Страница 54 из 112
В его командование сильно участились всякие лекции, обязательные офицерские сообщения, военная игра, одним словом времяпрепровождение такого порядка, когда присутствие «всех свободных от нарядов г. г. офицеров» является обязательным. И вот «словчиться» и «прорезать» такие занятия было всегда особенно соблазнительно.
Еще Л. Н. Толстой писал, что в каждой военной части непременно имеются свои собственные присяжные остряки и забавники. Был и у нас такой, Павел Молчанов, подпоручик богатырски сложенный и говоривший глубоким басом. Он играл под простачка, но как и все люди этой категории был далеко не дурак. Никаким специальным остроумием он не блистал, но стоило ему, бывало, особенно пошевелить усами, крякнуть или просто подмигнуть, и довольно… все окружающие приходили в веселое настроение.
Как-то раз зимой, после завтрака, вместо вечерних занятий в Собрании назначена «военная игра». Все комнаты заняты и сообщения между ними прерваны. На столах разложены двухверстные карты и карандаши, красные, синие и простые для донесений. Офицеры 3-го батальона сидят в «музыкантской» комнате и старший между ними невозмутимый А. С. Пронин. Новицкий ходит из одной комнаты в другую, присаживается к столам и дает советы. В эту минуту он только что пришел. Несколько голов наклонились над картами в раздумьи, куда поставить общий резерв. Между ними одна голова Новицкого. В комнате тихо. Тихо открывается дверь из столовой и в нее просовывается голова Павла Молчанова. Не видя сидящего Новицкого, он густым сценическим шопотом пускает:
Побуждения у Павла самые благородные. Кадетская этика. Предупредить товарищей, что начальство находится поблизости.
Осознав, что влопался, Молчанов во мгновение ока смывается. Новицкий подымает голову от карты и с обиженной улыбкой говорит:
— Неужели, господа, я такой страшный, что о моем приходе нужно специально предупреждать?
Всем стало неловко. Выходка была дурацкая. Но все ясно почувствовали, что если бы командир полка был меньше «воспитатель», этого бы не произошло.
Умный Пронин спас положение:
— Ваше Прев-во, нисколько Вы не страшный и мы очень ценим Ваши советы. А Молчанов всегда дурака валяет. Поступок мальчишеский. И не обращайте на него внимания.
— Да я и не собираюсь.
На этом инцидент был исчерпан.
Обыкновенно командиры полка канцелярской частью занимались мало. Строевую часть ежедневного приказа по полку, всю целиком составлял старший писарь строевого отделения Христофоров, великий знаток своего дела. Хозяйственную часть вел такой же выскоквалифицированный работник, делопроизводитель хозяйственной части И. П. Широков. Что заготовлял Христофоров в десять минут пробегал полковой адъютант. Заготовленное Широковым не так скоро, но все же довольно быстро, просматривал капитан или полковник, заведующий хозяйственной частью. Все это, уже в готовом виде, подавалось командиру полка, который утром приходил в канцелярию на час, обыкновенно около 11 часов и все добросовестно подписывал.
Нежный друг письменного стола, Новицкий завел другие порядки. При нем почетная должность полкового адъютанта перестала быть приятной. Пришлось ему завести себе кожаный портфель и каждый вечер отправляться в командирский дом, по крайней мере часа на два. А там, за стаканом чая, под командирскую диктовку, составлять, включать, переставлять и переделывать различные пункты и параграфы. Новицкий всю жизнь жил на жалованье и был семейный человек. Никаких привязанностей и страстей, кроме службы, у него не было. Для него посидеть вечерок дома, за составлением полкового приказа было одно удовольствие. Полковой адъютант был человек молодой и любивший повеселиться. В конце концов он взвыл и порешил сдать должность и проситься в строй.
