Любовь неукротимая

– Я никогда ни о чем тебя не просил, – бросил он в ответ.

– О нет, просил. – Ее нежные щеки порозовели. Пенелопа стояла так близко, что Габриэль видел жилку, пульсирующую на ее шее. – Вчера. Когда ты… Когда мы лежали на полу. Прямо там. – Она кивнула вправо.

Ах да. Когда он со страшной силой сбил ее на пол. Голый и мокрый, если верить Аллену. И, скорее всего, это правда – стоит лишь взглянуть, как пылают щеки Пенелопы.

– Вероятно, ты забыл это, Габриэль, но я помню. Ты узнал меня. И позвал по имени, несмотря на приступ безумия. Ты обнял меня и молил о помощи. И ты хочешь, чтобы я после этого просто ушла?

Господи… Габриэль приложил ладони к лицу, как в детстве, желая спрятаться за ними. Навсегда. Или по крайней мере пока она не уедет домой. Увы, это невозможно. Габриэль опустил руки и тяжело вздохнул, стараясь успокоиться. Но вздох получился похожим на злобную усмешку. После стольких лет несбыточных мечтаний Габриэль все-таки побывал в объятиях Пенелопы, обнаженным – и ничего не помнил. Среди всех ужасов последнего времени не найти ничего более жестокого.

Эта мысль вызвала у Габриэля вспышку смеха. И вовсе не веселого: да и непонятно было, уместнее сейчас плакать или смеяться.

– Габриэль?

Пенелопа выглядела напуганной, но от этого Габриэлю почему-то стало еще смешнее – и на этот раз он смеялся искренне. Скорее всего теперь он ей кажется совершенно безумным, но он ничего не мог с этим поделать. Черт, смеяться так приятно!

Губы Пенелопы изогнулись в робкой улыбке. Сейчас она улыбалась совсем как тогда, в гостиной Мантонов в Лондоне, когда смеялась над очередной шуткой Габриэля, пророненной в одной из их многочисленных бесед: они проводили вместе много времени, когда она была замужем. Благодаря этому Габриэль вновь почувствовал себя прежним, а ведь он совсем забыл, каково это.

Он уже знал, что не заставит ее уехать сегодня. Завтра – кто знает, но не сегодня. В конце концов, уже слишком поздно. Она видела, каким он стал, и нечто худшее представить себе трудно.

– Я сдаюсь, Пен. – Габриэль поднял вверх руки. – Сдаюсь. Потом разберемся, как быть дальше. – Он подошел к столу и отодвинул для нее стул. – Теперь я просто хочу поужинать с тобой. Как прежде.

Пенелопа взглянула на предложенный стул и на секунду задумалась. Однако сочла за лучшее быстро сесть, пока Габриэль не передумал. Поначалу ей казалось, что он хочет ее выгнать. Она сомневалась, что сможет помешать ему в этом – да и мистер Аллен был бы рад поскорее избавиться от непрошеной гостьи. В таком случае Пенелопе, наверное, пришлось бы просить семью Габриэля убедить его увидеться с ней, но она не сомневалась, что силой никогда не достичь положительного результата. Она сможет помочь, только если он сам захочет этого. Такой была основа ее метода лечения. Стараясь понять особенности душевных заболеваний, Пенелопа нашла много абсолютно противоположных способов лечения, и каждый с точки зрения того или иного врача являлся лучшим для пациента. Кто-то говорил, что корень этой проблемы заложен в физиологии человека, а кто-то – в душе. А между этими крайностями – мириады иных теорий.

Пенелопа не считала себя умнее или образованнее других людей, занимающихся лечением душевнобольных. Она просто нашла те методы, которые ей самой казались более действенными. Но чтобы отыскать нечто наиболее действенное, Пенелопе требовались взаимность и доверие Габриэля.

Когда он сел за стол напротив, она улыбнулась ему. Он ответил тем же, но более сдержанно. Возможно, они еще не скоро смогут общаться друг с другом так же легко и непринужденно, как прежде. Пенелопа распрямила плечи, не переставая улыбаться. Они еще чужие, ну и пусть. Нужно же с чего-то начинать? Но вот с чего?

Она отвлеклась, когда слуги принесли блюда с жарким, печеным картофелем и мясным пудингом с овощами. Желудок Пенелопы не мог не откликнуться. Смутившись, она скрестила руки на животе. К счастью, Габриэль ничего не заметил и просто пожелал ей приятного аппетита, когда слуги удалились.

