Страница 87 из 98
Во время проводки конвоя PQ-17 погибло 153 моряка. Все они были из союзного торгового флота. Интересно, что до рассредоточения конвоя погибло только семь человек. Конечно, в разгаре войны потеря 153 человек может показаться не столь существенной. Однако все познается в сравнении. К примеру, за все годы войны во время проводки Арктических конвоев в Россию было потеряно 829 офицеров и матросов и 90 транспортов. В среднем это девять убитых на один потопленный транспорт. В конвое PQ-17 эта цифра куда ниже — в среднем на каждый потопленный корабль здесь приходится около шести убитых. Принимая во внимание этот показатель, а также погоду, которая во время проводки PQ-17 считалась для этого района сравнительно мягкой, приходится с сожалением констатировать, что тенденция к оставлению транспортов на этом конвое была, пожалуй, наиболее выраженной, чем где-либо еще.
И в самом деле: никогда еще моряки не бросали так много пригодных к плаванию транспортов, как во время проводки этого рокового конвоя. Считая с «Уинстон-Сапемом», не менее девяти транспортов (в том числе один британский) были покинуты командами после атак немецких субмарин или бомбардировщиков, хотя даже после вражеских атак все эти корабли находились во вполне удовлетворительном состоянии и могли идти своим ходом или на буксире. Если бы конвой атаковали немецкие надводные корабли, наверняка большинство из этих транспортов достались бы немцам в качестве «призов», так как перегон брошенных командой судов в норвежские порты всегда входил в планы операции «Рыцарский удар».
Приходится признать, что конвой PQ-17 был обречен на неудачу с самого начала, ибо его поход никак нельзя назвать результатом продуманной разумной стратегии; скорее он явился следствием различных политических манипуляций. Никогда еще политики не оказывали на Британское адмиралтейство такого беспрецедентного давления, как в случае с его отправкой. Но хотя застрельщиком похода конвоя PQ-17 являлось американское и русское руководство, за эту авантюру пришлось расплачиваться своей кровью прежде всего простым британским парням. Из 153 погибших моряков не менее половины ходили по морям под британским флагом, что в процентном отношении количеству британских кораблей в конвое никак не соответствует. Но хуже всего то, что эти жертвы были принесены напрасно. Контр-адмирал Гамильтон в своем письме к матери писал: «Я только что вернулся в Англию после проводки русского конвоя, во время которой мы потеряли множество прекрасных торговых судов, но железную шкуру „Тирпица“ даже не поцарапали. Так что нам еще не раз придется иметь с ним дело; хотелось бы только, чтобы не ценой столь высоких потерь»21. Интересно, что после завершения операции по проводке конвоя PQ-17 Гамильтон был до конца войны списан с кораблей на берег, между тем как коммандер Бруми, который увел от конвоя эскортные эсминцы, получил повышение и звание капитана второго ранга. После этого у Гамильтона не осталось и тени сомнения в том, что виновным за разгром PQ-17 руководство «назначило» его.
Мистеру Черчиллю нужен был виноватый, и он, дабы не дискредитировать «друга Дадли» (Первого морского лорда Паунда), выбрал жертву в лице командира эскадры крейсеров. 15 июля премьер-министр, обращаясь к графу Александеру и другим высшим адмиралтейским чинам, заявил: «Только сейчас я окончательно себе уяснил, что адмирал Гамильтон, уведя с собой эсминцы, оставил конвой без всякого прикрытия». Это, разумеется, не соответствовало действительности, но мистер Черчилль, обведя собравшихся зловещим взглядом, задал риторический вопрос: «Подумайте и скажите — неужели подобное решение может быть оставлено без последствий?»22
Между тем расследование по этому делу еще не было закончено. Но так как оно проводилось комиссией Адмиралтейства, ничего нет удивительного в том, что виновник так и не был найден. 1 августа адмирал Дадли Паунд поведал членам кабинета о причинах, вынудивших его дать приказ о рассредоточении конвоя. Особенно он настаивал на том пункте, что «Тирпиц» был замечен союзными подводными лодками у мыса Нордкап еще в ночь с третьего на четвертое июля, но немецкому линкору удалось ускользнуть от преследования. Хотя информация, полученная автором этой книги от нынешнего Первого морского лорда, вполне согласуется с этим заявлением Паунда, сведения, которые автор почерпнул у официального историка британского военно-морского флота, ставят это заявление под сомнение. «Наличие такого рода свидетельств о передвижениях „Тирпица“ послевоенные изыскания не подтверждают», — писал официальный историк флота. Нам представляется, что к этим словам известного исследователя следует прислушаться23.
