Северные новеллы

Ми-4 забросил в отряд корреспондента днем, когда геологи были в маршрутах. Мы увидели его только вечером, вернувшись к «выкидушке».

Корреспондентом оказался рослый, спортивный парень лет двадцати семи,с модными, опущенными книзу итальянскими усами. За плечом у него торчал превосходный «зауэр», бескурковка.

— Привет, ребята! — бодро сказал он нам и кивнул на парочку убитых угольно-черных кедровок, валявшихся возле палатки.— Это я уже харчи отрабатываю.— Хлопок по ложе «зауэра».— Прихватываю с собой, когда беспокойная журналистская судьба забрасывает в медвежий угол. Хорошая хлопушка. От деда осталась.

Я действительно еще днем слышал выстрелы, раздававшиеся на стоянке отряда.

Мне не понравился бодренький, фамильярный тон парня, то, что он сразу начал нас «тыкать». Например, я начальника отряда, своего ровесника, до сих пор называю на «вы», хотя работаю с ним третий полевой сезон. И он тоже. Как-то стесняемся предложить друг другу перейти на «ты». И это было бы полбеды. Ко всему прочему парень держал себя с превосходством избранного. Не от большого, конечно, ума. Это во-первых. Во- вторых, уж если так рассуждать, то я, например, считаю профессию геолога несоизмеримо выше профессии журналиста. Ну да ладно. У каждого свои слабости и пороки. Не о том речь.

Пригласили корреспондента к ужину, сидим, болтаем, кое-кто из геологов уже начал гостю «лапшу на уши вешать». А мне как-то не по себе. Будто чего-то очень не хватает. И Лорд ведет себя странно: мечется по стоянке, скулит, поглядывает на макушки деревьев.

Ба! Карла нет! Куда запропастилась птица? Она всегда встречала нас из маршрута своим мелодичным криком...

И вдруг... Аж в пот бросило!

— Послушайте,— поспешно сказал я приезжему,— вы нашего Карла здесь не видели?

— Карла?..

— Да северного ворона! Он совсем ручной...

Я заметил короткое замешательство во взгляде парня, или это мне показалось?

— Нет, не видел,— твердо ответил он.

— Карлуха, верно, испугался выстрелов,— предположил начальник отряда.— Прилетит, куда он денется.

Закурили. Молчим. Гость тоже замолчал, сосредоточенно ковыряя палочкой раскаленные угли костра.

Позади раздался легкий треск сучьев, шорох жухлой листвы. По выработанной в маршрутах привычке, почти инстинктивно я схватил лежавшую у ноги «ижевку» и только потом оглянулся.

Из тайги с Карлом в зубах вышел Лорд. Большие черные крылья птицы беспомощно волочились по земле. Пес скулил, подбегая к нам. Бережно опустил на мох ворона, сам крупно дрожит всем телом, и слезы, слезы из глаз катятся.

Мы склонились над мертвой птицей. Крылья, голова, туловище ее были изрешечены дробовым зарядом с близкого расстояния.

Не сговариваясь, геологи разом уперлись тяжелыми взглядами в корреспондента. Отпираться было бесполезно, и парень покаянно сказал:

— Ей же богу, братцы, не знал, что он ручной!..

Затем торопливо подошел к своей сумке из кожзаменителя и извлек оттуда две бутылки коньяка.

На него никто не смотрел.

Бутылки поставлены на большой плоский камень.

— Да хватит вам, ребята! — бодро сказал он.— Выпьем и забудем!

Есть люди, способные говорить бодрым голосом в любой ситуации.

— Пожалуйста, уберите спиртное,— попросил начальник отряда.— В геологических партиях сухой закон.

— Меня-то, меня-то поймите, товарищи дорогие! — скрестив на груди руки, с чувством сказал корреспондент.— Столичный житель, кроме голубей, воробьев, кошек и собак, ни черта не вижу. А в каждом мужике волосатый неандерталец, охотник сидит. Природа-матушка, что поделать! И вот я в глухой тайге. Естественное желание — добыть, убить, пусть даже несъедобную добычу, ворона...

— Сволочное желание,— поправил кто-то.

Парень замолчал. Но не надолго:

— Неплохой коньяк, ребята. Один раз, полагаю, сухой закон можно нарушить... Пейте, пейте, бутылки ваши.

— Ну, раз наши...— Рука в штормовке потянулась к бутылкам и поочередно разбила их о камень.

