Страница 6 из 26
«Первое соприкосновение ислама и христианства не вовлекло имперскую церковь в свою орбиту той же степени, как представлявшие большинство христиан Аравии, Сирии, Месопотамии и Египта несторианскую и монофизитскую общины. Среди этих христиан мусульмане встретили многих, кто, по крайней мере, вначале, предпочел исламское правление халцедонскому угнетению. Таким образом, как можно было ожидать, первые полемические нападки на ислам последовали от ортодоксальных богословов, «попавших в ловушку» на вражеской территории – таких как Иоанн Дамаскин и Теодор Абу-Курра… В обстоятельствах войны, которая продолжалась между Византией и исламом, христианскими лоялистами, живущими в землях, где преобладали мусульмане, использовались все возможные средства: акты конфронтации, устная и письменная полемика, групповое образование, общинная изоляция; по существу, все средства, кроме чисто военных[9]».
Здесь и началась та «демонизация» мусульман, традиционное громовое эхо которой слышится и сегодня. Действительно, после стремительной тридцатилетней эпохи великих завоеваний исламский Халифат простерся от границ Индии до границ Франции, и под властью ислама оказалось двунадесять языков, среди которых многие были христианами различных толков – от ариан и монофизитов до католиков и православных византийцев.
Однако мы уже видели, что мусульмане, отличаясь провозглашенной Пророком веротерпимостью, никого не неволили принимать ислам, да к тому же вначале это было невыгодно и чисто экономически, поскольку военный налог с покровительствуемых составлял значительную часть собираемых в Халифате средств. Не будем судить, насколько переход из христианства в ислам являлся экономическим и насколько духовно-нравственным или иным выбором, но нельзя не подчеркнуть, что уже через сто лет после пришествия ислама огромную массу мусульманских жителей Халифата составляли бывшие христиане и зороастрийцы.
Продолжающееся отпадение от христианства в первую очередь беспокоило и тревожило именно таких богословов, как Иоанн (Мансур) Дамаскин. Сам он, как прежде его дед и отец, принадлежал к арабским христианам и занимал в исламском обществе высокое положение, служа при дворе Халифа правоверных сборщиком податей. Однако, впоследствии он (кстати, благодаря византийскому доносу) оставил свои светские обязанности и целиком отдался активному полемическому богословию, причем острие его полемики было направлено, как против византийского иконоборчества, так и против ислама. Истовая вера и проникновенность Иоанна вызывают самые высокие чувства, но обстоятельства, в которых он жил и работал, волей-неволей приводят на ум сегодняшних мусульманских богословов, которые, живя на Западе, где их никто впрямую не тревожит, считают этот самый Запад своим заклятым врагом.
По всей видимости, полемический запал Иоанна Дамаскина вызывался, как мусульманскими победами над византийской армией, так и тем, что многие христиане вокруг него добровольно обращались в ислам.
Очевидно, что для арабских христиан, за исключением таких стойких, как Иоанн Дамаскин, при общности языка и многих традиций, переход в ислам был продиктован, как экономической выгодой, так и силой притяжения все более расцветавшей вокруг них мусульманской культуры.