На лагерный сбор Новицкий составил обширный план занятий. Кроме стрельбы, которая была его любимым детищем и которая при нем дошла у нас до последних пределов разумного времяпрепровождения, на программу были поставлены двухсторонние маневры, начиная чуть ли не со взводов. Стояли на программе, между прочим, и ночные маневры, причем, как разновидность их, предполагалось обучить полк, ночным движениям по азимуту. Ко времени Новицкого все офицеры стали уже получать казенные шашки и отличные цейсовские бинокли 12-ти кратные. На крышке кожаного футляра этого бинокля, был укреплен темный, со светящимся циферблатом, компас, а в компасе, кроме магнитной, имелась еще азимутная стрелка. Весь секрет таких ночных движений «но азимуту»; для коих африканская пустыня «Эль Аламейн» была бы много пригоднее окрестностей Красного Села, заключался в том, чтобы наметить цель по карте заранее, а затем ночью, ориентировавшись по компасу, отложить азимутный угол, нацелить стрелку на искомый пункт, а засим, с соблюдением всей военной осторожности, начать двигаться. К этому маневру Новицкий стал готовить офицеров заблаговременно. Несколько дней подряд, после обеда, когда солдаты законно спят и г. г. офицерам после утренней гонки так хочется прилечь часика на полтора, Новицкий собирал всех в читальной и подробнейшим образом объяснял, что такое магнитная сила, что такое компас, что такое румб и азимут и как железо влияет на отклонения магнитной стрелки. Последнее явление при таких движениях имело капитальную важность, т. к. у ведущего офицера на поясе компас, на боку у него стальная шашка, а вблизи его двигаются, чины, у которых у каждого винтовка со стальным штыком.
Маневр предполагалось произвести следующим образом. Два взвода учебной команды с офицером должны были выйти к Лабораторной роще и, с наступлением темноты, широкой цепью занять ее опушку. При появлении противника, который по расчетам должен был появиться не раньше 3 часов утра, его надлежало обстрелять. Тем временем противник, т. е. полк, отводился верст на 15 в противоположную сторону. Пришедши на место, он два часа отдыхал, и ровно в 12 часов ночи начинал наступление на вышесказанную Лабораторную рощу.
Самое наступление предполагалось также не простое, а с фокусом. Впереди полка, версты на полторы, должны были идти три ведущих офицерских дозора, опять-таки так, чтобы друг друга не видеть. При ночном времени это было нетрудно. В дозорные были выбраны лихие младшие офицеры Николай Лемешовский, Алексей Якимович и камер-паж Сергей Дирин. Перед выступлением их часы и компасы были особенно тщательно выверены. Кроме офицера в каждом дозоре имелось, по несколько расторопных чинов. Между собою, по фронту, и в глубину с главными силами, дозоры должны были держать связь «цепочками». Сам Новицкий должен был быть за «посредника» и вся игра должна была вестись на честность, никаких карт и никаких расспросов о дорогах. Что показали азимуты — туда и иди.
В назначенный час выступили. Шли долго и упорно. И, наконец, случилось то, что должно было случиться, на пересеченной местности, без карт, в темноте и без опросов жителей, которые все мирно спали. Все друг друга потеряли и все пришли туда, куда не ожидали. Когда поднялось солнышко, главные силы оказались в десяти верстах от Лабораторной рощи, но… с другой стороны. Один дозор набрел на полк, а два других маячили где-то посередине. В пять часов утра все части, каждая по отдельности, потянулись домой в Красносельский лагерь. Туда же побрела и Учебная команда, которая всю ночь безуспешно прождав противника, со светом благоразумно решила, что в лесу ей больше делать нечего.
Это был единственный опыт в этом духе. Больше его не повторяли. Да и через четыре года, на войне, никто больше по азимуту не холил. И при солнце, и при луне, и днем, и темной ночью мы там ходили исключительно но дорогам.
Кто-то из наших офицеров, уже после смерти в эмиграции Новицкого, написал о нем, что он будучи командиром «обращал большое внимание на стрельбу в условиях современного боя». Это и верно и не верно. На стрельбу он обращал не только большое, но исключительное внимание, но «с современным боем» эта стрельба, конечно, ничего общего не имела. Уже не только вторая, но и первая германская война наглядно показала, что винтовка есть оружие близкого боя и что, за исключением «снайперов», тонкое искусство стрельбы с успехом заменяется автоматичностью: пулеметы и автоматические ружья. Вместо качества на первое место выдвигается количество. Тонкая стрельба требует полного душевного спокойствия, т. е. условий не боевых, а полигонных. Из десяти человек один, когда он видит и чувствует, что в него стреляют, сможет совершенно невозмутимо подводить «через прорез прицела на вершину мушки», не дергать, а «обжимать» и при спуске курка задерживать дыхание… Но как спорт и как школа, стрелковая вакханалия, которой мы предавались при Новицком, свою долю пользы, разумеется, приносила.