Северные новеллы

Сейчас медведь своей жертвой избрал молодого самца. Я впился глазами в хищника. Мелькнула мысль выстрелом в воздух отогнать зверя, помешать кровавой охоте. Карабин лежит в байдаре. И тотчас пришло в голову иное: я не имею никакого права вмешиваться в неведомую мне жизнь арктических животных. Она идет по своим законам. Грубое вмешательство человека в природу приводит к трагическим последствиям, невосполнимым потерям. В наше время это аксиома, а она, как известно, не требует доказательств.

Между тем медведь ловко забрался на льдину. Это был здоровенный самец; вскинувшись на задние лапы, он был бы ростом не менее трех с половиной метров. Молодой морж приподнялся на передних ластах, вытянул шею, уставился на врага. Если медведь сразу ринется в атаку, тот успеет допрыгать до воды, и тогда можно с уверенностью сказать, что охота закончится неудачей. Но медведь был умен и чертовски хитер.

Сначала он решил усыпить бдительность вероятной добычи. Зверь лег тут же, где выбрался, и задремал. Дремал, однако, недолго. Приподнял голову, как бы случайно глянул на моржа. Тот продолжал лежать все в той же напряженной позе, готовый в любую секунду броситься к воде. Медведь опять «заснул», однако не забыл чуть- чуть передвинуться по направлению к желанной цели. Словно мнимый ледяной бугор мешал лежать ему на этом месте. И вновь «проснулся», вроде бы невзначай глянул на моржа. Тот, неопытный, небитый дурачок, успокоился, лег. Медведь еще разок передвинулся. Почистил когти передних лап. Затем принялся кататься по льдине. Вроде бы вытрясал из шкуры паразитов. Расстояние между ними постепенно сокращалось.

Морж наконец заподозрил неладное, запрыгал к кромке льдины. Медведь, мгновенно обнаружив свои намерения, со всех ног бросился за ускользающей добычей. Мне показалось: трагедия неизбежна. Черта с два! Морж, узрев погоню, вдруг начал кувыркаться, переворачиваться и достиг кромки с потрясающей быстротою. Такой прыти от этого громадного мешка, набитого тяжелым жиром, я никак не ожидал. Он свалился в океан, нырнул и появился на поверхности воды минут через десять за полмили от льдины. Медведь, конечно, не решился его преследовать в воде. Он сидел у самой кромки, ревел и от досады бил лапой об лед.

Нападение было явное, да и цель ясней ясного. Несмотря на это, моржи не изгоняли наглеца. Выжидали. Разве что одна Варвара Терентьевна не видела, не чуяла грозного хищника и продолжала смотреть на меня из воды своими влюбленными рачьими глазами.

Я терпеливо ждал, гадая, на какую же иную хитрость пойдет медведь, чтобы добыть пищу. И совершенно забыл о часах, хотя времени оставалось в обрез: поужинать да спешить на буровую.

Хищник побрел вдоль стада, разбросанного на дрейфующих льдах. У залежек взрослых зверей он не задерживался, а останавливался возле моржих с детенышами. Но с появлением белого медведя, когда раздался трубный рев опасности сторожей, к каждой самке с малышом, отдыхавшей на льдинах, подплыл, забрался самец. Для охраны. И сейчас, едва медведь приближался к ним, самец громко ревел, тряс клыкастой мордой и делал выпады в сторону врага. Разбойник, пятясь толстым задом и огрызаясь, отступал.

Ему надо было прибегнуть не к обычному, а к сложному, недоступному пониманию моржей способу охоты. И он прибегнул к такому маневру. Видно, в запасе у зверя был целый арсенал приемов добычи пищи, от простейших до головоломных.

Зверь прилег на кромке льдины. Справа от него в двухстах метрах, тоже возле самой кромки, отдыхала моржиха с детенышем под охраной могучего самца. Хищник находился на порядочном расстоянии, и морские звери не проявляли заметного беспокойства. Для вида подремав недолго, медведь осторожно погрузился в воду. Он плыл, прижимаясь к высокому торцу льдины, сверху его можно было заметить, только свесив голову. Наружу торчали лишь нос да глаза зверя, все остальное находилось под водой. Вскоре медведь остановился точно напротив моржей. Не видя зверей, сейчас он ориентировался по запаху. А моржи не чуяли хищника, он подкрался с подветренной стороны, все, подлец, рассчитал. Их разделяли всего полтора метра, толщина дрейфующей льдины. Внезапность, дерзкая наглость разбоя — вот на что надеялся медведь.