Но вот вопрос: как приходили в ислам люди, не знавшие арабского? Приведем лишь самый характерный и интересный с точки зрения нашего вопроса пример, а именно, пример Испании, отвоеванной мусульманами у вестготов в 711 году. Вот что пишет об этом Кеннет Б. Вольф в своей статье «Христианские воззрения на ислам в Испании раннего средневековья», включенной в интереснейший труд «Средневековые христианские представления об исламе[10]»:
«Мягкие условия капитуляции означали, что большинство христиан не испытало никаких перемен от смены режима… Через столетие после завоевания, источники являют высокую степень ассимиляции и взаимообмена культур в обоих направлениях, особенно в сторону ислама. Среди факторов, которые работали вопреки озабоченности мусульманских юристов (опасавшихся влияния христиан на мусульман – Р. Б.), были прагматические политические соображения правителей и эмиров мусульманского Запада. Они, так же, как их собратья на Востоке, быстро разглядели преимущества назначения на правительственные посты христиан и иудеев, поскольку отсутствие племенных связей делало их более уязвимыми и теоретически более преданными, чем мусульмане. По крайней мере, с начала IX века эмиры регулярно назначали христиан и иудеев сборщиками податей, министрами и даже телохранителями. Но более значительным фактором увеличившейся ассимиляции христиан в исламское общество был соблазн участия в жизни процветающей в экономическом и культурном смысле торговой империи, которая соединяла Испанию с Африкой, Ближним Востоком и Средней Азией. Многие христиане стали удачливыми купцами местного и глобального масштаба. Другие изучали арабский язык и становились продолжателями свежей и богатой литературной традиции…
Какие бы просторы эта ситуация ни открывала для христиан Андалусии с политической, экономической или культурной точек зрения, такая ассимиляция ставила потенциально серьезные вопросы религиозной идентичности, подобные тем, которые заботили мусульманских религиозных юристов после завоеваний. С конца 8 века все больше христиан обращалось в ислам. Но, более типичным образом, христиане сохраняли свою религиозную принадлежность, но при всем том делали все от них зависящее, чтобы стать частью господствующего общества, избегая всего, что могло, с одной стороны, обратить внимание на их религиозный статус, а, с другой стороны, могло оскорбить религиозные чувства мусульман.
Короче говоря, они одевались, как мусульмане, разговаривали, как мусульмане и жили, как мусульмане. Несмотря на то, что этот процесс приобщения к новой культуре послужил к благополучию многих христиан, другие посматривали на него с подозрением. С каждым новым поколением культурные преграды, которые разделяли мусульман и христиан, становились все более и более пористыми. К началу IX века пассивное, но непрекращающееся наступление ислама стало настолько ощутимым, что андалусские христианские богословы впервые посмотрели на ислам как на конкурирующий с христианством религиозный феномен».
А вот чрезвычайно характерный пример с другого конца мусульманского мира. Имя великого ученого тюркского происхождения Ал-Фараби (870–950) известно, помимо всего прочего, как имя основоположника альгебры и, следовательно, современной высшей математики. Но вот что пишется об его багдадском окружении в капитальном труде «История исламской философии[11]»:
«Выдающийся ученик Ал-Фараби, христианин-яковит Абу Захария Яхья ибн Ади (ум. в 984 г.), многое сделал в области комментариев, переводов и исследований, которые впоследствии стали занимать главенствующее место в философской жизни Халифата. Имеет смысл вспомнить, что сам Ал-Фараби был учеником несторианина Юханны ибн Хайлана, и в своих исследованиях Платона и Аристотеля зависел от знавших сирийский язык христиан, наиболее известным представителем которых был несторианин Матта ибн Юнус… Отметим, насколько же космополитична была культурная атмосфера того времени. Это атмосфера слагалась из раздумий мусульман, христиан, иудеев и язычников, и, что еще более важно, в ней участвовали представители всех религиозных групп безо всякого внимания к доктринальным пристрастиям. Главной точкой всеобщего согласия было то, что «древние науки» являются наследием всего человечества, и ни одна религиозная или культурная группа не могла требовать их в исключительную собственность. Отсюда и возникло определение этой группы мыслителей как «гуманистов», а мусульманские представители этой школы мысли стали называться «мусульманскими гуманистами»».
9
«Medieval Christian Perceptions of Islam”, edited by John Victor Tolan, Routledge, New York and London, 2000, p. 58.
10
«Medieval Christian Perceptions of Islam”, edited by John Victor Tolan, Routledge, New York and London, 2000, p. 92–93.
11
«History of Islamic Philosophy», edited by Seyyed Hossein Nasr and Oliver Leaman, Routledge, London and New York, paperback edition 2001, p. 156.