Страница 4 из 9
- Всё. Готово. Можешь вставать, - Тома аккуратно сняла с его широких плеч накидку. – Зеркало на стене.
Дима встал и посмотрел на себя.
- Мне нравится. Спасибо. А тебе нравится?
Тома кашлянула в кулак, но ответила:
- Нравится. Оплата завтра. А-то ещё неизвестно, кто кому будет должен после того, как ты вернёшь мне свет.
- За свет не переживай. Я его восстановлю. Это не проблема. А деньги с тебя я брать не собирался.
- Но ведь ты придёшь не один, и твоему напарнику я в любом случае буду должна.
- Нет, ему ты ничего не будешь должна. Только мне.
- Ну, ты же сказал, что деньги брать с меня не собираешься.
- Деньги нет. А оплатить придётся.
Тому накрывала волна возмущения. Она пристально посмотрела Диме в глаза.
- И в чём оплату принимаешь?
- В улыбках, - серьёзно произнёс он.
Тома подавила кашель и перевела взгляд на пол.
- Ладно. Разберёмся позже. Выходи.
- Тома, не могла бы ты выйти сама? У меня что-то шея чешется. Я хочу снять майку и стряхнуть её от волосков, которые раздражают мне спину.
- Конечно, - и Тома выскочила из ванной комнаты, поскольку Дима как-то не очень ждал, когда она выйдет и начал раздеваться, ещё до того как закончил говорить.
Однако спустя минуту он так и не вышел. А ещё через минуту Тома поняла, Дима принимает душ. Возмущаться было бесполезно.
Ну не вторгаться же к нему?
Тома прошла на кухню и, успокаивая себя, стала смотреть в окно. Готовить чай или кофе для себя она не стала, поскольку не хотела, чтоб ей в компанию навязался Дима.
Спустя бесконечность он вышел из ванной комнаты. Брюки были на нём… но только они. Майки не было. И теперь голый торс молодого красивого тела обнажал тоску Томы по мужской ласке.
- Тома, полотенце дашь? – его голос звучал, как всегда, спокойно. Невинно. И это раздражало, ещё больше.
От неожиданности столь интимного зрелища Тома растерялась, а когда собралась с мыслями, отвела взгляд от его груди и пошла в комнату за полотенцем. Дима пошёл следом. Молча, он стоял у Томы за спиной, пока она выбирала полотенце. Достав подходящее из шкафа, она обернулась и протянула его Диме.
Медленно он взял махровую ткань из её рук. И стал вытираться прямо перед Томой. Выдержать такое было невозможно и она, затаив дыхание, отошла в сторону.
- Спасибо, - возвращая полотенце, спокойно поблагодарил Дима.
И после того как Тома приняла влажное полотенце, парень развернулся и ушёл в ванную комнату за своей майкой. А Тома так и продолжила стоять посреди комнаты.
- Тома! Ты меня угостишь кофейком? – крикнул он из коридора.
- Нет!
Он вернулся и, облокотившись о дверной косяк, уточнил:
- А чайком!
- Так! Быстро собирайся и проваливай отсюда! Мало того, что его стригут в домашних условиях, он ещё без спроса душ у меня принимает, и после этого хочет, чтоб его ещё и кофейком угощали! Не много ли чести?
- Ой! Тома, а ты грубиянка, - улыбнулся он.
- Иди, одевайся!
- Иду.
Он развернулся и ушел. Когда вернулся, был уже одет. И не только в майку. В прихожей он отыскал свою дублёнку и, одев её, показался на глаза взволнованной Томе.
- Дверь за мной закроешь?
В ответ она кивнула и пошла к входной двери. Он молчал, пока обувал свои утеплённые ботинки, а когда выпрямился, то сделал шаг в сторону Томы и тихо произнёс:
- Жаль, конечно, что в этом доме я могу рассчитывать лишь на тот кофе, который сам себе готовлю.
Тома хотела возразить, но Дима улыбнулся и, нежно коснувшись, провёл ладонью по её щеке.
- До завтра. Ровно в восемь, мы будем у тебя в парикмахерской.
Она опять хотела хоть что-нибудь сказать, в ответ на его уверенный голос, но Дима уже повернулся к двери, открыл её и вышел. Тома видела его ещё пару секунд, а потом только слышала, как он спускается по ступеням.
Дверь она закрыла лишь, когда услышала, как хлопнула дверь за Димой в подъезде. Закрыв дверь в квартиру, выругалась на себя и пошла, убирать состриженные волосы, которые всё ещё лежали в ванной комнате на полу.
