Страница 10 из 73
Затем незнакомка потащила дирижёра в тень бронзовой Венеры Каллипиги. Всё это она проделала уверенно, несмотря на то, что супруга Смирнова, аккомпаниаторша с чёрствым лицом, буквально в нескольких шагах отсюда била по клавишам и своим скрипучим голосом делала замечания хористам. Смирнов заметил спину Самоварова, который трудолюбиво сгорбился над резным экраном. Но, видимо, Смирнов решил, что у батареи присел водопроводчик, не имеющий никаких причин интересоваться его личной жизнью. Не снимая со своего свитера женских рук, он спросил:
– Ну, что такое, Ира? Ведь я репетирую!
Неизвестная Ира ещё крепче сжала пальцами пушистых оленей на груди музыканта и заговорила быстро и взволнованно:
– Это важно, Андрей! Я сама ничего не могу сделать, нужен твой совет. Я узнала невероятную вещь! Ты знаешь, она на всё способна!
– Она? – шёпотом переспросил Смирнов. – Ну, тогда, уверяю тебя, всё в порядке. Она просто играет на твоих нервах. Ни на что серьёзное она не пойдёт.
– Анна! – вдруг громко крикнул он в сторону Мраморной гостиной и своего хора. – Ты что, заснула? Не слышишь, как они дерут? И запоздали! Я тут рядом, так что не халтурить!
– Видишь, я работаю, – уже тихим, комнатным голосом снова обратился Смирнов к незнакомке в песцах. – Успокойся, девочка, скоро всё кончится. Подожди.
– Но ты даже не дослушал! Ждать ничего нельзя! Я узнала, что она играет в кабаке!
– В каком? – спокойно поинтересовался Смирнов.
– В «Багатели». Её там видели Верхоробины.
– Может, обознались?
– Если бы! – всхлипнула Ира. – Она с ними поздоровалась и даже нисколько не смутилась. Бровью не повела!
– Ничего катастрофического, если разобраться, не произошло. «Багатель» не кабак, а вполне пристойное кафе для продвинутых посетителей. Там барды выступают, джазмены. Почему бы и Дарье тоже не показаться? Многие впоследствии известные музыканты начинали с этого.
– С чего? С кабаков? С теперешних российских кабаков, где сидят жирные похотливые мужики с Фокинского рынка и снимают девочек?
– В «Багатели» вполне прилично.
– Но эти жирные мужики и там сидят! – негодующе прошипела Ира. – Там на сцену, кроме джазменов, выползают дрянные певички. Какой-то негодяй с корявым лицом сипит там блатные песенки!
– Надеюсь, у Дарьи не блатной репертуар?
– Слава Богу, нет. Романтические импровизации.
– Ну, вот видишь!
– Что видишь? – застонала Ира. – А жирные мужики? Я уверена, втравил её в эту пакость Вагнер. Он давно где-то подрабатывает.
– Ничего нет странного в том, что девочке тоже захотелось подработать.
– У неё всё есть. Зачем ей именно кабак? Ты так спокоен, потому что ты не мать!
Смирнов усмехнулся:
– Согласен, не мать. И вряд ли смогу стать ею в ближайшее время. Дурочка моя! Не плачь!
Он прижал незнакомку к своей белоснежной груди и поцеловал одну из чёрных перчаток. В зеркале мелькнули песцы, затем нежная пара совершенно сместилась за Венеру и исчезла из поля зрения Самоварова.
– Она меня измучила, – шептал из-за Венеры голос невидимой Иры. – Она меня не слушается, в грош не ставит! Я подозреваю, у неё интимная близость с Вагнером. Мне назло! Она меня ненавидит, а я… я её боюсь.
– Чего ты боишься? Не происходит ничего страшного, – сказал Смирнов.
– Ничего страшного? – снова застонала неизвестная в мехах.
– Конечно! Девочка ищет себя. Девочка хочет самостоятельности, хочет заработать. Девочка начинает сексуальную жизнь. Всё это рано или поздно случается со всеми.
– Рано или поздно? Но ей всего тринадцать лет!
Песцы отпрянули из-за бронзового бедра Венеры и снова возникли на зеркальной глади. Самоваров смущённо подул на свежеприклеенную планочку решётки.
– Ирина, посмотри правде в глаза, – весомо прошептал Смирнов, тоже показываясь Самоварову из-за статуи. – Современные дети взрослеют рано. И умнеют тоже быстро. Даша во многих отношениях давно уже разумная женщина.
