Страница 11 из 22
* * *Летать Наина Львовна не любила.Вернее – время тягостно теклоВ бездеятельном длительном полете.И Томск – не очень близкий-то конец.Претило ей быть в клетке самолёта,Фальшивой птицы, чуждой для небес.Она не научилась расслабляться.А тут ещё энергия полетаНаслаивала свой коэффициентНа смуту её пламенной души,Подвинувшей лететь через пространство.И через время, если точным быть.Но в этот раз так много было мыслей,Наплывами они врезались в думы,И близко от границы атмосферыНад суетным, земным трудился мозг.«Других устраивал тупой ярлык «цыган»,И только мне тогда пришло решенье,Что где-то в предках точно – Ганнибал.Отсюда ты и смуглый, милый Коля!Арап был в Томске. Умер Петр Первый.Тогда – то в нашу Томскую губерню,Отправили сподвижника Петра.А может, и действительно цыган?Что толку во всём этом разбираться.Всегда была зацикленной девицей,И ей осталась, ясно, до сих пор.Но, чувствую, готова к обновленью».Эмоции переполняли грудь.И мощный монотонный рев моторовЗвучал, как будто тремоло в оркестреВ преддверьи кульминации пути,Что ноты напророчили ей в Томске.Вопросов не было – причем тут Николай?Он был настолько значимой фигуройВ судьбе всегда мечтательной Наины,Что выход из московских обстоятельств,Она не сомневалась – лишь один.«Он – нежный. Где же мог тогда мальчишка,Взять силы – удержать перед соблазном,Такую демоническую мощь,Его прекрасного мужского естества?Когда – прабабушкой завещанный «цветок»…,Она задумалась, что смысл немного спутан.«Прабабушкин наказ хранить «цветок».(Устроила какой-то заповедник).Я верила, что надо сохранять!И так люблю прабабушку Агату,Хотя лишь только слышала о ней.От дочери её, от Розалинды,Своими примитивными мозгами,Досадно – не пошедшей в свою мать.Но знавшей наставления Агаты.Хотя, наверно, это ерунда.Но всё-таки, я уважаю принцип,Который в человеке должен быть.Поэтому сейчас лечу к тому,Кто мой «цветок» сорвать имеет право.В конце концов – причём тут эфиоп?Он Коля Лазарев, и никогда никтоМной не был так любим, в нём юность страсти.Вот если бы я даже и разбилась,Трагедия, какая вдруг стряслась,То это ничего, когда на взлётё.Пускай – «ценою жизни ночь мою»,Ведь я лечу сейчас за этой ночью.Потом прочту, как Пушкин написал.Ведь если что случится с самолетом,За чувство – своей жизнью заплачу.А то, какой-то там специалист,Назначенный врачом в научном центре,Сеанс со мною будет проводитьЦелительным лечебным брачным сексом.Там, в Томске, у меня целитель есть».Стюард сказал, что скоро «Боташово»,Томчане так зовут аэропорт.* * *– Вот спорим, что какая-то актриса, —Две девушки, спешившие на рейс,Рассматривали группу прилетевших,А Лазарев недалеко стоял.И понял, что отметили Наину.– Идёт, как королева сквозь толпу. —Наина, Коля видел, похудела.Поэтому, возможно, впечатлялаКакой-то окрылённой красотой.Сначала – будто всматривалась в лицаВстречающих, но было далеко.Потом вдруг разглядела, где он есть,И улыбнулась, и рукою помахала.Он тоже, как тут скроешь, счастлив был,Но главным было чувство удивленья:И, что она внезапно сорвалась?И речь не шла, вернуться чтоб обратно.Ну, может быть, когда-нибудь, потом.Наина в это время подошла,И в тот же миг подумала с досадой:«Зачем я нацепила каблуки?Но снизу вверх не смотрит „цыганенок“.Как сокол – гордо голову вознес».Внезапно он схватил её в охапкуИ сразу же отпал любой вопрос:Что лучше – величаво наклониться?Или присесть, чтоб легче целовать?Их встреча обрела непринуждённость.– Тебя, как скажешь, к предкам отвёзти? —Её он отпустил, и любовался.– Нет, Коля, я недаром выяснялаНасколько ты свободен в эти дни.Скажи мне, если ты делами связан. —– Да что же ты насколько деликатна!Ты знаешь же, Наина, для тебя! —И гордой головою он три раза,Направо и налево помахал,Желая показать: «Всё, что угодно!».– Давай тогда поедем в Заозерье,Вздохнем и разберемся, как нам быть. —Тут Коля загрузил её в машину,Стремительно понёсся в город, в центр.Наина не особо умилялась,Что, вот, мол, дорогие мне места.Какие могут быть воспоминанья,Когда нельзя взглянуть по сторонам?Весь путь от Боташово и сквозь Томск,Смотрелся, словно гоночная трасса.Повсюду им светил зелёный свет,И не было заторов при движеньи.Единственно, что промелькнула мысль:«Вот так бы и в Москве исчезли пробки».Кафе носило имя “Tommy gun”.Хоть в центре, но почти совсем пустое.Лишь три-четыре пары по углам.– Сюда обычно публика не ходит? —– Нет, бойкое местечко, но сейчас… —Столь яркое название кафеНаину навело на размышленья:– В далекой глубине сибирских руд,Хозяин «точку» называет по-английски.Вот это, понимаю я, гламур.Что “Tommy” – это лихо он придумал,Никто не догадается, что Томск.А “gun”, я полагаю, что – ружьё.А, может, даже пушка, покрупнее.Но думаю, что это Ганнибал,Твой очень вероятный предок, Коля.И дальше расшифруем – «Ган» и бал,И, значит, здесь танцуют вечерами.Но главное, что здесь со мною ты. —– Я помнил, что ты очень уж красива,Но думал не настолько обалдеть.Не верится, что ты со мною рядом. —– Летела я не просто, а к тебе.Где можем мы с тобою поселиться? —– Так, может, я спрошу у Вячеслава?Он звал меня смотреть второй этаж.Там воздух, и тайга, и всюду сосны. —– В его хоромы? Сами по себе? —– Они с женой во флигеле, обычно.А дети ходят в школу-интернат. —Второй этаж нес запах новостройки,Кругом был бор из мачтовой сосны.Границей бора возвышался берег,Обрывом ниспадающий к реке,Как будто бы стена из красной глины.От воздуха кружилась голова.Но от любви – они про все забыли.Наина вновь узнала Николая,А он нашел любимые чертыВ сошедшей к нему с трона королеве.И все-таки настал тот главный миг,Когда Наина тихо прошептала:– Я выплеском своей кипящей кровиОткликнулась на твой разящий меч. —Луна светила с вечною тревогой.Любовь вплела в венок ещё цветок.