Страница 65 из 75
И в то же время Флора чувствовала себя обиженной. Он совсем не интересовался ее жизнью, ни о чем не спросил, просто использовал ее.
— Удобный сосуд, куда можно спустить свой страх, — сказала она громко и отправилась на поиски свежего лезвия мистера Феллоуза. „Феликс расскажет, что он провел ночь с проституткой, — подумала она раздраженно. А потом велела себе: — Ну давай, смелее, будь честной, этот мужчина понятия не имеет, кем он был в твоей жизни“. Пытаясь вернуть себе своего знакомого Феликса, она громко рассмеялась и пошла стучаться в дверь спальни хозяев, будить его.
— Пора вставать. Я принесла тебе лезвие.
За завтраком Феликс развеселился. Он сказал, что ванна была замечательная, а завтрак вкусный, какое наслаждение выпить настоящего кофе. Она должна приехать к ним погостить после войны, она полюбит Джулию. На пороге Феликс поцеловал ее.
— Было так хорошо поговорить с тобой. Хотя ты, наверное, подумала, что я много наговорил чепухи.
— Береги себя, — сказала она.
— Не бойся. — И еще: — Лучше, если ты никому не расскажешь, что я был здесь.
— Не расскажу. Мои хозяева все равно ничего бы не поняли.
„Но он не интересовался моими хозяевами, — подумала она, когда он весело шел по улице. — Как и тем, что извел весь запас горячей воды для ванны. По крайней мере, я смогла обеспечить ему безопасную ванну“. — Флора наблюдала, как он дошел до почтового ящика на углу и исчез. Несмотря на онемелость и застылость, Флора ощутила печаль по Феликсу и по себе самой, по тому человеку, с которым разделила постель Феллоузов, — с тем человеком, которого она, как оказалось, даже не знала.
Когда она убирала постель, она подумала, что лучше бы никогда не видела Феликса, он ограбил ее, украл мечту.
ГЛАВА 47
— Мы не можем пробыть долго, — Мэбс стояла, а Ирена, ползая на коленях, подшивала подол юбки. — Мы сегодня встречаемся с Хьюбертом на ленче.
— А как он? — Рот Ирены был полон иголок.
— Хорошо, похоже, хорошо.
— Я не видела его с тех пор, как он был мальчиком.
— Вы не узнаете его, он пополнел и начал седеть. Но брови еще гуще, чем раньше.
— Он женат?
— Говорит, что женится после войны. Но тем не менее, девушек полно. Он кем-то в Военно-морском флоте, как Космо — в Военно-воздушных силах.
— Его мать умерла, — добавила Таши из шезлонга. — Так что он теперь при деньгах.
— И при репутации, — сказала Ирена, пришпиливая подол юбки, — левого журналиста. — Ну вот, так. — Она отклонилась назад, а Мэбс поворачивалась.
— Можно обойтись без репутации Хьюберта, — сказала Мэбс, вылезая из платья. — Вам еще понадобится примерка?
— Да, — сказала Ирена. — Теперь твое платье, Таши.
Она шила им вечерние теплые платья, которые можно носить холодной зимой.
— Расскажи Ирене о люстре, — попросила Таши, когда Ирена надевала ей недошитое платье через голову.
— Про люстру? — проговорила Ирена переводя взгляд с Таши на Мэбс.
— Да, про люстру, которая заставила отца поменять свое мнение о Гитлере, — засмеялась Мэбс.
— Стой спокойно, — велела Ирена Таши.
— Ну расскажи ей, теперь она англичанка и поймет, в чем дело.
— Отец обедал в своем клубе во время налета вместе с Фредди Вардом и Яном Макнисом. Они, конечно, очень смелые и не стали спускаться в убежище. Это было в самом начале бомбежек. Никто в клубе и не подумал убрать люстры, и, когда бомбы полетели на Пэлл-Мэлл, люстры свалились. Отец порезался, а Фредди Варду понадобилось пять стежков хирурга. Отец был в бешенстве. А до того момента он все твердил, что у Гитлера есть свои достоинства.
Ирена неодобрительно фыркнула.
— И если бы не статьи Хьюберта, генерал Лей еще раньше бы изменил свое мнение о нем, — сказала Таши.
— Почему? — Ирена примеряла рукав. — Стой спокойно, Таши.
— Ну, Ирена, вы же читали, Хьюберт все время подчеркивал, что Гитлер антикоммунист, а генерал Лей тоже антикоммунист. Вот это их сближало.
— Да ну, — произнесла Ирена.