– В каких это отношениях? Не сочиняй, пожалуйста! Она именно ребёнок и вредничает совершенно по-детски. Делает всё назло! Я ей как-то говорила, что девочки должны очень осмотрительно начинать половую жизнь. Она в ответ связалась с этим гнусным Вагнером. Я просила её не портить чудесные волосы заколками – она тут же обстриглась почти наголо. И так во всём! Я знаю, она меня ненавидит. Из-за него. И из-за нас с тобой. Мы никогда не будем счастливы!
Ира проговорила это жалобным дрожащим голосом.
– Ерунда, – ответил Смирнов твёрдо. – Скоро всё кончится, если ты приняла окончательное решение. Тогда хорошо будет всем. Даже ему. И ты наконец поймёшь, что Даша не ребёнок, а расчётливая маленькая женщина с весьма твёрдым характером. Ребёнок у меня ты – глупый, милый, доверчивый ребёнок. Даша-то правильный выбор сделает, она умница. И тогда мы уедем. Только будь с нею построже в принципиальных вопросах. В каких, ты знаешь.
– А «Багатель»? – канючила Ира.
– Я что-нибудь придумаю, помогу тебе.
– Не мне, а ей!
– И ей тоже. А сейчас иди! Созвонимся. Мне репетировать надо. Я всё бегал по нашим делам, а эти халтурщики совсем распустились. Полина нервничает, ничего у неё не получается. К тому же какой-то старый осёл в бабьей кофте притащился учить её аккомпанементу. Она едва не въехала ему в рыло, и до сих пор психует – слышишь, что вытворяет? Колотит по клавишам, как дровосек. Если б Даша была на её месте! Не хочет. Тоже тебе назло, наверное.
– Ты её любишь? – вдруг довольно громко спросила Ирина.
Самоваров увидел в зеркале её покрасневшие от огорчения глаза и нос. Смирнов после паузы переспросил:
– Кого я люблю?
– Полину.
– Ну, сколько можно об этом, Ира! Что за нелепые вопросы! Мы тут, в конце концов, не одни.
Он имел в виду Самоварова, который тактично уткнулся в свою решётку.
Работа над экраном подходила к концу: батареи совсем не стало видно. Смирнов и его таинственная Ирина наконец расстались. Из Мраморной гостиной донеслись властные вскрики руководителя:
– Стоп, стоп, стоп! Забыли обо всей галиматье, которую вы только что тут проорали. Поехали сначала!
Не слишком-то приятно сделаться невольным свидетелем чужого, вполне личного разговора. Ещё противнее при этом знать, что тебя считают чем-то вроде мебели или бронзового истукана. Самоваров теперь даже жалел, что сидел у своей решётки тихо, как мышь, вместо того, чтоб нарушать идиллию тайного свидания стуком молотка или надсадным кашлем. А ещё показалось ему, что хотя Ирина и Смирнов давно ушли, он до сих пор в аванзале не один.
Он окинул глазом окна, зеркала, консоли и прочие достопримечательности интерьера. Аванзал был пуст. Вдруг Самоваров заметил, что золотисто-жёлтая портьера, которая скрывала запасной выход, слабо и неестественно колыхнулась. Может, показалось? Драпировка могла, конечно, поддаться и банальному сквозняку, однако из-под её сборчатого края явственно высовывались носки лакированных туфель!
«Что за чёрт! Как в шпионском кино, где за портьерами скрываются наёмные убийцы», – подумал Самоваров.
Он резко шагнул в сторону жёлтых штор. Драпировка в ответ зашевелилась, и из-за неё вышла рослая девочка в коротенькой юбке и в белой блузке с галстучком. Смирновский ангелочек!
Самоваров сразу узнал эту особу с рыжими хвостиками, наивно болтающимися вдоль щёк. Именно она дирижировала «Ключами» в отсутствие Цезаря-Смирнова. По её лицу неровно – на носу и щеках погуще – было посыпано жёлтыми веснушками. Её веки нежно розовели, а глаза были такие, какие часто встречаются у рыжих – синие, как спелый сизый виноград. Рыжина её волос Самоварову показалась фальшивой, а сама девица – крайне противной. То, что она пряталась за портьерой и подслушивала, было гадко, но, должно быть, вполне естественно для невоспитанного подростка.
Самоваров насторожился: надо бы посмотреть, не оторвала ли эта особа, стоя за драпировкой, ручку от служебной двери. И не написала ли несмываемым маркером какой-либо гнусности?