Дима, как и обещал, на следующий день, ровно в восемь утра, в компании напарника, одетого в такой же синий строительный комбинезон, как и у него, пришёл в парикмахерскую. Парни быстро восстановили электричество и, не говоря лишних слов, ушли. Тома, была растеряна, но добиться от них стоимости услуг, так и не смогла.
***
Февраль
А и не было ничего.
Тома работала. Его не видела. Стала понемногу успокаиваться и забывать всё, что было. И чего не было, но о чём мечтала в тайне.
Вот только Люба, периодически своими рассказами выбивала из колеи.
- …и тогда мы пошли к Вере. У Димки хороший музыкальный центр и мы его погоняли.
- Кого? Диму? – услышав его имя, Тома пожалела, что рассказ Любы слушала невнимательно.
- Нет! Музыкальный центр.
- А…
- А когда пришёл Димка с работы, он нас выгнал из своей комнаты. И выругал за то, что его вещи трогаем без проса. Мы обсмеяли его, что ведёт себя, как строгий родитель и ушли.
- А где же Дима работает?
- На стройке.
- Но живут они с сестрой в съемной квартире?
- Да.
- В двухкомнатной?
- Ну, да.
- Оплачивать её помогают их родители?
- Нет. Димка сам её оплачивает. И ещё сестре деньгами помогает.
- А родители им не помогают?
- По-моему, нет.
Тома запрещала себе что-либо ещё про него спрашивать.
Мало ли что?
Да и Люба, имея пытливый ум, в ответ стала бы задавать неудобные вопросы. И Тома решила, не спрашивать больше ни о чём.
В конце концов, какое ей дело до этого парнишки?
У него не может быть интереса к ней.
Значит, и ей нечего думать о нём!
Но всякий раз, когда Люба рассказывала о друзьях, Тома внимательно слушала. Вдруг проскочит его имя? А Люба, сама об этом не подозревая, устраивала регулярно «пытки» для Томы.
Но вот когда шел снег или лил дождь, Тома зачем-то стала подходить к окну и смотреть в темноту чужих окон… Его окно она видела, но никого в нём разглядеть не могла. Слишком далеко. Ну, ни бинокль же покупать? И злясь, Тома заставляла взять себя в руки, и отойти от окна. Иногда это удавалось. Чаще от окна её могла отогнать только необходимость лечь спать. Но сна, после подобного созерцания неизвестно чего, дождаться было трудно. И ворочаясь в холодной постели, она ещё долго думала, о том, что соскучилась… по всему. По жизни. Яркой, эмоциональной. И пусть даже непутёвой и беспутной. Но жизни!
Когда она была моложе лет на десять, она могла и делала глупости. Хорошие, добрые глупости. Влюблялась до одури. Обворожительно улыбалась, кому хотела понравиться. И даже могла просто прикасаться к тому, кто, сверля восторженным влюблённым взглядом, выпрашивал ласку. Выпрашивал, получал и возносил Тому в мир нереальной значимости всего происходящего с ней. Она верила и доверяла. Широко открытыми глазами любуясь и восхищаясь жизнью. А когда в весёлой, подвыпившей компании, её просили спеть, а пела она хорошо, с душой, с надрывом, она под аккомпанемент гитариста Яшки, начинала свой концерт всегда с одной и той же песни. Припев которой, благодаря Томе, знали все в общежитии. Все ей и подпевали:
«Хочу любить, хочу страдать,
Хочу любить, хочу гулять.
Мне всё равно, что ты, что я.
Пропасть с тобой, моя судьба».
Именно эта песня подарила Томе второе имя – Цыганочка. Хотя на цыганку она совершенно не была похожа. Светло-русые волосы, живые серо-зелённые глаза. И всегда бледненькая. Но из-за этого контраста с представителями цыганской нации, институтское прозвище ещё плотнее прирастало к ней.
Она умела любить. Преданно, самозабвенно.
А вот теперь уже не хотела страдать. И поэтому стала чрезвычайно избирательно относиться к мужчинам, которым позволяла к себе прикасаться. Эдуард Альбертович, Эдик, уже давно питавший к ней глубочайшую симпатию, не вызывал отклика в её желаниях и мечтах. Он был просто Эдик. Друг из прошлой жизни. Но после развода Томы с первым мужем, Эдик захотел стать её мужем номер два. На тот момент Томе было не до таких плотных отношений и Эдик сам собой ушел в сторону. А через пару лет появился Валера. Но и он не задержался в жизни Томы надолго.