Моржиха в это время кормила детеныша. Она завалилась на бок, серебристый малыш пристроился к материнским сосцам. Самец лежал к ним задом, невозмутимо оглядывал ледяные поля. Нападения с воды он не ожидал.

Я толком и не разглядел, как медведь забрался на льдину. Произошло это мгновенно, прыти тяжелого, с виду такого неповоротливого зверя позавидовала бы самая быстрая обезьяна. Он схватил за горло клыками детеныша, буквально оторвал его от сосцов, задрав морду, чтобы не волочилась добыча, побежал в паковые льды. Самец запрыгал вдогонку. Но медведь на суше проворнее моржа. И это разбойник учел.

Не мог он предвидеть одного: того, что дюжина здоровенных самцов окружила льдину, когда он находился в воде. И я этого не заметил. Намеренно ли они, улучив момент, окружили настырного, непрошеного гостя? Может быть. Недаром эскимосы очень высокого мнения об уме моржей, хотя первое место по уму среди арктических животных они отдают белому медведю.

А дальше все произошло в течение минуты...

Самцы разом, словно по команде, с ревом запрыгали к врагу. С разных сторон. Тот оставил на льду моржонка с прокушенной шеей. Не до жиру, быть бы живу; не до добычи, лишь бы ноги унести. Но прорвать клыкастого кольца медведь не сумел. Первый же удар клыков в бок повалил хищника на лед. «О-оо-ооох!..» — донесся до моего слуха громкий и протяжный вздох. Моржи сгрудились, заслонили белую тушу толстыми телами...

К месту расправы из разных залежек запрыгали моржи. Толкаясь, они тоже сгрудились над поверженным зверем. Каждый хотел ударить бивнями врага.

Когда морские звери понемногу разбрелись, на том месте, где упал неудачливый охотник, краснело, расплывалось большое пятно.

Потрясенный, я долго сидел в байдаре, глядя невидящими глазами на льдину, где разыгралась трагедия. И не сразу заметил моржиху, которая не уберегла своего малыша. Она беспрестанно оглаживала ластами детеныша, то и дело переворачивала носом неподвижное серебристое тельце. Оттуда доносились звуки, так походившие на женские вопли и рыдания, что мне стало не по себе. Потом мать вдруг обхватила труп правой передней ластой, прижимая к груди, бросилась в океан. У моржих врожденный инстинкт спасать детенышей, стаскивая их в воду. Они с большим опозданием понимают, что мертвого малыша уже ничто не сможет оживить.

Мать ходила большими кругами, теребила, как бы полоскала, перехватывала труп то одной ластой, то другой, затем выбросила детеныша на льдину, забралась туда сама. И вновь стала переворачивать его носом, оглаживать ластой...

Из состояния оцепенения меня вывел крик, раздавшийся с берега. Я оглянулся. На галечной косе виднелась знакомая коренастая фигура бурового мастера. Такой у нас закон: уходит человек из барака и непременно говорит, когда вернется; не возвратился вовремя — на его поиски отправляют кого-нибудь из буровиков. Иначе в Арктике нельзя. Сгинешь бесследно.

Я посмотрел на часы, поспешно поднял якорь и запустил голосистый «Вихрь». Вскоре кожаное днище байдары коснулось гальки.

Варвара Терентьевна проводила меня до самого берега, потом развернулась и поплыла к своим сородичам.

— Что задержался? Клез хороший? — поинтересовался буровой мастер.

— Да какой там клев! Погода, видишь... Мишка моржонка задрал, а самцы его клыками забили.

— А, бывает,— невозмутимо ответил буровой мастер, будто ничего особенного не произошло.

Мы поднялись по каменистой тропке на невысокую сопочку. За нею, укрытый от жестоких ветров с полюса, стоял наш барак.

Прежде чем спуститься к жилью, я постоял на вершине, окинул взором моржовое стадо. Исполинские морские звери давно успокоились. Мать, не уберегшая детеныша, перестала реветь, положила морду на неподвижное тело малыша, и со стороны казалось, что она уснула. С полюса наползли фиолетовые тучи, из них, подстегнутые быстрым ледяным ветром, вылетали колючие снежинки, больно секли руки, лицо...