Гамильтону здорово не повезло, что мистер Черчилль заранее записал его в виновники происшедшей трагедии; по идее, одним из главных виновников разгрома конвоя PQ-17 премьер-министр должен был считать себя, так как в конечном счете именно он настоял на отправке каравана. Однако премьер-министр, несмотря на неоднократные заявления Гамильтона о том, что ситуация с топливом на эсминцах Бруми была критическая, продолжал называть отход эсминцев от конвоя «роковой ошибкой». В своих военных мемуарах Черчилль по этому поводу писал: «Никакой риск не считался чрезмерным, если речь шла об стране торговых кораблей»24. Неужели это написал тот самый человек, который в 1942 году утверждал, что «отправка конвоя будет оправдана даже в том случае, если он потеряет половину своего состава»? Печально все-таки, что в этом неприглядном деле козлом отпущения стал такой блестящий офицер, как контр-адмирал Гамильтон.
В своем отчете о проводке конвоя Гамильтон еще раз подчеркнул огромную важность воздушного прикрытия и заявил о первоочередной необходимости уничтожения разведывательных самолетов врага. Нетрудно догадаться, что эту миссию один-единственный истребитель «си-харрикейн», находившийся на борту транспорта типа КАМ, выполнить не мог. Гамильтон полагал, что эту задачу способен решить только входящий в состав эскорта конвойный авианосец25. В своем письме адмиралу Товею от 10 сентября 1942 года он писал, что за недальновидную политику правительства, годами державшего морскую авиацию на голодном пайке, расплачиваться придется всему британскому народу. «Мы поставили под угрозу наши главные коммуникации — и все для того, чтобы позволить Бомбардировочному командованию уничтожать как можно больше немецких детей и женщин, исходя из порочной концепции, что подобные действия способны обеспечить нам скорую победу».
Несколькими днями позже он отправил другому адмиралу еще более резкое письмо, которое люди, знавшие Гамильтона, сочли бы совершенно для него нехарактерным.
«Общественность хочет знать факты, и наш долг ее просветить, чтобы люди наконец поняли, какую неприглядную роль во всем этом деле сыграли „Уинстон и Ко.“. Теперь мы хорошо знаем, что премьеру плевать на нехватку у флота воздушных сил. Поэтому они с Паундом очень не прочь сплавить с флота адмирала Товея и поставить на его место какого-нибудь покладистого парня, который будет соглашаться с их политикой „умиротворения“ Германии посредством бесконечных бомбардировок и не станет выдвигать чрезмерных требований относительно наращивания морской авиации.
Я пробыл адмиралом только восемнадцать месяцев, но за это время меня уже трижды грозились списать на берег. Это не считая того, что премьер-министр чуть ли не во всеуслышание называет теперь меня трусом. Но я всегда говорил и буду говорить, что русские конвои являются бессмысленными с военной точки зрения операциями»26.
В скором времени Гамильтон попал в больницу с диагнозом «обострение аппендицита», и ему была сделана операция. Тем временем во главе крейсерской эскадры был поставлен другой адмирал, который и обеспечивал прикрытие конвоя PQ-18, когда он в середине сентября двинулся наконец в сторону России. На этот раз в состав эскорта входил конвойный авианосец — как Гамильтон и предлагал. К 21 сентября, когда конвой прорвался в Белое море, из сорока транспортов, которые входили в его состав, десять были потоплены немецкими бомбардировщиками, а три — подводными лодками. Хотя германский надводный флот в борьбе с этим конвоем участия не принимал, британские военные моряки подготовились и к такому развитию событий. После проводки этого конвоя Товей в своем письме к Гамильтону писал: «На этот раз мне удалось пресечь все попытки вмешательства со стороны руководства». В сентябре Товей не вышел с флотом метрополии в море и остался в Скапа-Флоу, чтобы лично руководить по радио всеми операциями надводных кораблей и избежать того, что Гамильтон называл «попытками Адмиралтейства оказать давление на командующего»27.