Пенелопа приступила к трапезе. Попробовав кусочек потрясающе приготовленной оленины, она начала перебирать в голове всевозможные темы для беседы. После признания Габриэля каждое слово Пенелопы может быть превратно им истолковано, а она этого допустить не могла.

Пенелопа с трудом глотала еду, словно что-то сдавило ее горло. Отчего бы? Раньше у нее никогда не бывало таких проблем, а сейчас ей еле-еле удалось проглотить кусочек картофеля. Прежде чем приступить к следующему, она сказала:

– Ужин восхитительный.

Так. Это, должно быть, баранина. Пенелопа подумала, что за трапезой нет ничего лучше, как просто обсудить еду, если другой темы найти не удается.

– Да, – холодно ответил Габриэль. – Моя семья настояла, чтобы в Викеринг-плейс вместе со мной отправили повара. Видимо, выпроваживать родственников подальше не так совестно, если знаешь, что их хорошо кормят.

Пенелопа перестала жевать. На этом разговор закончился. Воцарилось неловкое молчание, и она в смятении старалась найти новую тему для беседы.

– Видимо, теперь это невозможно. – Габриэль сделал глоток воды.

Пенелопа взглянула на него, поднимая на вилке кусочек картофеля.

– Я о том, чтобы мы снова могли общаться как друзья, – сказал он так тихо, что ей едва удалось расслышать фразу. Габриэль громко поставил на стол фужер с водой. – По крайней мере здесь.

Пенелопа сморщилась от неприятного осознания того, почему с Габриэлем ей приходится труднее, чем со всеми остальными больными, которым она помогала. Те были для нее простыми знакомыми, и им было достаточно ее безграничной доброты. А Габриэль… когда-то был ее близким другом. Возможно, даже чем-то большим. Ведь в те времена он был холостяком, и многие девушки из окружения Пенелопы докучали ей бесконечными просьбами представить их новому красивому кузену леди Мантон. Но зачастую ей было даже весело играть роль Купидона.

Вообще с Габриэлем ей никогда не приходилось скучать. И Пенелопа была благодарна ему за то, что он всегда находил время на общение с ней. Очень скоро после свадьбы леди Мантон начала понимать, что чрезмерная энергия супруга утомляет даже ее. Безграничное жизнелюбие, конечно, очаровало Пенелопу на первых порах, однако очень скоро она устала от него. Поэтому иной раз с удовольствием отпускала Майкла одного на какой-нибудь очередной бал, а он не возражал оставить ее дома наедине с кузеном.

Но после смерти Майкла все изменилось. Убитая горем, Пенелопа вычеркнула из своей жизни всех, в том числе и Габриэля, и замкнулась в себе. Она ни на минуту не задумалась, что могла этим как-то обидеть лорда Бромвича. Горе всецело поглотило ее.

Ей, безусловно, следовало быть лучшим другом. Что ж, прошлое не исправить, зато теперь Пенелопа решила сделать все, чтобы стать для Габриэля таким другом, в котором он сейчас нуждался.

Пенелопа встала, обошла стол и остановилась возле Габриэля, положив на его руку свою.

– Что бы я ни услышала или ни увидела, я никогда не стану относиться к тебе хуже, Габриэль.

Он убрал свою руку, но все-таки Пенелопа заметила на его лице намек на улыбку.

– Какого же ты тогда низкого обо мне мнения.

Сердце Пенелопы болезненно сжалось. Какая ужасная ошибка. Ей хотелось бы сказать ему правду, но она боялась, что Габриэль не поверит ее словам. Нет. Единственный способ убедить его – это построить те же прекрасные отношения, какие у них были когда-то.

Она приподняла бровь.

– Ну если говорить о твоих игровых навыках, то да, – насмешливо сказала она. – Ты был отвратительным партнером. Мне и не сосчитать, сколько карманных денег я проиграла с тобой в паре.

Глаза Габриэля округлились, а после он разразился смехом – именно на это Пенелопа и рассчитывала. Она улыбнулась ему, чувствуя первый сдвиг на пути их сближения.

– О да, я был ужасен, – покачав головой, согласился он, но улыбка не покидала его губ. – И всегда удивлялся, почему ты продолжала играть со мной.