Страница 5 из 9
– А ты попробуй нарисовать по памяти. Копировать-то ты мастак! – Джироламо сверкнул белозубой улыбкой и передвинул мольберт так, чтобы начатая картина была не видна сыну хозяина.
Рафаэль запустил пальцы под черную беретку, почесал затылок, поправил светлые локоны. И кивнул.
– Хорошо! По памяти так по памяти!
Закрыв глаза, он вдруг словно увидел ту картину. И понял, что воспроизвести Святое семейство в своем альбоме ему не составит ровным счетом никакого труда.
Быстрыми штрихами он очертил профиль Марии, ее фигуру, потом на листе появились глаза, нос, губы Иосифа.
– Вот ты где! Гости уже собрались, я запек шикарного цыпленка! А ты в мастерской прячешься, и…
Увидев рисунок сына, Джованни замолчал, схватил альбом, подошел с ним к мольберту, где работал подмастерье. И разразился восхищенными возгласами:
– Как точно переданы все детали! И ты нарисовал это по памяти? Молодец, сын! Тебе надо и дальше развивать наблюдательность! Умение видеть детали, замечать мельчайшие особенности – нет ничего важнее для художника!
Скоро Рафаэль уже шагал рядом с отцом, предвкушая великолепный обед.
Страсть отца к приготовлению разных блюд сначала была встречена в семье насмешками. Тетушки, две незамужние сестры отца, звонко возмущались на весь дом.
– Где это видано, чтобы знатный мужчина занимался кухней! – всплеснула руками Маргарита.
Санта ее поддержала:
– Да и не знатный тоже! Для готовки есть если не служанка, то жена! Что, может, уже мужчины и детей рожать примутся?!
Отец обнял их и рассмеялся:
– Мне нет никакого дела до обычаев! Я хочу на кухню, и я буду там! Стану смешивать специи как палитру! Вот прямо сейчас сготовлю вам вкусное блюдо. За добавку подеретесь!
Мама пробовала сваренный отцом суп с напряженным лицом. А потом, отбросив ложку, бросилась ему на шею.
– Как вкусно, милый! Такой нежный ароматный минестроне! Наши слуги никогда такого не готовили! – восхищалась она.
Маргарита и Санта молча орудовали ложками.
Конечно, отец не баловал готовкой каждый день. Но когда приходили гости, он всегда с удовольствием занимался обедом. А мама пела. Приглашенный на вечер музыкант подыгрывал ей на лютне, и соседи восхищенно перешептывались:
– Повезло Джованни с женой. У Маджии превосходное контральто, и она – такая красавица!
– А вы знаете, что Джованни специально прячет ее от двора. И не вывозит больше на балы. Слишком большим успехом пользуется там Маджия!
Рафаэль наблюдал за матерью и отцом и улыбался.
Как красивы его родители! Отец – высокий, худощавый, с седыми волосами, красиво обрамляющими смуглое лицо. Колет[11] и узкие штаны подчеркивают стройность и пропорциональность его подвижной фигуры.
Мамочка, которой не исполнилось еще и тридцати лет, – большая кокетка. Каждый день ее густые темные волосы собраны в новую затейливую прическу. Атласных и парчовых платьев у нее множество, и каждое из них является предметом острой зависти соседок. Ведь платья мамы портной шил по эскизам отца. И ни у одной дамы в Урбино нет таких изысканных нарядов.
Когда мать с отцом смотрят друг на друга, их лица светлеют, светятся счастьем и покоем, становятся невероятно красивыми. Так солнце высвечивает всю красоту налившейся соком виноградной грозди, всю нежность распускающейся розы и сверкающей в бутоне капли росы. Так и любовь родителей, как то солнце…
Отяжелев от еды, устав от разговоров, Рафаэль удрал в сад. Он думал еще немного порисовать в своем альбоме, но изумрудная трава оказалась маняще-мягкой, а крона пинии создала настоящий островок прохлады в жарком саду, и Рафаэль незаметно для самого себя задремал.
Ему снились фрески. Место для их нанесения уже было подготовлено, а в распоряжении Рафаэля имелись все краски, даже дорогущая ляпис-лазурь для рисования синего неба. И вот он с увлечением расписывал стены уверенными мазками, приходя в восторг от переполнявшего его чувства свободы, счастья, невероятного полета и всемогущества. А потом на одной из картин вдруг проступило взволнованное лицо Джованни Санти.
