Мир от Гарпа

Попалось ему и письмо почти лирического содержания. Находка для газет, которые могли бы выжать из него многое. Оно гласило: «Меня никто не насиловал, и мне не хотелось бы, чтобы это со мной случилось. Я никогда в жизни не спала с мужчиной и никогда этого не хотела. Смысл всей моей жизни состоял в том, чтобы разделить страдания Эллен Джеймс». «О Господи!» — подумал Гарп и оставил записку в сумке среди прочих вещей. Не тот он был писатель и не тот человек, чтобы утаить свидетельство, пусть даже свидетельство безумия.

Падая, он ударил то место, куда пришелся удар, нанесенный Робертой на теннисном корте, и теперь, согнувшись от боли в паху, с трудом заковылял по дороге, ведущей в Стиринг. Его подобрал попутный молоковоз; доехав до полиции, Гарп с водителем пошли сообщить о случившемся.

Когда молоковоз подъехал к месту происшествия — перед тем как подобрать Гарпа, — вокруг грязно-белого «сааба» ходили вырвавшиеся на свободу черные быки — огромные, фантастические плакальщики, скорбящие по хрупкому ангелу мщения, встретившему свой конец в машине иностранной марки.

«Наверное, поэтому мне и чудился последнее время «Прибой», — думала Хелен, лежа с открытыми глазами рядом с крепко уснувшим Гарпом. Она прижалась к его теплому телу, ей хотелось раствориться в этой теплоте, исходившей от него, в таком родном запахе его тела. «Этот «Прибой», наверное, и есть погибшая джеймсианка, — думала Хелен, — так что теперь кошмар кончился». Она обняла Гарпа так сильно, что он проснулся.

— Что такое? — спросил он.

Не говоря ни слова, как будто и она приняла обет джеймсианок, Хелен, дрожа, прижалась к нему, спрятав лицо у него на груди. Он обнимал ее, пока она не перестала дрожать.

Представительница джеймсианок заявила, что считает происшедшее единичным актом насилия, совершенным, разумеется, без их ведома, но спровоцированным самой личностью этого «проповедника мужского шовинизма, агрессора и насильника Т. С. Гарпа». Джеймсианки не берут на себя ответственность за покушение, но это происшествие не было для них неожиданностью и не очень огорчило их.

Роберта сказала Гарпу, что поймет его правильно, если после покушения он откажется выступить перед женской аудиторией, но Гарп все-таки отправился в бухту Догз-хед на встречу с членами Фонда Дженни Филдз и их гостями. В уютной, выходящей на солнечную сторону гостиной особняка Филдзов собралась добрая сотня слушательниц. Перед тем как начать чтение отрывка из «Пансиона Грильпарцер», он обратился к аудитории со словами:

— Это моя первая и лучшая вещь. До сих пор не понимаю, как я ее придумал. На мой взгляд, это книга о смерти, но когда я писал ее, я понятия не имел, что такое смерть. Теперь я знаю, какая она, смерть, но больше не пишу. В моей книге одиннадцать героев. Семеро из них погибают, один сходит с ума, и еще один бежит с любовницей. Не буду рассказывать вам, как сложилась судьба еще двоих; думаю, вы понимаете, что шансы дотянуть до конца этой истории у них не очень-то велики.

Затем он стал читать. Некоторые смеялись, четверо женщин плакали. В комнате постоянно кто-то чихал и кашлял, возможно, причиной тому был влажный морской воздух. Ни один человек не ушел, и, когда Гарп замолчал, все принялись аплодировать. Аплодисменты разбудили пожилую даму, которая все это время проспала в углу возле рояля и теперь тоже горячо хлопала.

После выступления Гарп оживился. Вместе с ним был и Данкен, которому эта вещь нравилась больше всего из написанного отцом. Честно говоря, «Грильпарцер» был одним из немногих вещей отца, которые ему было разрешено читать. Данкен прекрасно рисовал и в машине по дороге домой показал отцу с полсотни иллюстраций к его повести. Некоторые рисунки были просты и безыскусны, но все они глубоко тронули Гарпа. Старый медведь, зажавший между скрюченными лапами единственное колесо нелепого циркового велосипеда. Бабушкины ноги, видневшиеся из-под двери туалета, тонкие как спички и какие-то беззащитные. Горящие злобной радостью глаза человека, который умеет рассказывать чужие сны. Похотливая красота сестры герра Теобальда («…как будто ни жизнь, ни ее партнеры по жизни никогда не баловали ее, как будто они только и делали, что вешали на нее все новые, иногда смешные, иногда неудачные ярлыки»). Мужественный оптимизм человека, который мог двигаться только на руках.