Забегая вперед, скажу, что не получился у корреспондента очерк о «таежных бродягах». Не нашел он с нами контакта. Геологам не хотелось ему даже «лапшу на уши вешать». Потом он жаловался начальнику нашей экспедиции: мы-де сорвали ему дорогостоящую командировку. И начальник отряда схлопотал выговор. Ну да это не имеет отношения к моему рассказу.

Поразительно: Лорд невзлюбил незваного гостя.

Прямо-таки бросался на него и даже разодрал зубами штанину модных вельветовых брюк. Или пес чувствовал наше отношение к парню, или подозревал в нем убийцу Карлухи. Может, то и другое вместе. Ведь наш Лорд понятливее иного человека.

Когда улетали на новую «выкидушку», пса еле-еле в вертолет затащили. Не хотел улетать. Опустив лобастую голову на вытянутые передние лапы, все лежал под лиственницей, где я захоронил нашего Карлуху.

I

М аленький поисковый отряд аэрогеологической экспедиции торчал в аэровокзале уже целую неделю, ожидая отправки в тайгу. Предстояло лететь вертолетом Ми-4 за триста километров в малоисследованный район, чтобы составить геологическую карту Земли. Но Ми-4 был занят на других, не менее важных работах буквально круглые сутки, потому что стояли белые колымские ночи, когда в полночь можно читать книгу без электрического освещения. То санрейс выполняют вертолетчики, то отвозят оленеводам продукты, то патрульный самолет обнаружил таежный пожар и требуется забросить десантников-пожарников. Дело сдвинулось с мертвой точки, когда начальство экспедиции, базировавшейся в поселке, через райком нажало на авиаторов. Аэропорт дал отряду поисковиков машину, но не Ми-4, который все был занят на срочных работах, а двукрылую «Аннушку». Оказалось, что там, куда забрасывают геологов, тянется песчано-галечная коса, самолет может на ней приземлиться.

Вылетели в час ночи. Геологи сидели на рюкзаках и ящиках с продуктами и смотрели в иллюминаторы. Под крылом, освещенная неуемным солнцем, плыла дивная планета — Колыма. Было начало июня. На вершинах и склонах сопок, хребтов еще полным-полно снега, хоть на лыжах катайся; снег кое-где лежал и в долинах. Озера не вскрылись, их закрывал потемневший ноздреватый панцирь льда. На реке Колыме недавно прошел ледоход. Разбойный паводок выворотил, сбросил в воду прибрежные деревья, затопил поймы. Удивительного, необычного цвета была тайга. Словно осенняя, легкозолотистая. Полторы недели назад, когда выстрелили мягкие, ярко-зеленые иголочки лиственниц — а это главное дерево на Колыме,— вдруг ударил мороз, опалил, как огнем, едва народившиеся иголки. Когда пригрело солнышко, они пожелтели. Деревья отойдут, наберут силу с устойчивым теплом, и тогда тайга наденет свой зеленый весенний наряд.

— Ребята! Смотрите! — вдруг прокричал геолог, сидевший с левого борта.

Самолет переваливал лысую и округлую, как мяч, сопку. Камень да редкие островки стланика-кедрача, похожего на кустарник, покрывали вершину. По ней, напуганный самолетом, мчался рослый сохатый.

Пилоты, как и геологи, были молодыми парнями, и им захотелось поозоровать. Они перевели самолет в пикирование. «Аннушка» понеслась на зверя. Сохатый заметался из стороны в сторону. Машина ближе, ближе... И тогда храбрый, грозный зверь вскинулся на дыб- ки и резко ударил передними копытами воздух: «Уйдите! Со мною связываться не советую!» Самолет взмыл к солнцу в десяти метрах над головою лося.

Изредка внизу мелькали дикие олени и снежные бараны. Эти звери очень пугливы. Сломя голову мчались они прочь с открытого места и исчезали в таежных дебрях или под выступом скалы.

Половина пути осталась позади, когда тот же глазастый геолог, который заметил сохатого, прокричал:

— Медведица!.. Да не одна! С медвежонком!..

Звери бежали вдоль обширной речной косы.

Скрыться им было негде: недавний свирепый пожарище выжег тайгу на десять верст в округе. Ни деревца, ни завала — все сожрал огонь. Медведица могла бы спастись, переплыв Колыму, на том берегу пожар не разбойничал, там стояла тайга. Но, видно, не решилась мать плыть с детенышем в быстрых ледяных струях реки...