– Рафаэль, вот ты где! Слава богу, нашел тебя. Пойдем скорее в дом!
В голосе отца слышались такие боль и тревога, что Рафаэль мгновенно проснулся и вздрогнул, как от удара хлыстом. Сердце стиснули нехорошие предчувствия.
– Мама пела, потом все сели играть в карты, – рассказывал Джованни, быстро шагая по дорожке. Рафаэль едва поспевал за ним. – Потом мама ушла сказать служанкам, что можно подавать сладкий пирог. Но вдруг пошатнулась и упала. Лишилась чувств. За доктором уже послали. Надеюсь, кровопускание поможет и Маджия быстро поправится.
– Конечно, папа, – Рафаэль взял отца за руку, чтобы хоть немного его подбодрить. – Так все и будет!
Джованни похлопал сына по плечу:
– Какое же счастье, что ты у нас есть! И как жаль, что твой старший брат умер. Кормилица заразила его оспой. Это я настоял, чтобы Маджия кормила тебя сама. Сестры мои так орали, что я чуть не оглох. Где такое видано – знатная дама кормит грудью как какая-то простолюдинка. А ты им назло рос здоровым и веселым малышом. Больше всего нам с матерью нравилось, что ты всем даешь поиграть свои игрушки. Обычно детки бывают жадными. Тебе никогда не было жаль игрушек.
Рафаэль слушал знакомый голос отца, но тревога, терзавшая сердце, все не проходила.
Когда они дошли до дома, в спальне Маджии уже был доктор. Он знаком показал застывшему в дверях Рафаэлю, что пока не время беспокоить матушку. Рафаэль, вздохнув, посмотрел на непривычно бледное лицо мамы и пошел к себе в комнату.
Рисовать не хотелось, играть тоже.
Наверное, ближе к ночи сон все-таки сморил его.
Проснулся Рафаэль от дикого крика отца.
Джованни рыдал на весь дом:
– Нет, нет! Маджия, вернись ко мне!
Рафаэль вскочил с постели, выбежал в коридор и увидел, как отец яростно избивает доктора, неловко закрывающего лицо руками. И хотя уже было понятно, что случилось то самое, страшное, о чем все они боялись даже думать, Рафаэль попытался спросить у папы, что произошло. Он хотел задать вопрос – и вдруг осознал, что больше не может говорить. Изо рта раздавалось только странное мычание.
Слова закончились, слез не было, и все его существо просто разрывалось от дикой боли, едва позволяющей дышать…
Воспоминания тех дней заволокло туманом.
Рафаэль только помнил, как на кладбище Джованни все отворачивал его лицо, когда землекопы опустили гроб матери в могилу и принялись закапывать яму. Земля по обтянутой черным бархатом деревянной крышке, казалось, стучала громче, чем колокол, зовущий прихожан на службу.
Воздух в доме сразу стал горьким. Привычные комнаты казались темными и мрачными. И было совершенно непонятно, куда идти, что делать и какой вообще смысл во всем, если мамочка лежит уже закопанной на кладбище.
Испуганный немотой сына, Джованни увез Рафаэля в Пезаро, к приятелю-скульптору, жившему в небольшом домике на самом берегу моря.
Рафаэль не помнил, сколько вечеров они с отцом прогуливались по пляжу, невидящими глазами провожая убегающие к горизонту волны.
Однажды он нашел на берегу чудесный золотой перстень с крупным изумрудом. Надел его на палец – и вдруг почувствовал запах соленого ветра; увидел, как отражается краснощекое закатное солнце в темно-синей воде; услышал крики чаек, кружащих у берега.
– Красивый вечер сегодня, папа! – пробормотал Рафаэль и улыбнулся. – Я снова могу говорить. Моя речь вернулась ко мне!
– Какое чудо! – воскликнул отец, обнимая сына. – Все, сынок, теперь я счастлив! Все самое плохое уже в прошлом.
И Рафаэль поверил – дурной сон больше не повторится. Но, как оказалось, совершенно напрасно…
Для всех домашних скорая женитьба отца стала шоком. Никто так и не понял, когда Джованни успел предложить крикливой вульгарной Бернардине стать его женой. Он просто как-то вечером вернулся из мастерской и объявил, что надлежит готовиться к свадьбе.
11
Верхняя мужская короткая одежда до талии мужского костюма эпохи Возрождения.