странно себя ведет.

— Будто зовет куда-то...

— Во-во!

Вернулись в палатку, поспешно оделись, закинули за плечи ружья, карабины. И веревку прихватили. Третьего дня геолог в окно мари угодил, чуть богу душу не отдал. Тогда-то начальник отряда приказал каждой маршрутной паре — геологу и рабочему — брать в тайгу веревку. Чтобы в случае беды бросить конец тонущему.

Медведица вела нас по тайге точно так же, как по таежной тропе ведет охотника собака. Зверь бежал впереди; когда мы сильно отставали, терпеливо поджидал и даже рявкал, если совсем теряли его из виду: сюда, мол, сюда, ребята, здесь я. Темп он задал быстрый, через полверсты мы взмокли от усталости, несмотря на холодное июньское утро, ведь здесь, на Вилюе, в июне еще весна, в распадках снег не стаял. Был и страх, мешающий быстрому бегу, был, чего греха таить. А вдруг медведица заманивает нас в ловушку? Решила отомстить двуногим существам, например, за украденного детеныша? Разные люди в тайге бродят. Может, городской человек, отогнав медведицу выстрелами, ради забавы поймал и увез ее медвежонка? Тогда берегись! Подетережет на узкой тропинке, ударом передней лапы вышибет мозги. И не обязательно обидчику. Существу, похожему на него: с двумя руками и двумя ногами...

Медведица вдруг круто свернула в сторону и с ловкостью орангутанга начала взбираться по гранитным ступеням ручья, с первобытным буйством бегущего с зубчатой вершины ущелья. За миллионы лет своего существования Вилюй прогрыз землю так глубоко, что в этом месте образовалось ущелье, а там, наверху, была равнинная тайга, переплетенная речушками и ручьями, затянутая марью. Мы остановились в нерешительности.

— Куда ее леший понес!..

Уж больно не хотелось карабкаться наверх! Если маршрут был верховой, то мы ходили в него по очереди, потому что подъем из ущелья был труден, утомителен и отнимал не менее двух часов.

Но любопытство, вызванное странным поведением медведицы, победило. Мы решились на подъем.

Вот когда выявляются курильщики! Если организм не отравлен этой отравой, подъем человеку дается легко, перескакивать с выступа на выступ для него одно удовольствие. А для меня, увы, подобные восхождения — сущая пытка. Сердце норовит выскочить из груди, в гор- де тошнота, дыхание с хрипом и свистом, как у маломощного паровоза, взбирающегося на горку.

Но вот наконец и вершина ущелья. Курильщики и любители спиртного потребовали отдыха и четверть часа лежали пластом, серолицые, с мутными, как бы похмельными, глазами. Медведица ждала, спрятавшись за стволами деревьев; изредка оттуда доносился короткий призывный рев.

Солнце между тем оторвалось от земли, лучи стали не багровыми, а густо-желтыми. Роса заиграла чистым каленым огнем. Немного потеплело. Белые стада туманов вышли из реки, разбрелись по берегу. Все стало свежим, до блеска промытым: листва и хвоя деревьев, коричневый гранит скал, нерастаявшие утренние звезды.

Зверь вел нас по тайге версты две, много кружил, петлял, я совершенно потерял ориентир и был немало удивлен, когда лес неожиданно оборвался и мы опять вышли к ущелью.

Медведица подбежала к обрыву, прорычала вниз, затем отбежала в сторону и залегла, неотрывно глядя на нас. Мы в недоумении, с опаской поглядывая на зверя, подошли к самой кромке.

К Вилюю уходила почти вертикальная гранитная стена высотою с пятнадцатиэтажный дом. Эту скалу я не раз видел, когда бывал в маршрутах. Внизу шумела на перекатах, свинцово поблескивая, река, торчали замшелые валуны на берегу. Внимательно осмотрел каменистую косу, но ничего подозрительного на ней не обнаружил.

Начальник отряда лег грудью на кромку, оглядел невидимые нам ближайшие уступчики и терраски. Затем осторожно поднялся.

— Ясно,— сказал он.— Теперь все ясно. Там медвежонок.

Я тоже лег грудью на кромку, заглянул вниз.

На гранитном козырьке, который как бы врезался в тело скалы, свернувшись клубком, лежал почти черный медвежонок с ярким белым ошейником. До него было метров шесть, не больше. Он не шевелился. Гранитная площадка сплошь усыпана пометом — видно, звереныш находился на ней не один день.

— Не шевелится. Может, уже концы отдал? — вслух подумал я.

Теперь все стало на свои места. Будто наяву, я увидел такую сцену... Медведица вышла с детенышем к обрыву. Медвежонок, как водится, бегал, прыгал, резвился и сорвался вниз. От мгновенной смерти его спас этот самый козырек. Представляю, что случилось с зазевавшейся мамашей! Она металась по кромке, ревела, но ничем не могла помочь попавшему в страшную ловушку детенышу. И, рискуя получить пулю, пришла к людям, чтобы позвать их на помощь...

В нашем отряде жил и работал Герка Прохоров, студент-практикант второго курса Московского геологоразведочного института. Был он парень, что называется, сорвиголова и частенько пускался в такие безрассудные, отчаянные предприятия, на которые здравомыслящий человек никогда не решится. Однажды, например, он на спор выкинул такой номер... Взлетал вертолет, завозивший в отряд продукты. Герка, сбиваемый ураганным ветром, поднятым винтом, подбежал к машине, подпрыгнул и ухватился за металлическую перекладину, соединявшую колесо с корпусом. Когда Ми-4, набрав десятиметровую высоту, летел над озером, Герка спрыгнул в воду, причем проделал в воздухе сальто-мортале. За подобные трюки давали парню выговоры, лишали премий. Не действовало. Пригрозили увольнением. Немного приутих...

И вот этот Герка Прохоров, быстро оценив обстановку, решительно взял у начальника отряда веревку, опоясался ею, протянул нам конец и коротко попросил:

— Страхуйте.

И не успели мы толком изготовиться к страховке, как он с ловкостью альпиниста начал спуск. Через минуту он был на гранитном козырьке, опустившись на колени, склонился над медвежонком. Еще через минуту снизу послышалось растерянное:

— Так он вроде помер...

— Помер или вроде помер? — попросил уточнить начальник отряда.

— Сейчас...— Герка осторожно перевернул медвежонка на спину, припал ухом к груди и радостно прокричал:— Бьется! Сердце бьется!

Когда Герку с медвежонком под мышкой подняли с выступа, медведица возбужденно заходила вперед- назад на маленьком мшистом пятаке.

Начальник отряда с карабином в руке, то и дело поглядывая на громадного зверя, склонился над детенышем. Медвежонок не дергал лапами, не открывал глаз; только присмотревшись, я заметил, как вздымается маленькая грудка с белым пятнышком на горле. Был он размером с сибирского кота. Сколько же малыш пролежал здесь, на гранитном козырьке, без пищи и воды, обдуваемый ледяными ветрами?..