— Долго ты это рисовал? — спросил сына Гарп.

Он был так горд, что чуть не расплакался.

В него как будто вдохнули жизнь. Он предложил Джону Вулфу издать «Пансион Грильпарцер» отдельной книжкой с рисунками Данкена. «Повесть стоит того, чтобы заново издать ее, — писал Гарп Вулфу. — У меня есть известность, и книга будет иметь спрос. «Грильпарцер» еще толком и не издавался. Первый раз в каком-то журнальчике, да еще в антологии. А рисунки великолепны, и повесть, когда я читаю отрывки, идет на «ура». Я и сам терпеть не могу, когда писатель выезжает на том, что имело успех сто лет назад, — извлекает из письменного стола старый хлам и публикует такое дерьмо, что и сказать стыдно. Вы ведь понимаете, Джон, это не тот случай».

Джон Вулф понимал, что не тот. Рисунки Данкена казались ему безыскусными, слишком простыми, великолепными он бы их не назвал. Все-таки каким бы талантливым ни был мальчишка, ему еще не исполнилось и тринадцати лет. Но в издательском деле Джон Вулф пока еще мог отличить плохое от хорошего. И чтобы не ошибиться, он решил подвергнуть идею Гарпа тайной экспертизе Джилси Слоупер. Повесть Гарпа и особенно рисунки с честью выдержали этот суровый тест. Единственное замечание Джилси касалось пристрастия Гарпа к иностранным словечкам, далеко не все из которых были ей понятны.

Книга, сделанная отцом и сыном, — отличный рождественский подарок, решил Джон Вулф. Мягкая грусть, искреннее сострадание к людям, пронизывающие рассказ, и никакого насилия — все это могло поубавить накал страстей в противостоянии Гарпа и джеймсианок.

Травма, полученная на теннисном корте, зажила, и Гарп все лето бегал по дороге, ведущей из Стиринга к побережью, всякий раз приветствуя задумчиво жующих черных быков. Их связывала теперь спасительная каменная стена; эти большие удачливые животные навсегда вошли в его жизнь. Мирно пасутся. Мирно плодятся. И однажды мгновенно попадают под нож. Гарпу не хотелось думать ни об их конце, ни о своем собственном. За проезжавшими машинами он следил, но без всякой тревоги.

— Это единичный случай, — сказал он Хелен, Роберте и Эллен Джеймс.

Они кивнули, но с той поры Роберта старалась всегда бегать с ним вместе. Хелен знала, что успокоится лишь с наступлением холодов, когда Гарп вернется на крытый трек спортивного центра имени Майлза Сибрука. И снова будет тренировать борцов, редко покидая спортивный зал. Толстые маты на полу, мягкая обивка стен были для нее символом безопасности — она выросла в спортзале отца, как в инкубаторе.

Гарп и сам с нетерпением ожидал начала спортивного сезона. И выхода в свет «Пансиона Грильпарцер» — повести Т. С. Гарпа, иллюстрированной Данкеном Гарпом. Наконец-то у него будет книга и для детей, и для взрослых. Ему казалось, все возвращается на круги своя. Он только начал писать. Уйти обратно к истокам, начать заново — какие иллюзии несут с собой эти слова! Неожиданно для всех Гарп вернулся к письменному столу. Первое, что он сделал, — написал письмо в журнал, опубликовавший его обличения джеймсианок. Извинился за излишнюю злость и безапелляционность. «Эти женщины, — писал он, — не думали о том, что усугубляют нанесенную Эллен Джеймс травму. Но надо признать и тот факт, что тогда существовала настоятельная необходимость привлечь внимание общества к этой трагедии. Я признаю себя виновным, хотя бы отчасти, в гибели несчастной женщины, которую так разъярила моя статья, что она решилась на убийство. И я очень сожалею о случившемся».

Известно, что фанатики, одержимые одной идеей люди, для которых существует только белое и черное, не склонны прощать своих противников. Все до единой джеймсианки, откликнувшиеся на письмо Гарпа, утверждали, что оно продиктовано только страхом. Гарп не просто грязная свинья, клеймили его они, не просто женоненавистник. Он еще ничтожный трус, готовый наделать от страха в штаны. Он боится бесконечного потока мстителей, вернее мстительниц, которые рано или поздно разделаются с ним.