— Нигел продолжает уверять, что Хьюберт специально все время гладил против шерсти старого джентльмена, — сказала Мэбс. — Но сейчас с отцом все в порядке.
— А разве не он нарисовал как-то на дороге „хайль Гитлер!“? — съязвила Таши.
— Нет, это кто-то другой, — покачала головой Мэбс. — А вообще, как воспринимается, что Россия на нашей стороне, Ирена?
— Большевики, — сказала Ирена. — Это плохо кончится, — добавила она.
— Вам с отцом надо объединиться, — усмехнулась Мэбс. — Осторожнее с булавкой.
— Возможно, мы слишком закоснели в своих взглядах, многие вообще отстраняются от войны, — проговорила Ирена.
— Интересно, про кого это она? — спросила Таши, когда они ехали в такси в Уилтонз. — Она не поняла твоей шутки про отца и люстру.
— Ну так она же русская. Ну вот мы и здесь, и вон Хьюберт. Хьюберт, — сказала Мэбс, когда они сели и принялись за устриц, — ты знаешь кого-то, кто не принимает участие в войне, даже минимально, ну вот, как мы с Таши?
— Да, — кивнул Хьюберт.
— Боже мой, Хьюберт, кто это?
Хьюберт подумал о Феликсе, который скорее всего не принимает никакого участия, и проглотил устрицу. Мэбс и Таши прелестны, но кто вообще может разговаривать с такими дурами?
— Ну кто, скажи? — просила Таши.
— Младший брат Джойс — один из них.
— Действительно? А как это ему удается? Он болен?
— Он отказался от военной службы по политическим соображениям.
— Я бы сказала, это смело, — Мэбс посмотрела на Хьюберта, а он уточнил.
— Он предпочел отправиться в тюрьму.
— Боже! — воскликнула Таши. — Он что, не в себе?
— Да, без сомнения. Так что сейчас он не то на руднике, не то в шахте.
— Так значит, он участвует в войне, и не меньше, чем мы с Мэбс, выращивая своих малышей в безопасности Уилтшира, поддерживая моральный дух мужей, хотя мы такие глупые.
Хьюберт засмеялся.
— Вы поддерживаете и мой моральный дух. А после ленча вы, конечно, идете за новыми шляпками? Шляпки, как и устрицы, продаются без ограничений. Закажем еще или это уже будет жадность?
— Давайте будем жадными, — предложила Таши.
— Да, шляпки — это неплохо. Молодец, что напомнил.
— Хьюберт, а ты горюешь по матери? — поинтересовалась Таши. — Или ты ее не любил?
— Ну, не то что горюю, нет, но в последнее время она мне стала даже нравиться. Я покупал ей шляпки, чтобы ее утешить, после того как мой скучный отчим отошел в мир иной. И это помогало. Я даже как-то возил ее в Пенгапах, и там ей было хорошо.
— Так это здорово, — сказала Мэбс. — Она много оставила тебе денег?
— Все, что осталось после бегов. Она их очень любила и очень интересовалась гусями.
— Но ты же заработал кучу денег.
— Да, на войне. Это было неплохо.
— Тебе надо жениться, — сказала Мэбс.
— У меня еще полно времени.
— Мы могли бы подыскать тебе кого-нибудь подходящего, — подтрунивала Таши.
— Я сам справлюсь, спасибо. Кстати, я скоро уезжаю в Северную Африку.
— О, Хьюберт. Если сможешь, пожалуйста, пошли нам несколько банок оливкового масла. Ладно? А то все мои запасы ушли на недоношенных детей.
— Что за недоношенные дети?
— Ну те, с кем я работаю в местном госпитале. Ох, Хьюберт, ты же, наверное, думаешь, что мы сидим и ничего не делаем. Правда?
Наблюдая за подругами, исчезающими на Бонд-стрит, он ощутил теплое чувство. Их неослабевающий интерес к магазинам утверждал, что жизнь продолжается. Военные беды только разожгли их аппетит. И когда война кончится, они быстрее других вернутся к мирной жизни. „Интересно, Мэбс когда-нибудь сожалела о Феликсе, — подумал он. — Или забыла его совсем. Похоже, она вполне довольна своим Нигелом“. Когда он возвращался к себе в офис, то снова подумал, куда же Феликс исчез в ту ночь. На него непохоже, что он подхватил какую-нибудь проститутку, его объяснения звучали неубедительно. Он надеялся, что тот не сделал ничего опрометчивого, ну, может, просто встретился с кем-то из старых друзей.